Настроившись на ту же частоту, что и мир вокруг вас, вы обретете внутренний уют.
Недавно я побывала на выставке «Золотое королевство» в Музее искусств Метрополитен. Она посвящена ювелирному делу у древних народов Америки – ацтеков, инков и народов, живших до них в Андах, Центральной Америке и Мексике. Золотые ноздревые кольца, короны и щитки для зубов такие стильные, что могли бы вполне сойти за модные аксессуары, которые никого не удивили бы даже на красной ковровой дорожке. И на каждом таком украшении – изображение животного. Одна великолепная корона была выполнена в виде осьминога, а украшение на нос, принадлежавшее правительнице V века до н. э., было по обеим сторонам декорировано вставками в виде раков с нефритовыми глазами. Еще был щиток на зубы в виде летучей мыши. Причина, по которой изображения животных так активно использовались в украшениях, носимых людьми при жизни и отправлявшихся вместе с ними в загробный мир, кроется в том, что животные обеспечивали их связь с Богом. Животные служили проводниками на следующую ступень жизни, следовавшую за земным существованием, которое для них было завершено. Я тоже верю, что животные ближе к духовному миру.
Однажды я проходила курс дрессировки щенка – это крайне сложное, изматывающее предприятие, в ходе которого постоянно испытывается на прочность умение достигать внутреннего уюта. Представьте: ваша жизнь течет по привычному руслу, дом устроен так, как вам нравится, все ежедневные ритуалы, помогающие поддерживать равновесие, налажены, – и тут появляется собака и переворачивает все вверх тормашками. Однажды в три часа ночи – на дворе стоял январский мороз – пока я терпеливо водила Дюка вокруг сугроба грязного снега, пытаясь внушить ему взаимосвязь между понятиями «улица» и «туалет», у меня возникла мысль: «И что, черт возьми, в этом уютного?» Мне было холодно, я была растеряна и совершенно одна на улице Нью-Йорка – ну, почти; неизвестно, кто там бродит поблизости. К тому же там был ОН – глупый нюхлер. Чтобы достичь в подобной ситуации внутреннего уюта, надо было очень постараться. В отчаянии я посмотрела на луну, надеясь, что она подскажет мне ответ. А потом, как это часто бывает в подобных случаях, подумала о маленьком доме в Прерии. Лора Инглз Уайлдер написала серию книг о себе, своей семье и об их жизни на западе США – жизни в прериях. Стоит только прочесть эти страницы – и у вас сразу поднимется настроение. В ту ночь, с собакой, я подумала, сколько ежедневных хлопот у каждого отдельного персонажа книги. Они доят коров, рубят дрова, заготавливают на зиму овощи, подметают дом; одно только описание починки ограды механиками занимает восемь страниц! Вся их жизнь была посвящена неустанной заботе о доме, своей земле и животных. Разумеется, моя жизнь не зависела от ухода за этим лопоухим недоразумением – а вот его жизнь зависела от меня, и еще как! Мысль о маленьком доме вывела меня из состояния растерянности и обозначила передо мной цель. Я вдруг ощутила свежесть воздуха и волшебство сумерек. Подумала о тех, кто спит и кто бодрствует. Тысячи людей в этом городе о ком-то заботились. Может быть, в эту самую минуту какая-нибудь мама кормит грудью своего ребенка; посудомойка – заканчивает мытье посуды в одном из больших ресторанов; сборщики мусора и писатели полуночничают. При мысли о том, сколько у каждого вокруг, и у меня в том числе, ежедневных забот, я почувствовала свою связь с человечеством, и внезапно на смену одному утраченному источнику уюта пришел другой.
Одежда
– Ненавижу неудобство, – говорит Марина Раст, одна из икон стиля журнала Vogue и по совместительству его давний автор. – Я переехала в Лос-Анджелес, чтобы больше не носить чулок. Ненавижу, когда что-то сковывает ноги.
Думая об уютной одежде, я вспоминаю слова Марины о комфорте – не только физическом, но и культурном, эстетическом, да и просто личном. Ваше тело – это начало всех начал; точка отсчета, присутствующая в самых разных контекстах. Работаете ли вы дома? Носите ли униформу? Как влияют цвета и текстуры на ваше настроение? Я спросила мужа, что он думает о своих костюмах, и он ответил, что находит их уютными, потому что ощущает их надежность; что-то есть в них такое, что вселяет в него уверенность, – совсем как утренний кофе из чашки с коровой. Костюмов у него всего пара, и он знает, что они ему идут и какое впечатление они производят на окружающих.
Мода – это, кажется, совсем другая категория, в которой я мало что понимаю. Плохо это или хорошо, но когда думаю об одежде, мои мысли мгновенно переключаются на темно-синие спортивные штаны с вышитым логотипом школы моего ребенка на одной штанине. Или невесомый белый хлопковый банный халат, который на мне в этот самый момент – идеально сидящий и чистый. Отец всегда настаивал на том, чтобы мы ходили в носках, держали ноги в тепле. Если вдруг в промозглый мартовский день мы принимались носиться по дому босиком, он тут же спрашивал: «Где твои носки?» – словно мы сидели голышом на груде камней. Теперь я невольно ловлю себя на мысли, что заглядываю под стол, когда мои дети делают уроки, чтобы проверить, надели ли они носки. Мои французские кузены постоянно наматывают на себя парочку шарфов в любую погоду – это не только стильно, но и защищает от сквозняков. Еще я думаю о мягких флисовых кофтах, в которые одевала детей всю начальную школу. При виде их маленьких фигурок, закутанных во флис, я испытывала облегчение и внутренне расслаблялась: на какую бы крутую гору они ни забрались, я обеспечила им хотя бы минимальную защиту. И еще важное место в моем рейтинге уюта занимают кеды с высоким голенищем. Не знаю, носила ли я какую-либо другую обувь, когда мне было чуть за двадцать – в то время это был писк моды. Пальто в стиле милитари, десятки синих джинсов и единственный свитер овсяного цвета от J. Crew, который я носила с 1986 года. Поразительно, что все эти вещи заключают в себе идею тепла. Оно и понятно, ведь большую часть жизни я провела на холодном северо-востоке США. Но в то же время каждая ниточка хранит личные ощущения и эмоции.
Одежда может служить связующим звеном с прошлыми поколениями – возможно, с теми, кого мы никогда и не знали. Я столько раз говорила комплименты друзьям по поводу пальто или платья, которое им особенно шло, и ничуть не удивлялась, слыша в ответ: «Это мне от бабушки досталось». А как часто влюбленные носят одежду друг друга, хранящую запах любимого человека, или дочери надевают подвенечные платья своих матерей! Помню, как моя племянница надела на бат-мицву[11] талит[12] своего отца. Хью и Томас хранят в верхнем ящике комода нагрудные платки, которые только и ждут момента, когда мальчики положат этот клочок шелка в нагрудный карман пиджака, чтобы производить впечатление истинных щеголей.
Мне всегда хотелось носить одежду из других культур – например, сари из Юго-Восточной Азии – ведь существует восемьдесят способов драпировки сари. Или североафриканские джеллабы с огромными капюшонами, используемыми не только как защита от солнца или от холода в горах, но и для переноски хлеба, купленного на рынке.
В прошлом году мы с мужем ездили в Марракеш – у него там была деловая встреча. Воздух в Марокко был густым и пах мятой, маленькие ослики тянули тележки с огромными кувшинами оливок и горшочками с тушеным мясом. По узеньким улочкам туда-сюда сновали марокканцы. На свою удачу, я нашла лавку, где продавались цветные кафтаны и туники – какие-то из них висели, но почти все были сложены безупречно ровными стопками. Я примерила шерстяную кремовую джеллабу, отделанную шелковой тесьмой кофейного цвета. Посмотрев на себя с ног до головы в зеркало, я почувствовала себя почти что невестой. Капюшон мягко ниспадал на плечи и был таким большим, что там легко уместилась бы буханка хлеба. Легкая, мягкая одежда была в то же время элегантной и вселяла ощущение покоя и умиротворения. Ее не хотелось снимать, и я твердо уверилась в том, что дома в Нью-Йорке не вылезу из нее, особенно в холодные ночи. Но теперь всякий раз, достав ее из шкафа, примерив, восхитившись мягкой, тонкой тканью и уютным фасоном, я почти сразу вешаю ее обратно. Почему-то эта одежда мне чужая.
Такие вещи, как джеллаба, олицетворяют собой традиции народа, и даже цвета их хранят в себе глубокий смысл. Какой бы объективно уютной и красивой она ни была, в ней я чувствую себя мошенницей – не узнаю себя. Может быть, все дело в том, что одежда, которую мы носим, должна соответствовать тому, кто мы и откуда. Тем не менее меня интересуют религиозные обряды любого рода, и я далеко не монашка. Костюмы вроде тех, что есть у Питера, олицетворяют для меня уют и уверенность в каждом дне.
Марина говорит также и об уверенности в том, кто ты, в контексте одежды и уюта. Она вспоминает о своей знакомой по колледжу, которая каждый день красила губы помадой «идеального» красного оттенка. За это она снискала всеобщее восхищение, и многие пытались ей подражать, но безуспешно. «Эта помада была частью ее личности, и как бы мы ни пытались ее примерить на себя, нам это не удавалось». Если у вас есть «визитная карточка», это вселяет уверенность, потому что это знак для всех: вы четко осознаете, кто вы. Но иногда у человека нет узнаваемого стиля. Марина советует: если вам сделали комплимент, прислушайтесь! Если он касается предмета одежды, накупите таких вещей побольше. Если цвета – заполните этим цветом свой гардероб, пусть он станет вашей визитной карточкой.
Открытки
Открытки заняли прочное место среди личных вещей, ассоциирующихся у меня с уютом. Они – младшие сестренки писем (или «братики», если хотите). В своем безграничном многообразии открытки – самый простой и в то же время оригинальный способ напомнить о себе и оказать внимание другому человеку: «Привет! Я здесь. Вот чем я занимался, и при этом думал о тебе!» Конечно, сейчас есть соцсети, можно отправить фотографию в чате, да в конце концов, просто позвонить – но тогда у вас не останется осязаемого предмета; вы не сможете видеть почерк человека или использовать эту открытку как закладку. Мне даже доводилось целовать открытку накрашенными губами, чтобы сделать сувенир еще более личным. Этим я не хочу сказать, что фотография с буррито, которое вашему другу немедленно захочется откусить, хуже, и все же это не то же самое, что открытка. Крестная Томаса посылала ему открытки из всех мест, где