Поскольку сама я работаю не в офисе, то решила провести опрос среди друзей. Так, Кристин работает в мэрии, поэтому ее ответ меня не удивил: «Мне нравятся большие вазы с карамельками или крендельками – это демонстрация добрых намерений в отношении посетителей». Всю свою жизнь Кристин отдала общественной службе, поэтому неудивительно, что идея труда для всеобщего блага ей не чужда.
Еще одна моя подруга, Кристина, руководит собственной компанией, – а это значит, что она непосредственно контролирует то, как она сама и ее подчиненные проводят свой рабочий день.
«Мне нравится, что у меня в офисе есть диван – так люди могут расслабиться, а это, в свою очередь, стимулирует творческий процесс и открытый диалог; при этом я стараюсь содержать рабочее место в чистоте. Порядок на столе – порядок в голове, так я считаю. У меня всегда под рукой чай в чашке с блюдцем, а не в кружке; так я чувствую себя тепло и уютно».
Но даже если вы не руководитель, вам всегда под силу обустроить личное пространство таким образом, чтобы чувствовать себя центром этой мини-системы. При этом сделать так, чтобы у этого места была душа.
Ник – писатель, но работает в офисе. Его ответ мне близок, хотя я и не могу работать под музыку.
«Мне нравится работать в шляпе. И еще я только что съел ложку арахисового масла – и от этого так уютно. Люблю, когда фоном звучит музыка. Прямо сейчас я слушаю десятичасовой микс из всех вариаций песни «Dark Star», исполненных группой Grateful Dead за 1972 год. Я часто так делаю».
У меня всегда под рукой чай в чашке с блюдцем, а не в кружке; так я чувствую себя тепло и уютно.
Мой брат работает в офисе в Вашингтоне. Сразу видно, что у нас общие родители: он, как и я, придает огромную важность канцтоварам.
«В офисе у тебя есть собственный шкафчик. Состоятельные фирмы имеют специальный кабинет, где можно взять карандаш и блокнот, но и в общей подставке для ручек есть своя прелесть. Инструменты, с помощью которых вы делаете свою работу, создают уют».
Я подключила к опросу и свою маму, поскольку она была первым на моей памяти человеком, работавшим в офисе полный день пятидневную неделю. Думаю, отец тоже работал, но в детстве я гораздо больше времени проводила у мамы на работе. Обстановка там была строгой, но уютной. Была кухонька, где в шкафу хранилось мятное печенье «Пепперидж Фарм Милано». В той же комнате стоял огромный копировальный аппарат. Его звук создавал атмосферу «Звездных войн» (это были семидесятые годы), и от этого становилось уютно. Но для мамы главным был лифт.
«Когда у тебя на работе есть лифт, который курсирует между твоим этажом и нижним, выходящим на улицу, это уютно. Неважно, едешь ты в нем один или с другими людьми, лифт – это то место, где можно собраться с мыслями или, наоборот, передохнуть и просто помечтать. Интересно наблюдать за теми, кто поднимается и спускается – очень часто люди ездят в одном лифте годами и при этом не знают друг друга. «Хорошенькое пальтишко!» – думаем мы, оглядывая соседа по лифту, но молчим».
Офис Питера – по большей части открытое пространство, но при этом вдоль стены стоят три звуконепроницаемые кабины – телефонные будки. Должно быть, разговаривать в этих закрытых, маленьких кабинках ему особенно уютно после стольких часов, проведенных в общем зале, – особенно если он разговаривает со мной.
Лоскутное одеяло
Моя подруга Сара работает в лоскутной технике. Когда мы вместе учились в Школе дизайна Род-Айленда, Сара из-за своих иссиня-черных волос была одновременно похожа на звезду панк-рока и Бетти Фридан[14]. Она говорила то, что думала, ее парень ездил на собственной машине (где я впервые услышала Guns N’Roses), красила губы темно-вишневой помадой и была первым в моей жизни графическим дизайнером. Я знала, что Сара очень творческий человек, но не догадывалась, что она еще и умеет шить лоскутные одеяла. Наверное, мы тогда были слишком юны. Спустя много лет по ее Инстаграму я заметила, что лоскутная техника занимает важное место в ее жизни. Заинтересовавшись, я отправилась в Бруклин, чтобы выяснить подробности.
– Стеганые одеяла – как сандвичи, – видите, мы уже говорим о сандвичах – уютный разговор начался. – Все, что нужно, – это сшить вместе три слоя.
Отчасти лоскутные одеяла такие уютные оттого, что можно взять какую-нибудь любимую вещь – например, старые джинсы – и подарить им новую жизнь.
Она достала незаконченное одеяло, показывая мне внутренний слой и тонкий хлопок с обеих сторон. Я не знала истории этого одеяла, поэтому ощущение уюта достигалось исключительно от прикосновения к мягкой ткани, принтов и простежки. Саре захотелось показать мне, как сшиваются вместе три слоя – ведь именно это и есть отличительная черта стеганого одеяла, что делает его таким уютно-тяжелым. Она открыла дверцу своего шкафчика для рукоделия и вытащила еще одно неоконченное одеяло. Таких шкафов вы в жизни не видели – даже Бетси Росс[15] захотелось бы забраться туда и хорошенько его исследовать. На обратной стороне дверцы – с полсотни шпуль с нитками всех цветов радуги на деревянных колышках. Кейт и Эбби – двадцатидвухлетние дочери-близняшки Сары, тоже уже самостоятельные дизайнеры, – почувствовав мой восторг, понимающе на меня посмотрели: «Круто, да?» Сара отвела меня к себе в спальню – девочки за ней, как утята. В углу озаренной солнцем комнаты стояло кресло, на котором лежали одеяла, сложенные стопкой, как блины.
– Я начала шить стеганые одеяла, когда узнала, что отец при смерти, – сказала мне Сара, разглядывая эту кипу так, словно искала любимую книгу на полке шкафа. Затем она вытащила одно одеяло. – Он был в Массачусетсе, и в ту осень я подолгу сидела дома. Однажды достала книгу девятнадцатого века о лоскутной технике и прочла ее. Отцу делали химиотерапию, а я сидела с ним и чувствовала себя… ужасно… мне нужно было чем-то себя занять, и я стала шить. В следующие полгода сшила одеяло и подарила его отцу. Он заснул под ним и под ним же умер.
Она развернула мягкую ткань одеяла, хранящего свою историю, разложила его поверх того, под которым они с мужем спали прошлой ночью, и разгладила руками.
– Я никогда не понимала, зачем вешать стеганые одеяла на стену. Вот я сшила вещь, которая дарит тепло, – так почему не использовать ее по прямому назначению?
Мы полюбовались одеялом, Сара прижала его к груди, подержала так немного и принялась сворачивать его обратно.
– Когда он умер, я взяла длительный отпуск и стала шить. – Она в последний раз свернула отцовское одеяло, уложив его квадратом поверх стопки, потом достала из нее другое одеяло. (Должна заметить: сворачивание и разворачивание одеял напоминает самую настоящую церемонию). – Сначала – довольно долгое время – я шила на руках. Потом начала использовать машинку.
Она развернула одеяло, которое держала в руках, подняла вместе с девочками и разложила на кровати. Думаю, дочерям Сары звук, с которым одеяло опускается на кровать, всегда будет напоминать о матери.
– Потом я сшила вот это. Это мое траурное одеяло, – сказала Сара. И в самом деле, одеяло похоже на море под хмурым небом – столько оттенков синего, иссиня-серого, разных узоров, текстур, и под всем этим, незримая, но очевидная, как простежка, невероятно печальная история отца и дочери.
– Все эти лоскутки – от костюмов и сорочек моего отца, – при этих словах она посмотрела на одеяло так, будто бы сам отец стоял перед ней.
По взглядам ее дочерей я осознала: они понимают, что в этот момент их мать мысленно беседует со своим отцом. Она вздохнула, повернулась и с улыбкой вернулась к стопке одеял.
– У каждого из этих одеял – своя важная история; таковы все стеганые одеяла. – Тут она принимается искать следующий образец. – Вот это – «одеяло беременности»; а это – воскресное одеяло, – она проводит по нему кончиком пальца. – Отчасти лоскутные одеяла такие уютные оттого, что можно взять какую-нибудь любимую вещь – например, старые джинсы – и подарить им новую жизнь. И в этом-то вся суть: может быть, через двести лет от меня только это и останется, – с этим словами она приподнимает за кончик уголок одного из одеял. – Я подписываю каждое свое одеяло. – Она улыбается и достает следующее, снова собираясь что-то сказать. – Некоторые… – но тут вдруг прерывается. – Вот бы у всех было такое уютное хобби!
Хобби
Мне кажется, когда человек находит занятие по душе, то это только потому, что он следует своему призванию, у него к этому занятию естественная склонность, благодаря которой он быстрее осваивает новые навыки, будь то пасодобль или судоку. Например, мое хобби – кулинария, и мне это хорошо удается по многим причинам. Прежде всего, моя мать тоже готовит, а я люблю поесть; моих детей тоже нужно кормить; это невербальный вид деятельности, поэтому я могла заниматься им даже в детстве, несмотря на свою дислексию; и т. п. Это логично вытекает из заключения, что хобби выбирают в зависимости от склада характера. А может быть, вы специально выбрали какое-нибудь экзотическое занятие и освоили его; но достигли такого уровня, что это хобби стало вашей второй натурой. Видели ли вы когда-нибудь, чтобы кто-нибудь вязал на лекции? При этом человеку даже не нужно смотреть на петли и считать ряды – это и есть вторая натура.
Когда вы испытываете зависимость от деятельности, тесно связанной с вашей сутью и интересами, она становится для вас воплощением уюта. Это то, чем вы займетесь, когда захотите отдохнуть после тяжелого дня.
Двадцать пять лет я была актрисой кино и сериалов. На съемочных площадках всегда много свободного времени. Закончив учить текст, я бродила по студии в поисках общения, но многие актеры забиваются в угол, подобрав под себя ноги, с чашкой чего-нибудь горячего, книжкой или, например, кроссвордом. Сразу было видно, что у человека особый склад ума, он получает удовольствие от разгадывания кроссворда. К таким людям относится и моя соседка сверху, Трейси.