– Спасибо, – прервала его Луиза, – вы мне очень помогли, а сейчас я хотела бы остаться одна.
Монах снова неприязненно посмотрел на Луизу и, не говоря ни слова, покинул сад. Луиза понимала, что поступила грубо, но она не могла выносить, когда он хвалил человека, который был ни кем иным, как безжалостным убийцей. Луиза снова погрузилась в мысли. Она думала над словами брата Пачефико и размышляла над тем, как они могут помочь ей достичь задуманной цели. Она настолько погрузилась в свои мысли, что не заметила появления настоятельницы.
– Дитя моё, ты снова далека от меня, – пробился голос настоятельницы сквозь сознание Луизы, – возьми себя в руки. Ты должна побороть горе, овладевшее тобой.
Луиза безжизненным взглядом уткнулась перед собой в землю.
– Я потеряла веру, матушка, – в голосе Луизы не было ничего, кроме пустоты, – я потеряла веру.
– Верь в господа нашего Иисуса Христа и в святую деву Марию, – увещевала её настоятельница, – они помогут тебе. Обратись к ним с молитвой, и ты почувствуешь, как сердце твоё оживает, наполняясь любовью к ближнему.
– Вы имеете в виду моего отца, матушка, который отрёкся от меня и называет не иначе, как блудницей, или того, кто обесчестил меня, сделав клятвопреступницей?
– Ненависть владеет твоей душой. Избавься от неё, иначе она сожжёт твою бессмертную душу!
– Вы желаете, чтобы я обо всём забыла? Это невозможно, матушка. Пока жив этот человек, я ничего не смогу забыть.
Аббатиса с укором качала головой и отвечала Луизе:
– Дитя моё, открой своё сердце для любви, открой его. Нельзя жить так, как живёшь ты! Я измучилась глядя на тебя, на твоё горе. Не раз я говорила тебе, провидение направляет нас, наши помыслы и наши поступки. Мы всего лишь слуги божьи и от его воли зависимые. Не терзай себя нарушенной клятвой, ибо матерь божья видит твоё раскаянье и знает, что ты невинна в том. Страдания тоже господом посланы, ибо становимся ближе мы к нему, испытывая то, что испытал он во имя нас. Мы принимаем тяжесть ноши, что господь один нёс на себе. Прими спокойствие в свою душу, дитя моё, и забудь о другом.
– Как я могу верить, матушка? В чём моя вина? Почему моя жизнь закончилась, не успев начаться?
– Не знаю, дитя моё, не знаю. Но я верю в господа нашего Иисуса Христа. Верь и ты!
– Я верую в бога, матушка, но не верую в людей!
– Почему же ты перестала молиться божьей матери? Луиза горестно покачала головой.
– Я дала ей клятву, что телом моим будет обладать лишь супруг мой, я обманула божью матерь. Она не любит меня. Она больше не видит моих слёз и не слышит моей мольбы, – Луиза закашлялась и резко пригнулась к земле. У неё началась рвота. Аббатиса поддерживала её за голову до тех пор, пока рвота не прошла. Когда Луиза снова выпрямилась, она была необычайно бледна.
– Часто у тебя случается рвота? – встревоженно спросила настоятельница.
– Несколько раз… всего.
– А что-нибудь ещё тебя беспокоит?
– Голова кружится иногда, слабость…
Луиза не могла понять, что случилось с настоятельницей, которая буквально вскочила с места и торопливо вышла из сада. Меньше всего Луиза хотела обидеть настоятельницу. Преодолев слабость во всём теле, она поднялась и последовала за ней. Выйдя из сада, Луиза сразу же увидела настоятельницу, которая разговаривала с Шарлоттой. До неё донеслись последние слова настоятельницы:
– Луиза беременна…
– Я беременна? – Луиза растерянно смотрела на настоятельницу, которая, поняв, что Луиза услышала её, не на шутку встревожилась.
– Дитя моё, – начала было настоятельница, но Луиза, не дослушав её, бросилась в свою келью и заперлась изнутри. Все попытки достучаться до неё ни к чему не привели. Она села на кровать и положила руку на свой живот. Несколько долгих часов она провела, не меняя позы. В голове билась только одна мысль. У неё будет ребёнок. Его ребёнок. Луиза почувствовала, что ненавидит неродившееся дитя, как его отца. Но именно это дитя поможет свершиться праведной мести. Луиза нервно засмеялась. Наконец-то она нашла способ отомстить Арманьяку. Луиза поднялась с кровати и подошла к маленькому столу, где возле подсвечника лежали бумага и перо с чернильницей. Через минуту на чистой бумаге появилось несколько строк, которые мы приводим ниже:
– Я беременна! Жду вас в течение одного месяца! Если вы не приедете, я покончу с собой!
Сложив письмо, Луиза вышла из кельи к великому облегчению настоятельницы и Шарлотты, которые ждали за дверью. Луиза оттащила Шарлотту в сторону.
– Можешь выполнить мою просьбу? – спросила Луиза.
– Конечно, – Шарлотта обрадовалась, последнее время Луиза почти не разговаривала с ней.
Луиза протянула письмо Шарлотте:
– Оно должно попасть в руки графа Арманьяка. Только обещай, что кроме него никто не узнает о содержимом письма!
– Отдать в руки графа, – Шарлотта испытала неописуемый ужас от одной только мысли, что увидит его снова, но Луиза смотрела на неё с такой надеждой.
– Когда ехать?
– Сейчас!
– Хорошо, я передам письмо, а там, – Шарлотта не договорила. Меньше всего она хотела огорчать Луизу. По своей воле она никогда бы не поехала в Осер. Но отказать в просьбе Луизе она не смогла.
Настоятельница так и не узнала, чем вызван поспешный отъезд Шарлотты. Уверившись, что новость благотворно подействовала на Луизу, она покинула её, ибо наступило время молитвы. Впервые за последние два месяца Луиза почувствовала себя хорошо. Мысль о скором возмездии воодушевляла её. Скоро она увидит это безжалостное лицо. Скоро она уничтожит эту безжалостную душу. Она повторяла эти слова до поздней ночи, пока сон не смежил её веки и она не забылась.
Было около шести часов утра, когда Капелюшу передали, что его хочет видеть цыган. Сердце у Капелюша сжалось от плохого предчувствия. Совсем немного времени они провели в относительном спокойствии, наслаждаясь всеми радостями жизни, и вот снова…
Капелюш поспешил на зов. Одна створка ворот была отворена. Через неё он сразу увидел стоявшего на мосту цыгана, державшего в поводу лошадь. Едва Капелюш подошёл к нему, как тот вручил свёрнутое в трубочку письмо и сказал:
– Мемфиза велела дожидаться ответа! Капелюш развернул письмо. По мере того, как он читал, лицо его всё больше покрывалось бледностью.
– Боже мой, боже мой, как я могу это сделать, – совершенно растерянно шептал Капелюш, он свернул послание Мемфизы и вернул обратно цыгану.
– Она требует невозможного. Я скорее соглашусь отдать ей свою жизнь, чем выполнить то, чего она хочет! Передай ей, что я отказываюсь!
Цыган кивнул головой в знак того, что понял ответ.
– Мемфиза знала, что ты так ответишь, поэтому она передала ещё кое-что на словах. Смерть в пути. Или ты выполнишь просьбу Мемфизы, или смерть постучится в ворота этого замка. Выбирать тебе!
– Но как я могу? – вскричал Капелюш, – она не понимает, что это не в моей власти.
– Постарайся, так будет лучше для всех. Только так мы сможем спасти жизни невинных!
Капелюш схватился за голову и побрёл прочь от цыгана. Тяжёлые мысли разрывали его на части. Как он скажет Филиппу? Как? Впервые за одиннадцать лет он стал по-настоящему счастливым. И он собственными руками должен разрушить его счастье? Никогда, – твёрдо решил Капелюш, но тут же ужаснулся другой мысли. Мемфиза знает, что Филиппа должны убить. Она наверняка знает, как это должно произойти, и на этот раз она не предупредит меня. Филипп погибнет. Нет, только не это – Капелюш даже думать не мог о смерти Филиппа. Но он стоял перед выбором, и следовало немедленно что-либо предпринять. Пока Капелюш стоял посредине двора, опустошённый и растерянный, не в силах принять какое-либо решение, Мирианда, на губах которой блуждала лукавая улыбка, накинула на ночную рубашку шёлковый халат и, осторожно выскользнув из своей комнаты, крадучись пошла по коридору. Она против обыкновения не уложила свои волосы. И теперь они волнами разметались по всей спине. Мирианда остановилась у одной из дверей и, воровато оглянувшись по сторонам, быстро проскользнула внутрь. Оказавшись в комнате, она на цыпочках подошла к широкой кровати с высоким пологом, на котором крепко спал Филипп. Покрывало прикрывало его тело до пояса. Голова лежала на двух основательно взбитых подушках. Левая рука лежала у него на лбу, а правая на животе. На груди лежал кожаный мешочек, привязанный к шее. Мирианда залюбовалась его обнажённым торсом и лицом, выражавшим безмятежное спокойствие. Несколько минут Мирианда с глубокой любовью смотрела на Филиппа, а потом опустилась рядом с ним на постель и, взяв его правую руку, прижалась к ней губами. Это лёгкое движение разбудило Филиппа. Он открыл глаза. Увидев сидящую рядом с ним на постели Мирианду, он улыбнулся.
– Я соскучилась, – прошептала Мирианда, осторожно убирая с лица Филиппа прядь волос.
Филипп улыбнулся ещё шире.
– Мы расстались всего несколько часов назад!
– Я не могла заснуть, – призналась ему Мирианда, – мне всё время кажется, что когда наступит следующее утро, моё счастье растворится и я больше никогда тебя не увижу. Дни наполнены счастьем, а ночь приносит сомнения и тревогу.
Филипп приподнялся и, взяв лицо Мирианды, мягко поцеловал её в губы.
– После свадьбы мы и ночи наполним счастьем. Выбрось эти мысли, Мирианда, никто и ничто нас не разлучит. Теперь, когда я нашёл своё счастье, никто у меня его не отнимет.
– Я верю тебе, верю в твою любовь, – Мирианда с нежной доверчивостью прижалась к груди Филиппа и обвила его руками.
В дверь неожиданно постучали.
– Ой, – вырвалось у Мирианды, она разжала объятия и вскочила на ноги, оглядываясь в поисках убежища.
– Ты что-то ищешь?
– Перестань улыбаться, Филипп, если меня увидят в твоих покоях, я умру со стыда, – торопливо прошептала Мирианда.
Стук повторился. Филипп показал рукой под кровать.
– Здесь ты можешь укрыться! – его слова сопровождал лёгкий смех.
– Перестань смеяться, – возмущённо бросила Мирианда и не медля последовала совету Филиппа. Она откинула край покрывала, свисавшего до самого пола, и проворно залезла под кровать. Затем, высунув руку, она поправила край покрывала таким образом, чтобы никто её не смог увидеть, даже если нагнётся.