ольшую боль, чем если бы навредили мне.
Даю руку на отсечение, что меня вчера неспроста вызвали в деканат. Ох, неспроста… Только Ольга, как будто чувствовала, что мне не надо идти домой, позвала гулять – вернись я на квартиру раньше часа на два, сразу после беседы с деканом, точно попила бы чудесной водички. Да уж лучше бы Я отравилась и попала в больницу, чем Костя – в аварию. Я должна быть на его месте, Я!
– Так что решили?
– Согласна на экспертизу.
– Тогда дуйте с Антоном в лабораторию, сдавайте кровь на анализ, а я пока звоню своему человеку, он вас встретит, вместе съездите к Вам. У него своя машина для срочных вызовов. Затем возвращайтесь. Я позабочусь о том, чтобы анализ Вашей крови провели в срочном порядке. Будем надеяться, мы ошибаемся, или у Вас просто сильная устойчивость к отравляющим веществам. Кто знает, что у них там, в водоканале, могло случиться? Люди еще и не так травились, выпив воды из-под крана.
– Геннадий Николаевич… спасибо. Что бы я… что я без Вашей помощи?.. – лепетала я, словно провинившийся ребенок. – С чего вообще Вы мне помогаете?
– Твердые принципы вызывают неизбежную симпатию, это моя слабость. Давайте. Бегом в лабораторию, – безапелляционно заявил врач и отправился на рабочее место, выказывая тем самым, что обсуждать больше нечего.
Я и правда побежала вместе с Антоном. Что-то я в последнее время в больницах просто живу, поселиться пора. Вся эта ситуация – наш с Костей роман, реакция жены, козни Лены – все это давно нарастало, накалялось, и зря я считала, что может закончиться безболезненно. Вот, во что все вылилось. Сеть интриг и подножек, уколов и ядовитых плевков наконец-то спуталась настолько, что стала действительно опасной игрой под названием месть.
Но я сумею отвоевать и защитить свое счастье – теперь в этом нет сомнения. Костя не может мне помочь, теперь я абсолютно одна, и этот факт делает меня в сотни раз сильнее. Я буду бороться. Я покажу им, где раки зимуют. Нет, серьезно. Эти две (или три?) пожалеют десять раз, что заварили кашу. Сейчас обстоятельства явно не на их стороне. Они заигрались.
39. Энергия покоя
Энергия покоя частицы – энергия частицы в системе отсчёта, в которой она покоится.
Все оказалось в точности, как предположил Геннадий Николаевич – эксперт проверил фильтры кранов на кухне и в ванной и действительно обнаружил там остатки нитрохлоформа. Моя кровь оказалась чиста.
Все подтвердилось. И это развязывало мне руки. Чем я и собиралась воспользоваться в ближайшее время.
– Геннадий Николаевич, я умоляю. Я больше не могу – мне нужно увидеть его, хотя бы через окно. Хотя кого я обманываю. Я поговорить с ним хочу. Мне нужен его совет.
– Яна, но ведь он без сознания.
– Ничего страшного. Мы обычно друг друга и без слов понимаем.
– Не больше трех минут, помните, что я рискую своей карьерой, нарушая правила. Доносчиков у нас хватает.
– Поняла. Не больше трех минут.
– Кстати, на счет токсина. Мне нужно звонить в полицию?
– Нет. Я разберусь сама.
– Надеюсь, Вы напишете заявление. Потому что иначе мы скроем истинную причину аварии. А это уже не детские игры.
– Именно об этом я с ним и собираюсь сейчас поговорить.
– Идите. Вас пустят.
Палата, в которой лежал Костя, была средней по размеру, зато хорошо освещенной – стена света проникала из большого окна без занавесок и жалюзи. Ничего примечательного, кроме капельницы и аппарата искусственного дыхания в ней не было. Ах да, еще был мужчина, за которого я собиралась воевать в ближайшее время. Кроме того, что его левая рука была в гипсе от локтя до кисти, а голова перебинтована через висок, скулы были в ссадинах, да глубокий шрам от переносицы вверх по диагонали к волосам. А лицо-то какое было жалкое, бледное, болезненное! Сердце кровью обливалось.
Я как можно тише закрыла за собой дверь, как будто он мог проснуться.
– Привет, Кость.
Тишина. Он не очнется от звука моего голоса. Это не сказка.
– Как же так у нас с тобой получилось? Почему ты мое место занял? Ведь это я должна лежать здесь. Я.
Тишина. Нет ответа. Только шумит ровным гулом аппарат и капает лекарство в трубке, сбегая в вену по игле.
– Я знаю, ты не хотел бы, чтобы я разбиралась во всем сама. Поэтому я сделаю все, чтобы засадить и Катю, и Лену, а детей заберем себе. Ты только очнись. Ты только вернись ко мне. Я, знаешь, очень на это надеюсь. И я тебя не брошу. Что ты говоришь? Не надо лишать детей матери? Но почему? Ведь она покушалась на меня, а не на тебя. Если ты ее прощаешь, это не значит, что я тоже. Ладно, пусть будет по-твоему. Я знаю, ты бы не стал заявлять на нее. Но в таком случае я беру правосудие в свои руки. Я за тебя повоюю.
Я действительно ощущала, как Костя общается со мной. Я точно знала, как бы он поступил и что бы мне сказал, будь он в сознании. Был очень сильный эффект присутствия его мыслей в моей голове.
– Убивать я их не буду, разумеется. Но они заплатят. Что? Да, я уверена, что это сделали они. Не знаю, я это просто чувствую. Ты не веришь мне? Хорошо. Я поняла. Люди ошибаются. Сначала надо найти неоспоримые доказательства. Это все равно как доказывать, что есть приливы и отливы, понимаешь?
Тут я замолчала почти на минуту, собираясь с мыслями, и из раздумий меня вывел стук по стеклу снаружи – медсестра напоминала, что мое время вышло. Я вновь посмотрела на бледное лицо под кислородной маской. Появится ли на нем когда-нибудь иное выражение, чем сейчас?
– Костя, выкарабкайся, пожалуйста. Ради меня. Ты ведь самый сильный мужчина на свете и со всем справишься. Я помогу тебе, обещаю.
– Геннадий Николаевич просил передать, – обратилась медсестра, едва я ступила за порог, оставляя ей пост находиться с больным, – что Вы можете забрать личные вещи пострадавшего, которые были с ним на месте происшествия.
– С радостью, – оживилась я.
Хоть что-то.
В небольшой картонной коробке с номером оказались изорванные и грязные вещи Кости, в которых он был в момент аварии: джинсы и синяя футболка с некогда опознаваемой, а сейчас вовсе неидентифицируемой надписью; помимо одежды имелись абсолютно целые, столь горячо любимые им (и мной) браслеты, фенечки, деревянный крестик на веревке, серебряная цепочка и два кольца с черепами.
Половину этого добра я сразу надела на свои пальцы и запястья – сердце подсказывало, что так будет правильно, да и с его вещами на себе я сразу же почувствовала себя уверенней. До сих пор в голове не укладывалось, что именно я, а не законная жена, имеющая полное право, забираю его вещи – как она могла так быстро его бросить? То есть, получается, пока он был цел, жив-здоров и дееспособен, она за него боролась, а как только поняла, что он больше вряд ли сможет представлять из себя мужчину, да и человека вообще, сдала позиции и скрылась?
Или ее напугали последствия собственной ошибки? Одиннадцать лет вместе и такое предательство. А я его знаю несколько месяцев и готова глотки ради него рвать.
Лукавила ли я, когда говорила врачу о том, что Костя нужен мне в любом виде, и я не откажусь от него, даже не имея надежды? Совершенно нет. Абсолютно нет. Ни за что. И не потому, что я хочу показать всем явную разницу между мной и Катей, якобы вот, какая я хорошая, а она – тварь; конечно, я не стану опускаться до ее уровня, но это не главное. Основная причина заключается в том, что я люблю Костю и не оставлю в беде. Я была с ним в радости – буду и в горе. Да, я не самый хороший человек, и мой характер оставляет желать лучшего. Но я умею быть любящей и верной с людьми, которые этого заслуживают.
После того, как я забрала вещи, заполнив все надлежащие документы, было уже половина седьмого вечера. Геннадий Николаевич уговорил меня поехать домой и проспаться. Несмотря на то, что эксперт, с которым я ездила на квартиру, краны продезинфицировал, пить оттуда мне настоятельно не рекомендовали. Я и сама не собиралась.
Внезапно ощутив невероятную усталость, колоссальным грузом спустившуюся мне на плечи, веки, руки и ноги, я без споров поплелась домой, выслушав на прощание тираду Геннадия Николаевича о том, что Костя в полной безопасности, состояние стабильное, организм богатырский, и вроде бы вот-вот он откроет глаза: после этого будет ясно.
Но я почему-то кожей чувствовала: ничего не дастся нам легко и просто. Однако это меня уже не пугало. Лишь бы он действительно открыл глаза. Завтра или через неделю – неважно. Все в мире не имеет веса, кроме его состояния. Все несущественно и мелко, когда жизнь любимого человека на волоске, и ты как назло не можешь на это повлиять.
Однако беспомощной в этот раз я себя не чувствовала. Была ясность в голове, была безоговорочная уверенность в том, что все обойдется малой кровью, были силы бороться за свое счастье. Ольга гордилась бы мной – я не расклеилась, даже когда увидела Костю без сознания. Его вещи были на мне, значит, и он был со мной, от этого становилось намного проще.
Нужно было вернуться домой, отдохнуть физически и умственно, все переосмыслить как следует – без спешки, усмирив ненависть к Кате и Лене. Решения, подобные моим, надо принимать только на трезвую голову. Я имею в виду метод осуществления правосудия.
Едва я сделала шаг из автобуса на своей остановке (с твердым намерением зайти в ближайший магазинчик за бутылкой пива), я увидела Валеру. И он тоже увидел меня. Он стоял прямо возле моего дома – ждал. Чувствуя неладное, я ускорила шаг – Валера с каменным лицом стоял на месте и не шевелился под моим вопрошающим взглядом.
– Ты чего тут? – я подняла брови, прижимая к себе коробку с вещами Кости.
Валера не ожидал увидеть меня в столь приподнятом настроении, наверняка уже зная, что случилось, поэтому несколько секунд не мог сообразить, что говорить дальше.
– Ян, прости.
– За что? – тело покрылось мурашками. Валера сглотнул слюну.
– За предательство.
– О чем ты? – я поставила коробку на землю, сложила руки на груди.