— Это отвлекло внимание на некоторое время, а под шумок разгромили Ленинградскую партийную организацию, натравив на неё Маленкова, — продолжал Лукич, сменив тон своего повествования на менторско-профессорский, — а пока Сталин разбирался с гнусными ленинградскими изменниками-сепаратистами, Виктор Семёнович Абакумов сделал первую попытку нанести по вождю сокрушительный удар.
— Но не тут-то было! — Лукич назидательно погрозил кому-то пальцем, — Виктор Семёнович, царство ему Небесное, страстотерпцу, совершил крупную ошибку. Она заключалась в том, что он ни за что не желал верить в главный каприз души покидать тело всегда одним и тем же способом, считая всё это бабьими сказками. Он разработал свой план уничтожения товарища Сталина с помощью его личных врачей, которые, как ясно каждому школьнику, тоже входили в систему госбезопасности и, следовательно, подчинялись Лаврентию Павловичу и Виктору Семёновичу. Однако, если уж душа любит покидать тело через пулевое отверстие, она никогда не сделает этого через липовый инфаркт или инсульт, сработанный медиками. Нечего говорить, что все медики погорели и были арестованы. И, конечно, первым сдали самого Абакумова, как он и предчувствовал. Виктор Семёнович был арестован прямо у себя в кабинете специальной опергруппой во главе с Кобуловым.
— Погоди, — попросил я Лукича, — разве Абакумов не был арестован вместе с Берия после смерти Сталина по приказу Никиты?
— Историк! — вложив в это слово максимально возможное презрение, ответил Василий Лукич, — Виктор Семёнович Абакумов был арестован по приказу Сталина в 1951 году, а расстрелян по приказу Хрущёва аж в 1956-м!
— Так как же? — не понял я, — его Сталин посадил, а Хрущёв расстрелял? Ведь он должен был считаться “жертвой сталинских репрессий”, что автоматически влекло за собой освобождение, восстановление в партии, возвращение чинов, орденов и всё такое прочее. А тут получается, что Хрущёв выполнял то, что не успел выполнить Сталин?
— Вот тут ты прямо в точку попал, — согласился Лукич, — но это своя история. Мы ещё к ней подойдём. А после ареста Абакумова и кремлёвских врачей, которые в подавляющем большинстве были евреями, началась мощнейшая в нашей стране антисемитская кампания. А во время таких кампаний уже можно делать всё, что хочешь. Под крики “Бей жидов-космополитов!" разгромили внутренний кабинет и личную охрану товарища Сталина. В итоге он остался один: ни врачей, ни охраны, ни аппарата. Даже Поскрёбышев и Власик оказались в тюрьме. Бери его голыми руками! Так что пришёл к нему как-то Зюганов и пристрелил. Произошло это 28 февраля 1953 года, а не 5 марта, как официально объявили о смерти вождя.
Почему Зюганов? Да потому что ему это поручили, пообещав восстановить в звании и новую квартиру. У него пять детей было. Мог и любой другой на его месте оказаться. Я, например. Но я таких дел не люблю. Можно сказать, осторожно уклонился. Впрочем, никто и не настаивал.
— А что с Хакимом потом стало? — спросил я. — Вы встречались ещё?
— С Хакимом интересная история вышла, — улыбаясь начал Лукич, — ту бумагу, что он писал по-тибетски у меня на кухне, мы потом переслали в секретариат товарища Сталина незадолго до празднования семидесятилетия вождя. Уж, не знаю, кто там в аппарате её переводил на русский язык, но оказалось, что это торжественная ода, славящая не самого товарища Сталина, а его прекрасную и смелую душу. Говорят, что она так понравилась вождю, что он приказал дать автору Сталинскую премию первой степени.
И Хаким на это купился. Полез эту премию получать вместе с золотой медалью. А оттуда их прямиком повели на банкет, на котором присутствовал сам товарищ Сталин. Вождь взял два стакана водки, подошёл к Хакиму и сказал: “Хочу выпить за здоровье великого поэта”.
Случилась именно одна из тех ситуаций, которых Хаким всегда боялся, когда отказаться от спиртного нельзя. Он выпил и тут же отдал концы. Его прямо из зала вытащили и немедленно кремировали прямо в кремлёвском крематории.
— Но он же пил водку у тебя на кухне, — напомнил я, — и ничего.
— Нет, — покачал головой Лукич, — я об этом думал и пришёл к выводу, что у меня на кухне имела место инсценировка. Из хулиганских побуждений, говоря официальным языком. Из тех же побуждений была украдена раскладушка. Ну, сам подумай, зачем Хакиму раскладушка?
— Не знаю, — вздохнул я, — ты всё это, Лукич, так буднично рассказываешь, что даже противно. Взяли и пристрелили Сталина за новую квартиру.
— Это ты так воспринимаешь, — возразил Василий Лукич, — потому что для тебя, что Корейская война, что Ленинградское дело, что дело врачей, что арест Абакумова — всё пустые слова. Ты даже не представляешь, сколько только наших сотрудников во всех этих делах погибло. Но и это не самое главное. Мне казалось, что ты парень подкованный, грамотный и сам что надо додумаешь. Но если ты, извини меня, такой тупой, то я тебе доскажу эту сказку, чтобы тебе не казалось, что ты только время потерял, её слушая.
— Тебе кажется, — продолжал ветеран, — что всё это так просто было. Захотели — войну в Корее начали, захотели — ждановских поскрёбышей в Питере передавили, захотели — кремлёвских врачей пересажали и своего министра бросили на гвозди? Нет. От нашего хотения тут мало, что зависело. Во всём была железная воля самого Сталина. Даже в собственной смерти…
Я бы не прочь был на этом и закончить, поскольку голова уже разламывалась от хитроумных выкладок старого чекиста. Но, вспомнив, сколько сил пришлось потратить, чтобы разговорить этот железобетонный монумент памяти небывалой по интересу эпохи нашей страны, я решил дослушать до конца. И пусть Лукич сам определит, когда этот конец наступит.
— Тебя послушать, — дал я волю своему раздражению, — так получится, что Иосиф Виссарионович просто взял и покончил жизнь самоубийством?
— Во-во, — оживился Лукич, — ты почти прав. Только он всё-таки из семинаристов — среднее духовное образование получил. Успели, наверное, в него вдолбить, что самоубийство — это смертельный грех.
— Что-то я не понимаю, о чём вы, Василий Лукич? — пробормотал я, окончательно раздавленный аргументацией ветерана НКВД.
— Что же тут непонятного? — искренне изумился Василий Лукич. — Товарищ Сталин, вечная ему память, всегда интересовался мистическими проблемами. Около него вечно крутились разноцветные маги вроде Гуржиева и Мессинга. И о своей душе он знал задолго до того, как появился Хаким. Я хочу сказать, что он давно знал главный каприз своей души. Знал, что пуля прилетит от чекистов. Потому-то всегда и уничтожал нас. А дожив до 70 лет, он решил разыграть подобную комбинацию, поставив нас в известность о предначертанной миссии, а заодно и проверить, подтвердится или нет информация о капризе его души, полученная из других источников.
Мне кажется, что это была его ошибка, поскольку МГБ держало всех “проводников” под контролем и эта информация не могла остаться неподтверждённой. Узнав об этом, товарищ Сталин понял, что обречён. Тут он начал нервничать и совершать ошибки. Ему не следовало убивать Белова и пить водку с Хакимом.
Когда же один за другим были локализованы три его двойника, он понял, что проиграл. Ему было очень обидно. Ведь это он сам превратил МГБ в гигантского монстра, он создал нас, как средневековые колдуны создавали демонов смерти, становясь первыми их жертвами. Но Сталин не был средневековым колдуном. Он был великим вождём всех народов. Раз созданный им демон волей рока должен был убить его, то и он решил этого монстра уничтожить. Он оставил приказ-завещание, который Матрёна Ивановна лично передала в руки Хрущёва, Маленкова и Жукова. Это был приказ о мщении за его убийство.
А что произошло дальше, ты знаешь. На нас обрушили всю мощь армии. Операцией руководили пять маршалов во главе с Жуковым. Были схвачены и расстреляны без суда и следствия: Берия, Меркулов, оба Кобулова, Деканозов, Цанава и многие другие. Всех не перечесть. А Абакумова расстреляли в 1956 году, потому что он был в списках, составленных лично Сталиным за сорок восемь часов до получения пули.
— Но, — пытался возразить я, — а как же XX съезд, секретная речь Хрущёва, десталинизация, реабилитация и прочее?
— Это произошло только через три года после смерти вождя, — ответил Лукич, — а в 1953 году вся эта хрущёвско-маленковская компания была просто не в состоянии не выполнить приказа Сталина, даже отданного с того света. Ты вообще не можешь представить себе, что такое ПРИКАЗ СТАЛИНА, отданный кучке своих приближённых! Это уже потом они стали выходить постепенно из оцепенения, трусливо оглядываясь по сторонам, а весь 1953-й год Сталин ещё полностью оставался для них живым. Я даже скажу тебе больше. Ты когда-нибудь задавал себе вопрос: почему это сталинские маршалы такие, как Жуков, Конев, Соколовский, Малиновский и прочие, действовали с такой стремительностью и решительностью во время переворота 1954-го года? Почему такие люди, как Лаврентий Павлович и его окружение, имея в своих руках такую мощную карательную машину, которая через систему особых отделов могла в две минуты парализовать всю армию и ликвидировать этих самых маршалов, вдруг так нелепо дали себя схватить и истребить? Да потому, что и тем, и другим был предъявлен приказ Сталина! Вот такие, брат, дела!
— Ну, хорошо, — сказал я, — а почему тогда полковник Зюганов уцелел и не был наказан?
— Во-первых, его не было в списках. Товарищ Сталин понимал, что Зюганов — всего лишь орудие судьбы, — объяснил Лукич, — а во-вторых, он наказан был. Получил выговор с занесением, кроме того, его уволили из органов и перевели на партийную работу.
— Ну, а ты сам, Лукич, как открутился? — не унимался я. — Тебе-то как удалось выбраться из этой передряги?
— Меня, к счастью, тогда в Москве не было, — улыбнулся Василий Лукич одной из своих хищных улыбок, — я Ким Ир Сена в Пхеньян этапировал.
— Этапировал? — икнул я. — Откуда ты его этапировал?
— С Лубянки, — ответил Лукич, — из внутренней тюрьмы. Товарищ Сталин приказал посадить его в пятьдесят первом году вместе с Абакумовым.