бщине и записал ее в транслитерации, используя еврейский алфавит, а поэт Иммануил Римский (возможно, сводный брат Романо) попытался сочинить собственную версию в иудейском духе[174].
В основе иудейской религии лежит вера в обетованное пришествие Мессии. Подробно штудируя Тору и опираясь на математические знания, Абрабанель пришел к выводу, что Мессия явится в 1503 году (его современник, ученый и врач Боне де Латт, называл более позднюю дату – 1505 год). Абрабанелю пришлось пережить разочарование: он умер в 1508-м, так и не став свидетелем каких-либо чудес, считавшихся знаками появления Мессии. До конца оставаясь буквалистом, он предположил, что ошибка кроется в его собственной интерпретации, но только не в Священном Писании, из которого он извлекал свои выводы. Можно предположить, что промах только убедил его в пагубности искушения экзегезой.
Сколько раз в истории человеческих замыслов грандиозная дерзновенность любопытства по воле случая затмевалась неудачей. Упорство, с которым Абрабанель через герменевтику возрождал веру в цельность священных текстов и в «зерцало мира», было забыто из-за неверно названной даты прихода Мессии. Если он с этим не справился, кто стал бы верить всему остальному?
Абрабанель настаивал на том, что при правильном прочтении Торы разум и логика должны возобладать над поэтическими и фантазийными исканиями. Но за глухой стеной, окружавшей венецианское гетто, местные евреи, которых к 1552 году насчитывалось девятьсот душ, желали большего, нежели могло им дать строгое штудирование Талмуда: они мечтали в чтении обрести если не чудесное заступничество, то хотя бы чудо надежды. В начале XX века Райнер Мария Рильке описывал венецианское гетто как замкнутый город, который, вместо того чтобы распахнуться навстречу морю, вследствие тесноты отведенного евреям пространства вознесся к небесам, словно новый Вавилон, место, где слагаются притчи. И говорится в них все больше о чудесах[175].
Забыв о пользе педантичности, которой учил их почивший наставник, большинство иудеев предпочитали вспоминать его предсказания, пусть даже неточные. Чтобы лучше понять, скорректировать или даже опровергнуть ошибочную хронологию этих предсказаний, венецианские евреи увлеклись оккультными знаниями и древними заклинаниями, благодаря чему рассчитывали определить новую дату неминуемого пришествия; в результате из-под венецианских прессов хлынула волна каббалистических книг – от апокалиптических описаний до наставлений прорицателям (вроде тех, которые составлял Абулафия), и все это при переменной толерантности инквизиции, которая периодически то разрешала, то запрещала печатание иудейских книг[176].
Среди многих письменных трудов Талмуд прежде всего рассматривался как источник и природного, и магического знания. И хотя в Мишн, как указывал рабби Шломо Ицхаки, или Раши, величайший из всех толкователей Талмуда, требовала побивать камнями магов (mekhasheph), практикующих «настоящее» колдовство, в тексте определенно различаются изучение оккультного ремесла и практика. Незадолго до своей смерти в 120 году рабби Элиэзер, который был сведущ во всех вещах, даже в самых ничтожных, но не мог учить им других, ибо на то был запрет, наложенный за неповиновение уставу синедриона (совета еврейских старейшин), в духе Фауста сокрушался, что все его знания бесплодны. «Мне ведомы, – говорил он, – триста способов высадки огурцов (а некоторые даже утверждают – три тысячи), но никто ни разу о них меня не спросил, разве что Акива бен-Йосеф. Однажды мы с ним шли по дороге, и он обратился ко мне: „Учитель, расскажи, как сажать огурцы“. Я сказал слово, и огурцами покрылось целое поле. Тогда он попросил: „Учитель, ты показал мне, как сажать огурцы, теперь расскажи, как их собрать“. Я сказал другое слово, и выросла гора огурцов». Подобные чудеса упоминаются и в Талмуде: «Сказано там: „Не научись делать“ (Втор 18, 9); делать ты можешь и не научиться, зато можно научиться понимать и учить других»[177]. В Талмуде подчеркнута разница между воображаемым и совершаемым действием, то есть между тем, что дозволено в литературе, и вымыслом, непозволительным в жизни.
Размышление о столь весомых материях без обращения к Талмуду было немыслимо: «Шулхан арух» (Свод еврейских законов) требует отводить время для его регулярного изучения. Еще до изобретения печатания учащиеся иешивы самостоятельно переписывали отдельные трактаты или нанимали для этого переписчиков, но «процесс был долгим, да и неточности возникали нередко»[178]. Требовалось найти выход.
В самом начале XVI века Венеция, безусловно, сделалась центром книгоиздания в Европе: здесь были опытные печатники, торговля книгами шла с размахом. Но несмотря на то что первая книга на иврите, напечатанная в Венеции, Arba’ah Turim («Турим, или Четыре ряда») Якова бен-Ашера, вышла из-под пресса рабби Мешулама Кузи и его сыновей, венецианский типографский бизнес почти полностью находился в руках гоев – таких как Даниель Бомберг, Пьетро Брагадин или Марко Гистиниани, – и все они нанимали еврейских мастеров для печати иудейских книг, «чтобы составлять литеры и помогать с исправлениями»[179]. Впрочем, существенным было не то, кто держал типографию, а простой факт, что достать иудейские труды было непросто, и в этом смысле изобретение Гутенберга изменило отношение евреев к своим книгам. До конца XV века не многие еврейские общины могли позволить себе хорошую библиотеку; немало усилий тратилось на корректирование экземпляров с ошибками, чтобы получить правильные тексты. С изобретением станка печатники по всей Европе быстро почувствовали, что рынок сбыта иудейских книг охватывает не только еврейские землячества, но и «неевреев». Многочисленные издания Раввинской Библии (иудейская Библия с переводами на арамейский язык и комментариями именитых средневековых толкователей), молитвенника, раввинских комментариев и трудов по иудейской теологии и философии превратились в настоящий поток и дошли до читателей самых разных сословий, облегчая иудеям обязательное изучение Торы. В период, когда издавались инкунабулы (то есть до 1501 года), в Европе было напечатано сто сорок томов на иврите – пока Венеция не утвердила свое блистательное превосходство на международном рынке[180].
Пожалуй, шедевром венецианского иудейского книгопечатания стало первое полное издание Вавилонского Талмуда, выпущенное Даниелем Бомбергом примерно через пятьдесят лет после смерти Абрабанеля. Даниель ван Бомберген, уроженец Антверпена, поселился в Венеции в 1516 году, изменил свое имя на иудейский манер – Бомберг – и за три венецианских десятилетия (он вернулся в родной город в 1548 году и скончался годом позже) создал ряд наиболее совершенных и значимых иудейских печатных изданий, среди которых Раввинская Библия, которую он предусмотрительно посвятил папе Льву X. Бомберг прежде всего был коммерсантом и публиковал только те книги, которые рассчитывал продать, однако им двигало и то, что некоторые богословы называли «миссионерскими побуждениями»: это был книгоиздатель, влюбленный в дело, которому служил. Быть может, чтобы отвлечь цензоров, в 1539 году Бомберг одновременно с иудейскими изданиями напечатал антисемитский трактат «Itinera deserti de judaicis disciplini» («Скитания еврейского народа по пустыне») Жерара Велтвика. Это была его единственная антисемитская публикация[181].
Вместе со своим помощником, монахом Феликсом Пратенсисом, Бомберг начал каталог книг, напечатанных на древнееврейском, с Пятикнижия, за которым последовала книга «Пророки», а затем – Вавилонский и Палестинский Талмуды, сопровождавшиеся выполненными в XI веке комментариями Раши. При подготовке к изданию Талмуда Бомберг нанял группу еврейских и нееврейских богословов, объединив их для этой цели и тем самым определив метод издания иудейских трудов, которому затем будет следовать большинство типографий Европы.
Издание Вавилонского Талмуда в пятнадцати томах стало грандиозным начинанием, осуществлению которого Бомберг посвятил три года жизни. Он не любил украшений: на титульных листах каждого из томов нет и намека на фамильный герб или типографскую марку. На титульном листе трактата Песахим (в третьем томе) значится[182]:
ТРАКТАТ ПЕСАХИМ ПЕСАХ РИШОН И ШЕНИ С ТОЛКОВАНИЯМИ Раши, Тосафот, Пискей Тосафот и Ашери, ясный и выверенный для целей обучения. Как благоволила нам рука Всевышнего в этом начинании, ибо печатным способом еще такого не издавали, пусть так же позволит Он нам завершить все шесть разделов, каковое намерение имеет Даниель Бомберг из Антверпена, в чьем дому напечатано сие было, в ВЕНЕЦИИ.
Прежде отдельные трактаты Талмуда появлялись и в других городах, но на этот раз весь свод впервые был опубликован в едином ученом издании. При подготовке текста Бомберг ориентировался на единственный сохранившийся манускрипт 1334 года, известный как Мюнхенский кодекс. Компоновка в издании Бомберга примечательна как удобством, так и оригинальностью: текст самого Талмуда, по иудейской традиции, образует прямоугольник в центре каждой страницы, комментарии Раши – на внутреннем поле, а tosafot или «дополнения» (то есть критические суждения различных толкователей) – на внешнем, и на обоих полях литеры представляют собой готический «полукурсив», который называли «раввинским», или «раши». Во всех последующих изданиях Вавилонского Талмуда компоновка Бомберга при распределении текста и комментариев была соблюдена – и даже сохранялось точное положение слов и букв.
Разворот Талмуда Даниеля Бомберга (Венеция, 1519–1523)