никуда не денемся. Тем более, мне нужно решать вопрос с квартирой, а тебе – с универом и с родителями.
– Не буду я с ними ничего решать. Они меня за человека не считают. Меньше всего хочу с ними мириться.
– Ну, знаешь. Родители есть родители. С ними следует поддерживать хотя бы нейтральные отношения. Они полжизни на тебя потратили, неужели это не заслуживает уважения? В тот раз я приложил усилия, чтобы вас помирить, а в этот раз один не справлюсь. Поэтому постараемся вместе, потому что я все же планирую в ближайшем будущем получить благословение на то, чтобы стать их зятем.
– Это сложно, – ошеломленно выговорила я. – Нет, это невозможно. Они не поймут… моя мать… разница в возрасте… понимаешь… и ты преподаватель… – совсем растерявшись, я бубнила себе под нос.
Он помолчал, посопел.
– Что, прямо-таки не примут и не поймут?
Я отрицательно покачала головой.
– Даже если ты сделаешь мне предложение. То есть, я хотела сказать, когда ты сделаешь его. Мне придется просто прийти домой, оповестить их об этом в двух словах, собрать вещи и уехать. Потому что иначе они сделают все, чтобы я никогда больше с тобой не увиделась. Понимаешь?
Костя молчал. Этим молчанием он пугал больше всего.
– Значит, обойдемся без их согласия. Но это – в крайнем случае.
– Не рано ли говорить об этом?
– Не рано, – отрезал он с ноткой грубости в голосе. – Я встретил невероятную девушку, и мне хватило времени, чтобы понять, что я хочу с ней быть, с ней жить и жениться на ней. Сегодня я поеду в загс и приложу все усилия, чтобы мое заявление рассмотрели вне очереди, а суд устроили как можно скорее.
– Я так боюсь, что ты пожалеешь об этом. Что ты остынешь ко мне в скором времени. Что ты… выгоришь точно так же, как и загорелся. Что ты одумаешься и вернешься в семью, осознав, что не любишь меня на самом деле, – дрожащим голосом призналась я.
– Чего-чего, а этого можешь не бояться. Мое чувство к тебе всегда останется неизменным и постоянно сильным. Это не объяснить – это можно только беспрекословно принять, как какой-то физический закон.
– Как константу.
– Что?
– Константа. То, что постоянно.
– Я хотел спросить, да все забывал, – произнес Довлатов после некоторого молчания. – Еще до того, как мы стали не только преподавателем и студенткой, я несколько раз замечал, как ты принюхиваешься, проходя мимо меня или находясь рядом. Не думаю, чтобы от меня плохо пахло, поэтому мне интересно узнать, что это было. Просто я тоже кое-какие странности испытывал в твоем присутствии… Но сначала ты ответь.
– Как ты заметил? – изумилась я, расширив глаза.
– Я многое замечаю. Так что?
– Ну… Это нечто вроде ионизации – воздух вокруг тебя тяжелый и как будто электрический. Поэтому дышать было… приятно и больно одновременно. Это как заряд энергии через… через твой индивидуальный запах. У тебя он не такой, как у всех.
– А знаешь, Яна, ведь я ощущал нечто похожее в твоем присутствии. У меня волосы на затылке подымались. И на руках тоже. А в тот день, на комиссии, когда я впервые прошел мимо тебя, а ты даже взгляда от листа не подняла, я не понял, что со мной произошло: словно резко упала температура, и мурашки побежали от шеи вниз по позвоночнику.
– Никогда бы не подумала, что ты такое ощущал – ты был слишком спокоен и отчужден. Ну разве что на стуле ерзал.
– Вот поэтому и ерзал, что не по себе было.
– А я думала, тебе просто скучно… И неприятно.
Довлатов засмеялся.
– Далеко не скучно, учитывая то, что выдавал твой друг. Плюс там была ты. Ты так забавно нервничала и переживала, будто зубрила, которой впервые в жизни поставили четыре.
– Но ты даже не смотрел на меня!
– Я всегда смотрел, когда ты не видела.
– Но Галя… Я помню, ты сказал, что ей показалось.
– Я сказал так, потому что хотел все скрыть. Я ведь еще не понимал, что со мной происходит и в честь чего я вдруг стал таким перевозбужденным, ведь на работу в тот день ехал, почти засыпая. Я не раскрываю карт, пока сам не разберусь, где козырь. И, похоже, ты действуешь так же, – улыбнулся он, вновь целуя меня в макушку.
– Это правда. Если мужчина мне нравится, я никогда в жизни не покажу ему этого. Пусть думает, что меня он не впечатлил.
– Чтобы разбудить интерес? Хитро придумано.
– Ну, ведь твой интерес я-таки разбудила.
– Ты разбудила его одним своим появлением. Хотя да. Не будь ты такой, какая есть, я бы не стал тебя ремнем к себе пристегивать. Ты помнишь это, помнишь, а? Каково тебе было тогда? Удивилась? – воскликнув это, Довлатов стал щекотать меня.
Я завизжала, как девочка, и забилась на кровати в приступе смеха, безуспешно пытаясь отомстить ему, но он не боялся щекотки.
– Ладно, ладно, все, хватит, – сжав мои руки, он остановил эти бешеные пляски, замер, глядя на меня, затем убрал растрепавшиеся волосы с моего лица и прошептал: – красива. Душой и телом. Знаешь, я еще никогда не встречал девушки, у которой была бы такая фигура…
– Какая?
– Идеальная.
– Костя, хватит тебе…
– Я серьезно, Янка. У тебя идеальная фигура. Разница между объемом талии и объемом бедер у тебя просто… шикарная. А это – самое главное в девушке. Жаль, что ты носишь одни брюки. Если представить тебя в мини-юбке с такими бедрами – это мгновенная эрекция.
Смутившись, я положила палец на его губы.
В университет я опоздала ровно на одну пару. Все же уговорила его поваляться еще немного и обсудить так много вещей, которые просто требовали обсуждения. Довлатов подвез меня к зданию, почти к входу, не обратив внимания на дикие взгляды студенток в нашу сторону (окна его «форда» не знали тонировки). Наплевав на будущие разговоры, поцеловал меня, едва не увлекшись, а на прощание снял браслет с серебряными черепками в переплетении кожаных тесемок и надел на мое запястье. Не отпуская моей ладони, он серьезно произнес:
– В залог того, что все будет так, как я обещаю, я отдал бы тебе душу, если бы мог. Но вот тебе моя гарантия. Носи и верь – он был со мной с молодости.
И он поднес мою ладонь к губам, поцеловал каждый палец и отпустил. Едва не срываясь на слезы радости, я кивнула и вылезла из машины. Вообще меня сложно чем-либо растрогать, но это было нечто настолько чувственное, что пробрало сильнее запаха.
Как ни странно, но когда после пар ко мне подошла староста, я не стала делать вид, будто она пустое место. Сегодня мое настроение располагало даже к дружеским беседам с врагами. Весь мир казался сказкой. Я начала верить в чудо, добро, любовь и людей. И никто не мог отнять у меня этой веры.
– Яна, здравствуй.
– Здравствуй, Лена. Чем обязана?
Она опустила взгляд на мой браслет, затем снова посмотрела мне в глаза.
– Послушай, ты можешь уделить мне немного времени?
– С какой это стати?
– Я все понимаю: ты меня знать не хочешь, я разочаровала тебя как человек и так далее…
– Нет, не так. Намного короче. Ты просто завистливая сука, – я пожала плечами, улыбаясь ей в лицо. Но она смотрела на меня так открыто, как будто прятала козырь в рукаве, да такой, что моя улыбка вскоре смоется навечно.
– Яна, послушай. Между нами было серьезное разногласие. Я виновата, каюсь. Не только по долгу своего положения, а по простому человеческому долгу я должна попросить у тебя прощения, чтобы урегулировать отношения между нами.
– Зачем тебе это? – здесь явно подвох.
– Во-первых, мне совестно. Во-вторых, у старосты должны быть нормальные отношения со всеми одногруппниками. В-третьих, я не люблю иметь врагов за спиной. Лучше чистая совесть.
– Не волнуйся, чистой она у тебя никогда не станет.
– Ну, это мы еще посмотрим.
– Чего ты хочешь? – я сложила руки на груди, начиная утомляться от неприятной беседы.
– Хочу, чтобы мы вместе пообедали и помирились. Я плачу. Поверь, нам есть, о чем поговорить. Идем.
Я пристально посмотрела ей в глаза, прищурившись. Но поняла, что больше никакого подвоха не чувствую, и доверилась своей интуиции.
– Ладно. Пойдем.
Лена радостно улыбнулась.
– Вот и славно, что не пришлось тебя долго уговаривать. А то я думала, придется дольше. Ну, ты понимаешь, не мне рассказывать тебе о твоем характере, – защебетала она, спускаясь по лестнице и явно стараясь заговорить меня, отвлечь от чего-то важного. Но я не понимала, от чего, зачем ей это надо, какая ей выгода, и мне было не по себе.
Всю дорогу до пиццерии она о чем-то рассказывала мне, порой заглядывая в глаза, чтобы убедиться, что я все еще слушаю. Но внутри меня развивалось нехорошее предчувствие, ощущение, будто меня ведут на казнь, а сам инквизитор – это Довлатов, ждущий у плахи с заточенным топором.
– О чем ты там поговорить хотела? – спросила я старосту, когда мы заказали по кусочку пиццы и по стакану сока и с подносами пришли за столик, начиная их разгружать.
– О Довлатове, – просто ответила она, поразив меня этим словом. Как было гадко слышать это из ее наглых уст. Тем более, после того, что было этой ночью…
– Я думала, ты хочешь объяснить мне свой поступок и извиниться.
– Разумеется. Но ведь и мое объяснение, и мое извинение напрямую с ним связано.
– Тогда я слушаю тебя, – разрешила я, принимаясь за пиццу.
– Правильно делаешь. Слушай. Кушай и слушай, – подло улыбнулась она. – Я ведь почему это про тебя написала? Потому что зла на тебя была. Что ты мое забрать можешь, увести. Так и получилось, я вижу. Уже слух пробежал, что вы вместе, вас видели даже. Да и браслет его на тебе. Но я уже проплакалась и смирилась. Я вот о чем предупредить тебя хочу: поверь моему печальному опыту и не воспринимай всерьез ни одно его обещание. Не верь ни единому слову. Вот что он мог тебе уже сказать? Что жену бросит, что уже на развод подал, что ускорит рассмотрение заявления, что квартиру вам найдет… Фигня это все. Он мне говорил то же самое, но от жены так и не ушел. Так – спали мы с ним иногда в универе, когда ему приспичит. Да у него и до меня среди студенток любовниц было море. Но я у него была любимицей. А ты мне на смену пришла. Вот поэтому я и разозлилась, уж извини меня. Но тут любая бы так поступила, если еще не хуже. Просто я влюбилась в него, как последняя дурочка… а он… использовал меня, а потом – остыл вдруг, непонятно почему, без причины.