Со словами «черт подери, да сколько можно» Довлатов поднялся, громыхнув своим стулом, да с такой решительностью, что мне захотелось спрятаться от него. Кожу обдало крупной волной жара, будто меня окунули в горячую воду. Довлатов выбросил руку вперед и взмахнул ею так резко, что я прилипла к спинке, а с парты прочь полетело все, что на ней было: мои тетрадки, ручки, учебники, методички…
За какофонией сыплющихся на пол предметов я вдруг уловила новый звук: парта, за которой я сидела, начала отъезжать в сторону с оглушительным для опустевшего корпуса грохотом и визгом. Присмотревшись в темноте, я увидела и большие руки, без особых усилий ее сдвигающие. Я словно приросла к сидению, затаив дыхание и не смея шевельнуться.
Происходящее не заняло и пары секунд.
Устранив единственную преграду на своем пути, Довлатов отшвырнул парту в сторону от себя и в один шаг оказался вплотную ко мне. Я вскинула голову и взглянула на него снизу вверх (всего мгновение, которого хватило, чтобы понять всю тяжесть его намерений), а он, не дав мне даже моргнуть, схватил и дернул вверх с такой силой, что я обмякла от страха.
Я не ощущала биения сердца. Мне казалось, я умерла. Константин Сергеевич опустил руки, взяв меня за талию, приподнял на полметра над полом, словно тряпичную куклу, и посадил на парту, стоящую сбоку. Я была в ужасе и не понимала, что происходит. Теперь он был спиной к свету, и его темный силуэт ринулся ко мне, будто в горячке.
Как же давно я мечтала об этом поцелуе, так давно и так безнадежно, что сейчас даже не верилось, что ОН меня касается: горячими грубыми губами, колючей щетиной и бородой, аристократично-прямым носом. Я во всю прыть отвечаю ему, пока еще не так настойчиво, как он, мне трудно перестроиться и начать воспринимать его не только как преподавателя. И вся эта страсть – в темноте, на остроте ощущений, когда любое прикосновение кажется в тысячу раз чувственней, чем при свете.
– Константин… Сергеевич?.. – скользнув горячим дыханием по его губам, я отстранилась, чтобы выяснить, действительно ли все это наяву. Для этого пришлось откинуться назад и схватить его за руки, остановить его напор, с которым он наседал на меня, налегал на мое тело, практически съедал меня.
Как такое могло произойти? Не со мной, не с нами двумя, нет! Такое может только присниться или причудиться. Такого не случается в жизни – вот так просто. Чтобы мужчина нравился тебе до чертиков, и это оказалось взаимно. Чтобы мужчина, который тебе нравится, оказался таким решительным и непреклонным в выражении личного желания. Легче поверить, что я снова замечталась, открыть глаза и обнаружить преподавателя за своей партой, копающегося в мобильнике и иногда отвлекающегося, чтобы помочь мне с составлением плана. Вот и вся его роль, не более!
– Яна… – громко зашептал он, будто лишился ума, в лихорадке зарываясь небритым подбородком в мои волосы.
Пальцы бегали по спине и предплечьям, то резко хватали, то нежно гладили, то больно сжимали; он будто хотел коснуться всего и сразу, охватить мое тело целиком. Из приоткрытого в истоме рта вырвался предательски долгий стон, когда Довлатов одной рукой решительно придвинул меня к себе: тело к телу, плотнее некуда, и опустил голову так, чтобы найти мой взгляд в темноте.
Этот мой полустон-полувздох вперемешку со сладким шипением позволил ему понять все, как надо, и руки Довлатова в синей темноте сорвали с меня рубашку, швырнули куда-то на пол… К черту все! Я запустила пальцы под его футболку, наслаждаясь тем, что могу, наконец, трогать его, где хочу и сколько хочу.
Не описать, как я его хотела. Не описать словами. Не найдется таких слов, чтобы передать мое состояние и мои ощущения в тот миг. Он был огромным мощным магнитом, а я – легкими железными опилками.
– Яна… я забываю обо всем… рядом с тобой… я не в силах… остановиться, чтобы закрыть дверь изнутри… Как я мечтал об этом, как я хотел этого… быть только с тобой, касаться тебя вот так…
Мы отрывались от самого сладкого поцелуя в нашей жизни, чтобы произносить несущественные, глупые и ненужные в тот момент слова. Нет, сейчас я хочу беседовать меньше всего. Меня рвет на части от его прикосновений, а он пытается мне что-то объяснить. Просто заткнись и иди ко мне. Будь моим – и ничьим больше.
– Не надо уходить, – выдохнула я и запустила руки в его волосы, извиваясь под ним и нежно прикусывая его губы. Ему это нравилось, судя по тому, как остервенело он дышал и двигался в такт мне. Недолго думая, я подалась к нему, чтобы почувствовать его тело, чтобы он точно никуда не ушел. – Будь со мной. Пожалуйста. Будь со мной.
Довлатов решил, что открытая дверь больше не имеет никакого значения, схватил меня за лопатки, и подобно вампиру, притянул мою плоть к своим губам. От волны возбуждения я откинула голову, что послужило пригласительным жестом – он тут же прильнул к моей шее, стал целовать, покусывать, водить по ней языком… Этот чертов сукин сын как будто знал, что шея – моя самая эрогенная зона, и чуть не довёл меня до оргазма безо всякого секса, одними ласками. А я девушка громкая и себя не сдерживала – больше не считала нужным.
– Боже, как же ты стонешь… – прошептал он, умело клацнув застежкой бюстгальтера у меня за спиной. – Связать бы Вас потуже и изнасиловать, Гарзач…
– Что же Вам мешает, Константин Сергеевич? – я махнула красной тряпкой перед мордой быка, и Довлатов зарычал, сжимая мои ребра так, словно действительно собирался вырвать по куску мяса с обеих сторон.
В последний раз вздрогнув в его силовом поле, я позволила эмоциям и инстинктам возыметь над собой верх. Мы оба позволили себе это в тот вечер, и отсутствие света только помогало нам сойти с ума вместе, взорваться, как два ядерных реактора, сгореть, взаимоуничтожиться.
Темнота оправдывала нас, одновременно будучи и нашим подстрекателем. Но темнота была последней, кого стоило бы винить в случившемся.
28. Атом
Атом – частица вещества микроскопических размеров и очень малой массы, наименьшая часть химического элемента, являющаяся носителем его свойств.
А винить нужно было нас двоих.
Мы поддались искушению, мы поверили этой ложной страсти, мы позволили темноте обмануть себя, быть нашим мотивом и нашей причиной…
Это была моя первая в жизни близость подобного рода – полное слияние двух душ и разумов в один сгусток энергии. Я ощущала каждое его движение, знала, что он сделает и куда посмотрит в следующий миг, я вдыхала и выдыхала вместе с ним, настолько мы стали близки и неделимы. Я стала зависима от него, а он – от меня. Будто вошли в симбиоз.
Разумеется, мы оба понимали, кого надо винить в случившемся, и мне было не только стыдно смотреть ему в глаза после, но и страшно тоже. Я боялась увидеть в них то, что вот-вот должно было прозвучать – эта страшная фраза, которая вырежет мне сердце: «Мы не должны были этого делать».
Совсем скоро он скажет, что все это ошибка, и он просто сорвался. И тогда мне останется только удавиться с горя. Но Довлатов пока пребывал в слишком сильной эйфории от произошедшего взрыва, от этого буйства физики между нами, чтобы соображать. Поэтому он нес самую настоящую ересь, которую, я уверена, говорит любой мужчина для усыпления бдительности девушки. В общем, упражнялся в самом любимом мужском занятии – вешании лапши на уши, да с таким убеждением в голосе!
Но я не верила. Точнее, изо всех сил заставляла себя не верить, хотя очень хотелось. Я знала, печально знала, что ждет нас дальше. Он забудет эту интрижку как страшный сон, как неровный шаг в темноте, который рано или поздно совершает любой мужчина, и вернется в семью, все хорошенько обдумав. Со мной не может произойти такого чуда, чтобы он, единожды переспав, еще и полюбил меня, и ушел ко мне. Меня не за что любить, я недостойна этого. Знаем мы такое, проходили.
– Ты нужна мне, Яна, – тихо и хрипло произнес он, касаясь губами и бородой уголка моего рта. – Как же сильно ты мне нужна. Ты давно мне небезразлична.
– Неправда, – отстранилась я, – тебе нравятся только мои щеки…
– Щечки, губки, глазки – все чудесное. Но разве это самое главное? Любая внешность меркнет перед силой твоего характера. Ты абсолютно не как другие. Ты иная каждым своим качеством. Поэтому ты нравишься мне вся.
– И как давно, Константин Сергеевич? – ехидно спросила я.
– Я не знаю, как давно. Помню лишь момент, когда осознал это. Мне кажется, я долго отказывался в это верить.
– И когда же?
– Первый раз, когда увидел кровь на твоих ладонях, – он сжал мои руки, сложив у себя на сердце и улыбаясь от этого так, будто то было для него самым великим счастьем. Он говорил еле слышно. Его глубокий грудной голос словно и не покидал легких, а передавался мне вибрацией. Сама не знаю, как разбирала его слова. – В один миг я прокрутил свою жизнь перед глазами и понял, что эти ладони… твои ладони в капельках крови – самое страшное, что я видел. Я так сильно испугался за тебя. И отчетливо понял, что могу потерять, но не хочу этого, просто до отвращения не хочу.
Да, черт возьми, это были такие банальные слова, которые можно прочесть в каждой книге, услышать в каждом фильме, но как мне было им не верить, не впускать их в свою душу, не давать им разрастись в ней, когда я ощущала пальцами ровное и счастливое биение сердца этого человека? Сердце может ошибаться, но оно никогда не врет. А его сердце теперь стучит в унисон с моим.
– Костя, я… – я была настолько ошеломлена, что не знала, что сказать.
– Второй раз я окончательно убедился, когда… – Довлатов ухмыльнулся, смущенно и загадочно одновременно, – да ты, наверное, и сама тогда все заметила.
– Может, и заметила, да уж точно не посчитала это тем, чем оно было, – с сожалением проговорила я.
– Знаешь, видеть, как ты обнимаешь и целуешь другого мужчину… это… – Довлатов прижал меня к себе что есть мочи, я сомкнула руки у него за спиной и положила голову на грудь – на этом уровне его тела заканчивался мой рост. – Это все равно как видеть, будто все, к чему ты стремился, разбивают одним ударом, когда ты в шаге от цели. Внезапное о