Вернувшись в общагу в то утро, я действительно опасалась случайно встретить Константина Сергеевича. Я была слишком не в форме, чтобы отбивать его нападения, поэтому перед каждым поворотом замирала, прижимая к груди пакет с лекарствами и, действуя как спецагент, выглядывала из-за угла, рекогносцируя местность, и только потом шла дальше. Так никого и не встретила, кроме Тихоныча – электрика, который, будучи уже в первой половине дня подшофе, странно на меня посмотрел.
– Тихоныч! – я припоймала его подозрительный взгляд. – Тебя можно попросить?
– Отчего же нет, – еще более странно поглядывая на меня, ответил электрик.
– Ты же у нас каждый день по этажам ходишь, проверяешь там все, электричество, проводки, лампочки, да?
– Да-а-а… – совсем не понимая, чего от него хотят, но начиная что-то заподазривать, протянул мужичок.
– Всех видишь, за всеми наблюдаешь. Так?
– Ну…
– Тихоныч. Ты запоминай сейчас: если увидишь тут взрослого мужика, вроде как препода по виду, интеллигентный такой, но здоровый, – я сопровождала речь жестами, стараясь на себе показать, как выглядит Довлатов, и одновременно представляя, как нелепо это выглядит со стороны, – волосы черные, сам высокий, понял? Увидишь его – ни в коем случае не показывай, где я живу. Понятно?
– Понятно. Хахаля отшить – чего ж тут непонятного? Кто ж его вообще в общежитие пустит?
– Да не хахаль он, – расстроилась я. – Преподаватель.
– Преподавателя пустят, – задумался Тихоныч. – Ну, я понял, если спросит – показать.
– Что? Нет! Я тебе что сейчас талдонила? Не показать, наоборот!
– Что наоборот? Самому отвести?
– Прости господи! – окончательно расстроившись, я махнула на электрика рукой и пошла в свой блок.
Ольга с этой истории поржала, а вот мне было не до смеха. Меньше всего хочется видеть Константина Сергеевича здесь, когда я больна и у меня нет сил противостоять его психологическим атакам.
Если он придет, Ольга мне не поможет, даже если захочет – он вытряхнет ее из комнаты, как крошки со стола, и дверь еще запрет. Для этого человека не существует преград, когда он к чему-то стремится. А потом он потребует объяснений, и мне ничего не останется, кроме как рассказать всю правду, которую я не горю желанием больше никому рассказывать. Вообще. Хватит и того, что Ольга все знает.
Ближе к вечеру случилось кое-что, заставившее меня вновь поверить в свои силы и осознать, что пусть я еще слаба, пусть еще бессильна, но обязательно выздоровлю, и есть во мне потенциал, есть еще порох в пороховницах.
– Я пошла мусор выбрасывать, – предупредила подруга. – Тебе ничего не хочется? Могу в магазин забежать.
– Нет, я ничего не буду. Потому что, принимая антибиотики, нельзя употреблять алкоголь.
– Я бы тебе все равно не купила, будь даже простые таблетки. Ну, все, я убежала.
Мусоропровод по всей общаге давно сломан, а это значит, каждый сам выносит свои отходы во двор. Я ненароком глянула в окно и вниз – у мусорных баков стояла компания из двух парней, отсюда не различишь, какой национальности. Но вроде бы еще светло, не думаю, что у Ольги возникнут проблемы. Ребята курили и разговаривали, а я сидела у окна с игрой на паузе и ждала, когда в поле зрения появится светлая маленькая фигурка. Наблюдая, как подруга проходит мимо тех двоих, складывает мешки в бак, а они пристально за ней следят, я сразу же поняла, что надо идти.
Лифта ждать не стала – побежала по лестнице, разрывая легкие и почти задыхаясь, зато подоспела вовремя: парни оказались, как я и предполагала, нерусской национальности, и Ольга была зажата между ними, чуть ли не приседая на корточки от испуга. Никто пока ее не трогал, но и выпускать из кольца не собирался. Я ускорила шаг, вытягивая руку в их сторону.
– Э, э, э! Только попробуйте! – подлетая к ним, выпалила я на всей мощности, за локоть выдергивая Ольгу из тисков, в которые кавказцы ее зажали. В слабых легких откуда-то взялся голос кричать, и даже кашель не пробивался сквозь гонор. – Че рот разинул, клювонос? – запихивая Ольгу себе за спину, я сделала резкий выпад в их сторону. – Иди дальше хачапури жарь. А ты че столб изображаешь? Или по-русски совсем не але?
– Яна… пошли домой, – слабо пискнула подруга.
– Иди. Я догоню. Иди, я сказала! – наехала я на нее, на секунду оборачиваясь и повышая голос, и Ольга медленно пошла к подъезду спиной, не отворачиваясь от нас.
– А ты вообще кто такая? – спросил один из мужчин с жутким акцентом, который не понял бы даже тот армянин с вокзала.
– Гарзач, – дерзко ответила я.
– А че такая борзая?
– А че ты в Россию приперся? Девок русских лапать?
– Гарзач, – словно вспомнив что-то, второй пихнул первого в бок и повторил более отчетливо, – Гар-зач. Помнишь?
– Извините, девушка! – крикнул первый Ольге и примиряюще помахал рукой.
Я скривилась, резко развернулась и зашагала к Ольге. Знала, что никто за мной не пойдет и ничего в спину швырять не станет. По их лицам было видно, что они перепуганы и рисковать не станут.
– Что это было?.. – ошеломленно спросила Ольга, когда я приобняла ее за плечи одной рукой и повела дальше к подъезду, заставляя переставлять ноги.
– Наглядный пример того, что любой блеф подействует, если ты достаточно наглый, – ответила я и гулко закашлялась, прикрывая рот ладонью.
20. Магнитная буря
Магнитные бури – особый тип магнитных вариаций магнитного поля Земли, связанных с нерегулярными процессами в солнечном ветре и на Солнце.
Говорят, когда человек болен, у него обостряется какое-то из чувств: зрение, осязание, обоняние, слух… Закон возмещения такой. Кто-то начинает видеть мелкие детали с минусовым зрением и снимает очки; кто-то ощущает прикосновение волоска к коже; кто-то слышит писк комара на чердаке.
А мне досталось самое худшее – я начала улавливать такие запахи, которых никогда не чувствовала, хотя и ранее была в этой теме чувствительна. Теперь я могла опознать, кому или чему они принадлежат. Скажу проще: Ольга вообще не выделяла эти запахи на общем фоне, не то что делала выводы об их происхождении. Мне же теперь ароматы представлялись чуть ли не плавающими в воздухе осязаемыми лентами – то яркими, то колючими, то светящимися, но все с надписью о собственном происхождении.
Подруга решила надо мной подшутить и невзначай спросила, не беременна ли я, но после моего уничтожающего взгляда передумала прикалываться на эту тему.
– Ладно-ладно. Если уж у тебя так обострилось обоняние, то скажи, чем пахну я?
– Ты?.. – я призадумалась и подошла к ней. Хотя я и так давно знала ее запах. – Кожей пахнет твоей – чистой, детской.
– Детской?
– Да. Кожа тоже по-разному пахнет. Особенно кожа головы у взрослых и маленьких, – объясняла я, будто это элементарные вещи, которым учат в школе. – Твоя пахнет, как у детей, я еще давно заметила.
Ольга секунду смотрела на меня внимательно, а потом засмеялась – громко и заразительно.
– И смеешься ты тоже. Как ребенок, – добавила я, кряхтя и усаживаясь обратно в кресло.
– Ну а кроме?
– Это – главный твой запах. Все остальное – так, примеси ненатурального происхождения. Вроде запаха шампуня, одежды, мыла, духов… ну, еще есть пот.
– От меня воняет? Я же только что… – Ольга завертелась, поднимая руки и принюхиваясь. Чистюля.
– Успокойся. Ты не воняешь, – засмеялась я снисходительно. – Человек потеет при любом движении. Ты только собралась с утра, но уже вспотела, просто не знаешь об этом. Запах очень слабый и легкий. Пока что. Ко второй половине дня накопится.
– А-а-а. То есть его нормальный человек, в смысле не нюхач, не почует?
– Нет; нюхач?
– Ну а кто ты еще? Так, я в универ, – она чмокнула меня в щеку, принуждая скривиться и вытереть лицо. – Таблетки – пить, постель – лежать, еда – кушать.
– Водка пить, земля валяться, – пошутила я, хотела засмеяться, но получилось только закашляться. – Все ясно, начальник. Топай уже.
Ольга нахмурила бровки, погрозила мне миниатюрным пальчиком и ушла. Так я осталась наедине со своей болезнью, снедаемая прежними мыслями и воспоминаниями об одном человеке.
Странно, что я до сих пор не проверила на тему запахов Довлатова: наши встречи пока были слишком грубыми и резкими, чтобы ощутить именно природный запах, а не ауру враждебности или сарказма. Было бы чудесно знать его личный аромат, и что-то мне подсказывает, я бы его уже ни с чем не спутала.
По общаге я ходила, в чем спала (майка и шорты на голое тело), плюс накидывала сверху теплый Ольгин халат, так как сил переодеваться просто не было, да и выряжаться здесь не перед кем. Кашель мучал: бронхи и диафрагма болели от постоянного напряжения, мышцы живота и пресса ныли, в груди пугающе булькало. Приходилось дышать еле-еле, потому что стоило вдохнуть полной грудью, и легкие, едва успокоившиеся, вновь растревоживались, будто у меня в груди растопыривала свои плавники крылатка-зебра.
Ближе к полудню я усилием воли подняла себя с постели и отправила на кухню, пить лекарства, чтобы Ольга не ругалась. Не было сил даже пояс на халате завязать, пошла распахнутая настежь. На кухне у Ольги чисто, уютно, прибрано, ничем лишним не пахнет – я же сразу, едва войду в новое помещение, невольно сканирую его и раскладываю запахи по спектрам.
Антибиотики тоже ничем не пахли, но я все равно проглотила пилюли сквозь отвращение, запивая ужасной на вкус и запах водой из-под крана. У окна меня схватил приступ кашля, я оперлась о подоконник и старалась восстановить дыхание, но ничего не прекращалось. На бежевом подоконнике возникли микроскопические капельки красной слюны. Снова. Я испуганно вытерла их ладонями, задерживая дыхание от страха (крови не должно было быть!), и резко почувствовала себя намного хуже.
– Здравствуйте.
Я развернулась, будто меня швырнули в сторону, покачиваясь и спешно пряча руки за спину. Халат распахнулся, кожа покрылась мурашками, а мутнеющий взгляд сфокусировался на мужчине в дверном проеме. Темные джинсы, рубашка в клетку, сумка на лямке через плечо, как всегда растрепанные волосы, смахивающие сейчас на перья ворона. Очень озлобленного и возбужденного ворона.