зве что инерция да желание выжить. Пилот не дрейфит, поставил на авторотацию – и оно, наверное, помогло. Когда, крутясь, подскакивает земля и хвостовой винт лопается, как хворостинка, когда вертушка катится, подпрыгивая, меня выбрасывает наружу, причем одним куском. Меня потрясло и отколотило, но – двигаюсь ведь, дышу!
Мля, дышу… ну ты понял, о чем я.
В общем, валяюсь я на спине, глядя на вылезший из-под земли шпиль, на гигантскую башню из перекрученных хребтов и машинерии, и в толк не возьму, как же оно так. Это ж космические пришельцы, правда? Не какие-нибудь там люди-кроты, ну как из комиксов. Ну серьезно, неужто они прям у нас под носом, из-за Марса явившись, под Манхэттен всякую хрень закапывали, и никто их не заметил?
И вот тогда я услышал это…
Мне показалось, что шпиль усиливает, ретранслирует особенный жуткий присвист, какой только цефы и выдают. У основания башни решетки торчат шпили, плавники или ласты, непонятные, но явно сложенные во много раз штуки, а за ними светится что-то вроде спирали домашнего нагревателя, но звук не оттуда. Он сверху. Я пытаюсь встать на ноги, но изображение дрожит и дергается – наверное, еще не выветрился эффект той обессиливающей комбинезон штуковины. Поднимаюсь, но при каждом шаге все прыгает, перед глазами выскакивают иконки ошибок. Из пробитого шпилем здания выскакивает орда наемников, а я оглядываюсь по сторонам, надеясь отыскать базуку, винтовку или хотя бы подходящий камень… Когда же наконец этот гребаный нанокобинезон перезагрузится?
Но «целлюлиты» на меня внимания не обращают. Головы задрали, уставились на гигантский уродливый хер, изнасиловавший землю, пытаются определить, откуда звук. Я вдруг понимаю: он вовсе не от шпиля идет, а с куда большей высоты, от маленькой стайки жуков, падающих с неба. Быстро падают – пара секунд, и уже назвать их жуками язык не поворачивается, теперь они гребаные гигантские стрекозы со светящимися кривыми косами вместо крыльев. Это летучие металлические клинья, проткнутые, перевитые арматурой и трубами, утыканные штуками вроде бетономешалок. В подшибленном утром корабле бетономешалки эти были налиты переваренной человечиной, но, клянусь, цефы их используют не только для того. Спорю на дерьмовую Локхартову жизнь: это десант!
И в самом деле. В десятке метров от земли бетономешалки отваливаются, падают россыпью огромных яиц, и вылупляются из них чудища, вовсе не похожие на свеженьких цыпляток. Топтунов-пехтуру уже видел, гнусные твари, но есть кое-кто и погнуснее, здоровенные угробища – втрое выше человека, ну прям ходячие танки. И не то что у них пушки в руках или к рукам приделаны, сами их руки – пушки, огромные гребаные стволы, прикрученные прямо к телу, калибр – шахта канализации. Шагают – земля трясется.
Снимаю шляпу перед «целлюлитами»: не разбежались, принялись отбиваться, давать сдачи. Не знаю, можно ли назвать это мужеством. Неплохо дрались. Но когда мои суставы наконец задвигались, я оказался среди очередного массового забоя хордовых беспозвоночными, и оставалось мне или ввязаться в драку и сдохнуть вместе с собратьями по биологии, или спрятаться – авось цефы, занятые разнесением в клочья банды наемников, меня не заметят.
И тут шпиль начал завывать. Наверху треснуло, лопнуло. Я смотрю – верхушка раскрылась, будто здоровенный черный цветок, а под его лепестками сплошь туры и трубы вроде вентиляционных выходов.
В полсекунды я подхватываю карабин у пришибленного горе-вояки, а затем пускаюсь со всех ног. Уже разворачиваясь, вижу изрыгнутый башней дым, черную гадость, темней нефти – и грубей, крупней частицами, чем обычный дым. Он тянется ко мне – не преувеличиваю, он не развеивается, но тянется, охотится. Толстые его щупальца – в фонарный столб, не меньше, – шарят вокруг, свиваются в кольца. Если б мы боевых нанороботов до ума довели, наверное, так бы они и выглядели.
Пришельцы своих, похоже, довели, и еще как! Н-2 наконец-то в полной силе, я несусь во весь опор, оглянуться не смею, но чувствую: небо за мной темнеет. Тень моя на тротуаре гаснет – и чертов дым хватает, будто гребаный торнадо. Поднимает, шмякает о тротуар, крупные черные песчинки проносятся перед лицевым щитком – будто перцем обдали из пескоструйника. Пытаюсь встать, но суставы снова отказывают, перед глазами высыпают, точно болячки при герпесе, иконки ошибок и мгновенно гаснут. За ними сразу же исчезает тактический экран, а потом и весь мир. Я ослеп, движки мои ошалели и накрылись, темнота наплывает, я еще успеваю расслышать голос Пророка, вещающий про системный сбой, про заражение – именно это слово он и употребил, «заражение», – нанокомбинезона и про начало тотальной перезагрузки с целью спасти системы жизнеобеспечения.
Он принимается рассчитывать шансы на успешную перезагрузку, и тут я отключаюсь.
Если данный носитель удалится более чем на 2 (два) метра от авторизованного курьера, данные будут автоматически стерты!
Предмет записки: Об интеграции системы БОБР (Нанокостюм «КрайНет», модель 2.0) с центральной нервной системой человека.
Состав: выводы, выдержки из материалов допроса, заключение.
Авторы: Линдси Айеола (д-р философии)[5], Комала Смит (д-р философии, д-р мед. наук), Леона Люттеродт (д-р философии), Управление науки и технологии ЦРУ.
Общий анализ ситуации:
Способ и степень интеграции «быстродействующего оптимизатора боевого регулирования» (БОБР) с носителем «нанокомбинезона-2.0» (ТМ) фирмы «КрайНет» – предмет чрезвычайного интереса с военной и научной точки зрения, весьма важный для национальной безопасности. Корпорация «Харгрив-Раш» упорно настаивает на частном характере данной технологии и связанных с ней разработок и до сих пор уклонялась от сотрудничества в исследованиях[6].
Однако становится все более ясным, что, хотя ХР способна предоставить ценнейшие сведения о дизайне и производстве нанокомбинезона, данному исследованию они могут способствовать в куда меньшей степени, чем предполагалось ранее. Попросту говоря, степень и природа наблюдаемой интеграции человека и механизма оказались столь же неожиданными для ХР, сколь и для нас. Хотя мы и не участвовали в проектировании нанокомбинезона, теперь он в нашем распоряжении. «Харгрив-Раш» знает лишь то, чем нанокомбинезон должен был, по их замыслу, стать, – нам же известно, во что он на самом деле превратился. Более того, ХР вряд ли начнет добиваться возвращения нанокомбинезона по суду до тех пор, пока рассчитывает на нашу помощь в улаживании последствий недавнего фиаско в их исследовательском центре «Призма», выставившего компанию в невыгодном свете. Потому мы советуем не делать никаких уступок в обмен на технологические данные, которые, вероятно, мы сможем получить и сами, используя доступные ресурсы. К тому же велика вероятность того, что данные эти никак не помогут настоящему исследованию.
Методология и результаты:
Нанокомбинезон-2 (далее Н-2) после долговременного, но оказавшегося в конце концов неудачным симбиоза с коммандером Лоуренсом Барнсом в данное время интегрирован с пациентом А[7] (далее ПА) из корпуса морской пехоты вооруженных сил США. ПА настаивает, что получил смертельные ранения в процессе вторжения в Манхэттен и был встроен в Н-2 по инициативе коммандера Барнса (затем покончившего жизнь самоубийством). Эта история остается неподтвержденной и не стыкуется с данными экспертизы[8].
В настоящее время мы ищем ее подтверждения из независимых источников и считаем нужным заметить: по крайней мере часть утверждений ПА может оказаться недостоверной.
Несмотря на продолжающееся вторжение, ПА был успешно выведен из Манхэттена и доставлен в безопасное место для допроса. Во время его мы смогли установить связь с Н-2 через оптический интерфейс, используя инфракрасный лазер. ПА сумел заметить начальный обмен информацией, но неверно интерпретировал его как неудачную попытку блокировать системы Н-2. Таким образом, мы смогли замерять в текущем режиме времени состояние ПА и Н-2, причем ПА об этом не догадывался. Биотелеметрические способности Н-2 оказались далеко превосходящими самые смелые наши догадки, обеспечивая разрешение в синоптической нейропроекции на уровне одного-двух вокселей (что сравнимо с разрешением стационарных сканеров, занимающих целые комнаты, – интеграция аппаратуры подобной чувствительности в боевой комбинезон по крайней мере на двадцать лет опережает наши нынешние возможности).
Для интервьюирования ПА был избран относительно малоквалифицированный чиновник низкого уровня, снабженный минимально возможным количеством информации. Это было сделано для укрепления у ПА уверенности в себе во время допроса, для стимулирования желания рассказать побольше, поделиться опытом[9].
Задавая общие и отвлеченные вопросы, далеко выходящие за рамки обычного разбора после миссии, поощряя отступления и пространные рассуждения, мы смогли локализовать функциональные кластеры, вовлеченные в различные когнитивные процессы, и сравнить их с нормальными человеческими. Мы также смогли влиять на информационный обмен и течение беседы, периодически подвергая ПА кратковременному воздействию изображений, проецируемых на лицевой щиток (из-за повышенной визуальной восприимчивости ПА длительность не превышала двадцати миллисекунд), и провоцируя ряд эмоциональных откликов.
Среди наиболее значительных явлений, обнаруженных в процессе допроса, следующие:
1. ПА не разговаривал в обычном смысле этого слова в течение всего интервью. Хоть это кажется очевидным – ведь голосовые связки ПА сильно повреждены, ему приходится прибегать к речевому синтезатору Н-2, – но отличия от нормального процесса человеческой речи заходят куда дальше. ПА разговаривает, практически не прибегая к помощи визуального текстового интерфейса, обязательного для нормального человека в подобной ситуации. Более того, речевые центры (зоны Брока и Верника) зачастую остаются неактивными в процессе разговора. Однако в этом случае регистрируется повышенная активность наноневральной сети, связывающей нервную систему ПА и БОБР.