Да, конечно, это, наверное, и не потребуется. Но ведь у Н-2 могут быть и другие причины, и починка моей тушки – не единственная его цель. Н-2 – штука ревнивая, а его уже бортанули однажды. Пророку пришлось в прямом смысле выдрать Н-2 из своего тела. Пророк мозги себе вышиб, чтобы выдрать Н-2 из них, избавиться от гребаной скорлупы. Может, Н-2 не хочет второй раз пройти через такое. Может, он меня точит и подгрызает, чтоб я никогда не смог уйти…
А-а, по-твоему, я заливаю? По-твоему, Н-2 – просто машина, и точка? Роджер, скажи мне, ты когда-нибудь видел машину, способную проделать то, что делает Н-2? Ты понимаешь, как она работает? Я гарантирую: даже Джейкоб Харгрив почти ни хрена в ней не понимает, а ведь он ее спиратил.
Я злюсь?
Да с чего бы мне? Ведь подумай: в конце-то концов, я живой – ну или не такой мертвый, каким мог бы стать. Если прикинуть плюсы и минусы, я в изрядном выигрыше. И вообще, Роджер: глупость ты спросил, бессмыслицу. Мог бы уже понять: для штуки, способной превращать сердца в мозги, стереть из них злость проще простого.
И вот я наконец на Центральном вокзале. Но побездельничать мне не позволили.
От библиотеки мы народ довели: организовали конвой прямо от главного входа и покатили по Сорок второй. Конечно, цефы не спали – ну так мы к ним давно привыкли. Научились справляться. Весь путь перестрелка шла, но хордовые в кои-то веки нос утерли: подходим к Центральному, за нами чертова прорва мин, за минами – защитный периметр. В общем, вокруг вокзала мы – короли.
Жаль, цефам про это никто не сказал.
Оказывается, у осьминожек есть артиллерия или что-то очень на артиллерию похожее. На западных подходах к вокзалу просто дождь из мин. Мы бежим, увертываемся, прячемся, потом орем, чтоб не пристрелили свои же. Параноиков, готовых лупить по всему движущемуся, везде хватает. Приходится убеждать: мы свои, на одной стороне с вами. Наконец заползаем в безопасное укрытие, тянемся к дезинфекционному коридору. После я даже и присесть не успеваю – является штаб-сержант по имени Ранье и вежливо просит убираться. Оказывается, Барклай решил выкурить цефовских бомбардиров, решил небоскреб на них уронить или, по крайней мере, перекрыть линию стрельбы. Но план ушел вразнос: кто-то сдернул предохранители, программу на зарядах нужно переустанавливать вручную, а парень из «Эхо-15», посланный сделать дело, валяется на другой стороне улицы – полноги оторвало. Ранье осведомляется, не мог бы я сходить и переустановить заряды.
Нет, ну, сержант морпехов не так уж вежлив, металла в голосе достаточно, чтоб я понял: не просьба это – приказ.
Знаешь, Роджер, про любимую поговорку сержантов из учебки для новичков? Любят они орать: «В могиле отдохнешь!»
Полная ж херня, правда?
Я опять снаружи, усталый день отошел, и настала радость влюбленных. Ранье сама любезность: даже связался с «Эхо-15» и предупредил, попросил по мне не стрелять.
Роджер, ты не поверишь: прогулка по Парк-авеню – без малого прекрасна. Небо светится, закатный багрянец – кровь, подсвеченная ало-желтым, над горизонтом висит полукруг луны. Я иду вдоль выведенной на поверхность линии метро, и вид оттуда просто чудесный. Цефовские снаряды мчатся над головой, словно новорожденные кометы, освещая окрестности бело-голубым лучезарным сиянием. Парочка из них врезается в Метлайф-билдинг сразу за вокзалом, из разрывов вылетают ветвистые молнии разрядов – точно огни Святого Эльма тысяч на пятьдесят вольт.
Проблема одна: если цефы и получили вежливое предупреждение сержанта Ренье и просьбу в меня не стрелять, то дружно на это начхали. Сразу за нашим периметром начинается их зона, их периметр, и он тесный донельзя – аж по швам трещит. Пока я продирался там, исполнился глубочайшего уважения к «Эхо-15» – черта лысого я б прошел здесь без невидимости.
Ребят из «Эха» я нахожу, прикончив с десяток осьминожек и проползя несколько кварталов вдоль Парк-авеню. Парни сидят в изрешеченной забегаловке и наводят меня на их подрывника Торреса, застрявшего на пятом этаже отеля за три дома оттуда. Когда нахожу Торреса, он еще держится за детонатор, валяясь на полу среди рассыпанных патронов и капсюлей, по соседству с парой пулеметов «брен». Выглядит он как единственный выживший после угарной высокооктановой вечеринки с девочками и дурью.
– Эй, парень, рад тебя видеть! – приветствует меня. – Не стесняйся, затоварься снаряжением!
На удивление хорошее настроение для бойца, застрявшего в тылу врага и неспособного передвигаться. Из бедра торчит шприц – не иначе, ширнулся веселеньким.
Мы сидим, скрючившись, в коридоре, идущем вдоль здания, за спинами – покрытая щербинами от пуль стена, перед нами – расквашенные окна и чудесный вид на главную цель – «ОНИКС электроникс», двенадцатиэтажный антикварный особняк с зияющей дырой в четыре этажа посреди фасада. Он наискось от нас, через перекресток, а улицы перед ним – сладкая мечта ниндзя, повсюду укрытия: машины, вздыбленные куски дорожного покрытия, даже парочка вагонов метро, еще стоящих на рельсах близ края разваленного метромоста.
Торрес пренебрежительно машет рукой.
– Видок что надо. Как видишь, местечко в зале я присмотрел на «ять». А теперь такая хрень делается, я ведь из кожи вон лез ради билетов, и – обана – спектакль отменяется! Наверное, подземные толчки блокировали предохранители или что-то вроде того.
– Я б сам пошел и поставил их на место, но ты ж видишь. – Торрес выдергивает шприц из ноги, улыбается, сверкая отбеленными зубами и стильным золотым резцом – в него заделан то ли драгоценный камушек, то ли объектив, то ли еще какая блестящая штучка.
– Мы установили там, в подземном гараже, три заряда. Как только у меня пойдет зеленый сигнал от всех трех, тебе – нью-йоркская минута, чтоб убраться подальше. Но не переживай – посмотри, сколько я укрытий для тебя наделал!
Жмет мне пять. Хм, похоже, Торрес куда старше, чем выглядит.
– Потом спасибо скажешь. Добраться туда, думаю, раз плюнуть.
Добраться-то – да. А вот потом… Эх, Торрес… «Потом спасибо скажешь» – не слишком ли оптимистично для парня с простреленной ногой, застрявшего на пятом этаже разбомбленного «Хилтона» и ожидающего, когда вернется кореш в чудесном комбинезоне?
Думаю, мне так легко удалось пробраться и туда и обратно, потому что каждый цеф в окрестности охотился за Торресом.
Логично, ничего не скажешь. Не знаю, чем и как эти бесхребетные твари мыслят, но именно Торрес установил заряды, у Торреса – детонаторы. Любой способный отличить черное от белого дотумкает – Торрес в деле главный. Он же – и самая уязвимая часть этого дела.
В общем, Торрес передает мне: «Эй, парень, зеленые зажглись», – и через две секунды по «Эхо-15» начинают лупить вовсю. Торрес связывается с Барклаем, передает: детонаторы почти готовы, но цефы идут в атаку, и нужно прикрытие. А остатки «Эха» не помогут – они в глухой обороне, цефы давят. Барклай звонит мне: давай, большой парень, разрули.
Нет проблем – я ж поблизости.
Но, едва выбравшись из «ОНИКС электроникс», понимаю: Торресу хана и делу хана. Пока он перепуган насмерть, не хочет подыхать. Боится, потому что верит в спасение, верит в жизнь. Вопит: «Мать их в рот, куча цефов прямо тут, прикройте меня, прикройте!»
Но прикрыть могу только я, а я застрял на земле, прижавшись спиной к изрешеченному такси, и осьминожки садят по мне с трех сторон. Пока я убираю двоих, Торрес уже понял правду жизни, смирился и обдумал последствия – все секунд за тридцать, минуту самое большее.
Больше прикрыть не просит и уже с нами не говорит – он им орет: «Давайте, уроды, подходите!»
А-а, мать его, плевать мне трижды, сколько их там на меня одного, и пусть меня еще держат на мушке – вскакиваю и бегу, мечусь туда и сюда, подпрыгиваю и увертываюсь, пока вокруг свистит и сверкает, Торрес беснуется в эфире: одноногий Торрес, Торрес-калека в последнем бою. Я знаю эту леденящую, отчаянную ярость, когда солдат понимает: сделал все возможное, но этого мало, гады все лезут и лезут, и осталось только подохнуть, вцепившись зубами в чью-нибудь глотку.
Я почти успел к «Хилтону» – и Торрес явился встретить меня. Он падает на тротуар – с десяти метров я слышу, как лопается каждая кость в его теле, – и отскакивает. Переворачивается в воздухе, мотаясь, будто тряпичная кукла, снова шлепается оземь, врезается спиной в пожарный гидрант, брызжет кровью и кишками. Ломается пополам, точно сухая ветка, – мертвый, бессильный.
В эфире тесно от дебилов, повторяющих очевидное: «Торреса завалили! Мы потеряли Торреса!» Вот же недоноски! Я и так вижу, вот он, прямо передо мной. К хору присоединяется и Барклай: «Алькатрас, мы потеряли Торреса, тебе нужно отыскать детонатор!»
Тут полковник промазал – искать мне вовсе не нужно, я знаю, где детонатор, я смотрю прямо на него. Детонатор зажат в левой руке Торреса. Парень не расстался с самой главной штукой, даже отправившись в ад.
И он доставил ее мне.
Я разгибаю мертвые пальцы, беру детонатор: мелкая вещица, размером с пачку сигарет. Торрес умер с пальцем на кнопке, но «ОНИКС» все еще стоит на другой стороне улицы, хоть все три индикатора – зеленые. Я нажимаю на кнопку, как нажал бы человек, – и ничего. Заклинило.
Тогда нажимаю с силой голема, силой фальшивого Пророка. Что-то лопается, и я слышу: «Щелк!»
Под «ОНИКСом» – гулкий рокот. Снизу вырывается свет, будто от стен бьют молнии. Здание содрогается, дрожь бежит от подвалов до синей неоновой рекламы на крыше. Реклама складывается, испустив сноп неоновых брызг, ломается на три закорючки и гаснет. Весь гребаный особняк трескается пополам и падает, меча из оголенного нутра свет и искры от лопающихся кабелей.
А с моей стороны улицы гад, доконавший Торреса, прыгает с пятого этажа.
Под его ногами разлетается мостовая: это танк на ногах с пушками вместо рук, фасетчатые глаза, словно пучок прожекторов. Если эти садовые слизни могут испытывать хотя бы отдаленное подобие человеческих эмоций, то цеф-тяжеловес явно озлоблен до предела. Даже стрелять не стал из пушек – шарахнул меня с маху, и я улетел за пол-улицы. А за спиной цефа домина «ОНИКСа» превращается в кучу обломков. Тяжеловес поднимает руку-пушку, целится. Я гляжу прямо в дуло диаметром больше моей головы.