Не принимая возражений, парни решили отвести меня до самого дома. А у меня не было сил сопротивляться. После того, как Семеныч рассчитался с нами, Володя, как самый главный, подхватил меня под локоть, и вместе с остальными мы пошли к остановке. Я была так ослаблена, что пришлось опираться на поданную руку, закрыв глаза на свой принцип ни от кого не принимать помощи.
Дождавшись моего автобуса, парни завели меня внутрь и кого-то прогнали, чтобы усадить меня. Я исподлобья смотрела на эту троицу, так отчаянно стремившуюся помочь мне всем, чем могут, и задавала себе один-единственный вопрос: что они все во мне находят?
На нужной остановке Володя чуть ли не на руки меня поднял, вывел из автобуса, и вместе они помогли мне добраться до комнаты в общежитии, узнав, что я живу на пятом этаже. Надо было видеть лицо Ольги, когда меня практически внес на себе, толкнув дверь ногой, Вова. Подруга взлетела с кровати, чуть не врезавшись в потолок, будто ее в одно место ужалили. Вдвоем уложив меня на кровать, они озадаченно взглянули друг на друга.
– Меня Вова зовут. Это Витя и Рома. Мы работаем вместе.
И тут и поняла, что попала. Потому что не успела предупредить парней, чтобы они ни в коем случае не говорили Ольге о том, в чем состоит наша работа.
– Так-так-так. Молодой человек, потрудитесь объяснить, что довело мою подругу до такого, мать вашу, состояния?! – разозлилась Ольга.
– Переутомление. А еще, похоже, у нее жар.
– Не говори, – прохрипела я с кровати. Перед глазами плыло, а в голове пульсировало. К тому же очень болели ребра.
– Че? – подбежал Рома.
– Не говори. Про работу.
– Спасибо вам, конечно, большое, что привели ее. Но я все-таки хотела бы знать…
– Ну ты же слышала сама. Мы не скажем.
– Ах так? Тогда валите отсюда! Я сама все выясню.
– Спасибо, парни. Вы скажите Семенычу, что все нормально. Я отдохну и завтра выйду.
– Ну уж нет, я ему такого не скажу, – наотрез отказался Володя, а Витя и Рома закивали. – Подлечись сначала. У тебя, по ходу, помимо усталости что-то. Потому что температура. Не боись. Наши номера у тебя есть. Звони, когда угодно. Прилетим.
– Спасибо. Только Семенычу не говорите, что это из-за работы. Скажите, что простыла, и все. Давайте.
Ольга, скрестив руки на груди, выжидающе смотрела, как эта троица, то и дело оборачиваясь, неуверенно покидает помещение. Едва дверь за ними закрылась, Оля налетела на меня:
– Ты совсем охренела! Еле на ногах стоишь! Признавайся, что у тебя за работа! Живо!
Я молча вытащила из кармана джинсов три тысячи, протянула руку и положила деньги на стол.
– Прибыльная.
– Безобразие, – она присела ко мне и ласково погладила по голове. – Температура у тебя и правда есть.
– Зато сил нет. Закон обратной пропорциональности.
– Лечить тебя буду. И никуда ты завтра не пойдешь. Особенно в универ, – строго сказала Ольга и вышла на кухню.
Я чувствовала себя настолько паршиво, будто умирала. Я не столько устала от ношения тяжестей, сколько была еще и ослаблена болезнью. Если бы я не простыла, я бы за ночь отдохнула и наутро была как огурец. Но, как всегда, все напасти свалились в одну кучу. Беда ведь никогда не приходит одна. А я их умею притягивать, как магнит.
17. Потенциальная энергия
Потенциальная энергия – часть энергии механической системы, находящейся в некотором силовом поле, зависящая от положения точек системы в этом поле.
Наутро я даже подняться не смогла.
И мне действительно стало страшно, что я столь глупо загубила здоровье. Тело не слушалось и болело так, будто его всю ночь жестоко истязали. Боль в голове прошла, зато появилось раздирающее ощущение в легких. Кажется, это не слишком обычная простуда. Я почти ничего не чувствовала: ни вкуса еды, ни запахов, ни прикосновений. Ольга растерла меня согревающей мазью, наказала пить таблетки и ушла в университет.
За полдня, пока она не вернулась, я ничего не ела и не пила, я только один раз поднялась с постели – в туалет сходить, и то, думала, помру на ходу от болей. Разумеется, мне было вовсе не до лекарств: я валялась, стараясь не двигаться, находясь в состоянии бреда. Я не могла понять, что из происходящего правда, а что мне привиделось. И в некоторых случаях, когда я начинала думать о Константине Сергеевиче, не отличать явь от горячки было даже приятно.
В целом я только и думала, что о своем новом научном руководителе. Наконец-то нашла время переосмыслить все, что со мной произошло за последнее время, пусть для этого мне и понадобилось тяжело заболеть. Но только в такие моменты жизни понимаешь, кто рядом с тобой, кто ценит тебя и действительно любит, а кто – просто играет какую-то временную роль. Как Довлатов, например. Ведь он мне никто и никем не станет – да, это до усрачки грустно осознавать, но что я могу поделать? Его судьба уже написана задолго до встречи со мной. А моя еще чиста, но ему там нет места. Хотя так хочется.
И почему мне никогда не попадались мужики, которые бы хоть немножечко его напоминали? Хотя бы внешне, я уже не говорю о характере.
Его непосредственность, его настырность, его «интеллигентная наглость». Я никогда такого не встречала. И страшно, что уже никогда не встречу. Нет, не встречу точно, потому что безо всяких накруток и идеализаций пониманию, что подобных ему нет. Особенный мужчина.
Блять, ну почему он женат?! И посмотрел бы он на меня, если бы был свободен – вот еще вопрос. Да какой понт об этом думать, если у меня нет никаких средств изменить эту идиотскую ситуацию? Я не хочу, чтобы он был моим научным руководителем. Я хочу, чтобы он был моим. От невозможности исполнения этого желания хотелось что-нибудь сломать, но я понимала: если придется двигаться, станет больно. И уж лучше одна физическая боль, чем и духовная с ней вместе.
А ведь у меня дома его олимпийка. Интересно, помнит ли он о ней? Думает ли обо мне вообще когда-нибудь? Я тут лежу, больная, и как дура, понимаешь ли, прокручиваю в памяти, как он меня ремнем к себе привязывал, как переодевался при мне, эту его родинку сраную вспоминаю, эти его жировые отложения по бокам поясницы, волосы на груди и цепочки на шее. Взгляд этот, который на комиссии мне говорил, что все хорошо; и эту светлую куртку, облитую краской. Все смешивалось в бреду и снова распадалось, как будто я тысячу раз проживала свою жизнь заново.
Еще я думала о том, что никто так и не кинулся меня искать, никто не волновался обо мне и не пытался выяснить, где я. Это было обидно, хотя и укладывалось в общую картину о нелюбящей семье и нелюбимой дочери. Моя жизнь – настоящая дрянь. Даже в собственной семье я болталась просто так, оказавшись им даже не нужна.
Так я и лежала, размышляя, не шевелясь, иногда чувствуя, как будто бы сама по себе, независимо от меня, по щеке пробегает стынущая слеза, оставляя холодную дорожку. В таком виде меня и обнаружила Ольга, когда вернулась из универа.
– Яночка, как ты себя чувствуешь? – она первым делом присела ко мне с каким-то пакетом.
Я пошевелила мизинцем и попыталась ответить, но вышло лишь прохрипеть.
– Вижу, тебе не легче. Может, вызовем врача?
По моему бешеному взгляду она поняла, что этого делать не стоит.
– Я так и думала. Поэтому купила тебе жаропонижающего и обезболивающего. А еще – фруктов, чтобы витамины были. Ты кушала что-нибудь?
Я медленно покачала головой.
– А лекарства принимала?
Я снова покачала головой.
– А почему? – в ее голоске прорезалось недовольство.
– Больно…
– Так. Понятно. Сейчас мы тобой займемся.
Ольга ушла на кухню, принесла мне таблетки и стакан с кислючей мутной жидкостью, заставила выпить, потом снова растерла меня, не обращая внимания на стоны боли и одновременно рассказывая мне все, что происходило сегодня в универе.
– Знаешь, единственный, кто спросил о тебе сегодня – это Валера. Он даже приехать собирался, когда узнал, что с тобой. Но потом у него там дела какие-то появились, в общем, отложил.
И тут я вспомнила, что пока была одна, слышала, как несколько раз звонил сотовый.
– Телефон. Дай, – попросила я.
Ольга поднесла мобильный.
– Посмотри. Звонили?
– Да. Пять пропущенных от какого-то Вовы. А, это тот, что вчера тебя на себе принес? Мне кажется, он к тебе неровно дышит. И одно сообщение. Открыть? От Валерки. «Яна, как ты себя чувствуешь? Мне приехать?» Так вот, в универе все пока тихо. О том, что ты устроила в пятницу, стараются не говорить. Как будто за этой информацией охотится НКВД, знаешь. О, а еще у нас новенькая! Тоже пришла из академа. Странная такая, от всех держится подальше, ни с кем не общается. Ведет себя, как будто мы где-то ниже плинтуса, а она на пьедестале. Она меня уже раздражает, да и Валере она не понравилась. И видела бы ты, как она одевается и красится!
– Как? – заинтересовалась я.
– Это не описать. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, поверь! Но могу тебе сказать, что она из тех, которых ты не перевариваешь.
– Вроде. Соседок?
– Ой, да хуже в сто раз! Так что вот тебе хороший стимул выздоравливать: ты же хочешь на нее посмотреть? Значит, пей таблетки и кушай – не хочешь же ты вот так бессильно валяться здесь еще неделю? Знаю, что не хочешь. А уж как я не хочу, кто бы знал.
– Как. Фамилия. Ее.
– Что? А! Да вроде бы Журавлева или как-то так. О-очень неприятная особа. Ну что, фруктов поешь, или тебе сначала нормальной еды принести?
Как ни странно, но есть мне до сих пор не хотелось. Как представлю, что кладу еду в рот, так и тошнит сразу. Я скривилась, и Ольга пожала плечами:
– Фрукты значит фрукты.
И ушла на кухню. Ей и правда надо ставить памятник. А еще попросить ее, чтобы перезвонила Володе и ответила на сообщение Валере. Но едва Ольга вернулась с тарелкой фруктов, как я задала ей вопрос, который совершенно не планировала: его будто кто-то сорвал с моих губ, кто-то посторонний.