Я проглатываю реплику: «Кто такая Черил?» – успеваю поймать себя за язык, хотя и кашляю.
– Я заинтересован, – говорю я. – Очень заинтересован. Вы знали, что ваш отец пишет художественную прозу?
– Никто не знал, – говорит она. – Я бы хотела, чтобы вы взглянули, а после этого, наверное, продолжим разговор. Где вы сейчас?
– На кухне, – отвечаю я.
Она ждет.
– В Уэстчестере.
– Мы с Дэвидом живем возле Филадельфии. Я могу предоставить вам эти материалы в офисе юриста на Манхэттене.
– Вполне устроит. У меня занятия по понедельникам и средам, а в эту пятницу назначена встреча, но в любое другое время я доступен.
– Я подумаю, как это организовать, и перезвоню вам.
– Жду с нетерпением.
Трубку я вешаю в состоянии такого подъема, как будто мне дали ключи от царства. Бросаю Тесси «Милк боунз» и рассыпаю по полу кошкино угощение. Открываю холодильник – пустой, с кислой вонью – и напоминаю себе, что надо пойти в магазин купить еды и чего-нибудь для мытья холодильника.
Я чувствую, что многим обязан Черил и начинаю думать, как ее отблагодарить. Так прямо цветы посылать нельзя. Может, коробку бифштексов? Что можно послать такого, что останется в тайне? Я могу послать в Нейтвиль съестные припасы. «От вашего имени отправлено сто – ладно, двести, – банок витаминизированного арахисового масла голодающим детям в Нейтвиль, Южная Африка». Или купить ей сертификаты спа – женщины любят, когда им скребут ноги, и чтобы не на фоне футбольного матча.
Тем временем я иду в хозяйственный магазин, надеясь, что снова случайно встречу женщину, которая искала батарейки, и куплю в дом новый автоответчик.
– Люблю ваш магазин. В нем есть все, что тебе нужно, и даже то, что ты не знал, что тебе нужно, – говорю я старику за кассой.
Он смотрит на меня с недоумением.
Старый автоответчик я прячу в шкаф Джейн и устанавливаю новый. Оставляю на нем исходный механический голос: «Здравствуйте, мы не можем подойти к телефону. Пожалуйста, оставьте сообщение».
К вечеру звонит телефон, я жду, чтобы ответчик снял трубку, – для проверки. Это Эшли, вся в слезах:
– Это мой дом? Я не туда попала? Мне мама нужна!
– Что случилось? – беру я трубку. Автоответчик отключается.
– Просто мне нужна мама.
– Расскажи, что случилось.
– Мне мама нужна.
Она шмыгает носом.
– Я понимаю, но ее сейчас нет, – говорю я как можно тактичнее. – Что случилось?
– У меня… изменения. И мне нужен мамин совет.
– Изменения?
– Ну, я стала взрослая.
– У тебя месячные? – Она шмыгает носом и ничего не говорит. Я спрашиваю: – А есть в школе кто-нибудь, с кем можно говорить? Медсестра, скажем?
– Я пробовала. Она мне выдала целую лекцию по биологии, прокладки и «тампаксы», а потом сказала, что, если я религиозная, мне это нужно обсудить со своим духовным наставником, а только потом использовать. А после она говорит: «Вообще-то это не важно, пользуйся так, как тебе удобнее». Я ничего не поняла.
– А как поступают твои подруги?
– Они с мамами говорят или со старшими сестрами. – Эшли всхлипывает. – А я ничего про все это не знаю. Мне только когда-то мама рассказывала, что, когда она была школьницей, ей школьная сестра выдала большой санитарный пакет. Как пеленка, говорила мама, и она засунула его между ног и пошла по коридору, и была уверена, что все знают, что у нее месячные. Она так смущалась, просила отпустить ее с физкультуры, взяла ножницы, пошла в туалет и там разрезала пакет на четыре куска, а их клейкой лентой прилепила к трусам.
– Твоя мама всегда опережала свое время, – говорю я. Не то чтобы эта история меня взволновала, но я всегда рад поговорить о Джейн.
– Я попробовала «тампакс», – снова разражается слезами Эшли. – И я его не в ту дырку сунула.
Я пытаюсь представить, о чем она, и ничего не могу сказать.
– Ты знаешь, что там две дырки?
– Вообще-то да. И я сунула не в ту.
– Откуда ты знаешь?
– Ну, ощущение, что неправильно.
– Ты вложила его в попу?
Я не знаю, как сказать. «Снизу» – так и то, и другое «снизу». А «задница» или еще какое-нибудь слово – слишком грубо в разговоре с одиннадцатилетней девочкой.
– Ага. И это здорово больно. Очень трудно было там нащупать, что где, и первая казалась слишком маленькой, ну, я и надавила.
– Там есть веревочка?
Я вот откуда знаю: когда-то добивался секса с одной девушкой, а она сказала, что у нее месячные, а я сказал, что это не важно. Но я заткнута, сказала она, и тут я не понял. Потяни за веревочку, сказала она, я и потянул. Вылетел ком окровавленной ваты, и я, думая, что бросаю его на пол, дернул рукой слишком сильно, а он полетел, хлопнулся о стену и сполз к плинтусу, оставив кровавый след.
– Была там веревочка, – отвечает Эшли.
– Ты можешь подойти к зеркалу и посмотреть?
Я себя чувствую как человек, который должен посадить самолет, имея опыт пассажира.
– Там так все грубо, – говорит она.
– Я буду с тобой на телефоне. Ты где сейчас?
– У себя в комнате.
– У вас в комнатах телефоны?
– Нет, я уговорила одну девочку дать мне свой тайный. Нам не разрешают иметь сотовые.
– Включи радио, чтобы никто тебя не подслушал.
Она включает фоном какую-то музыку.
– Хорошо, теперь посмотри в зеркало и скажи мне, что ты видишь, – говорю я, прикидывая, не арестуют ли меня за этот разговор.
– Не знаю.
– Ты можешь пальцем потрогать там, куда засунула тампон? Нащупать его там?
– Нащупать могу, а достать не могу.
– Он в какой дырке?
– В задней.
– Которая самая задняя?
– Да!
Она раздражена и очень смущается.
– Ничего страшного, наверняка это со многими случалось. Не может же быть, чтобы ты одна так ошиблась? Ты стоишь или сидишь?
– Да стою я!
– Ну, хорошо, ты присядь. Теперь нащупывашь?
– Да, но ухватиться все равно не могу!
В ее голосе сильная досада.
– Сейчас мы его достанем. Ты не волнуйся, слушай меня. Вот сейчас, когда ты присела на корточки, ты натужься – как будто очень стараешься в туалете. И попробуй одновременно вытащить.
– Боже мой, какая гадость!
Слышен звук упавшего телефона.
– Что случилось? Ты его вытащила?
– Я какнула на пол. Фу, как противно!
– «Тампакс» ты вытащила?
– Да. Боже мой, как же я все это уберу?
– Представь, что это Тесси покакала. Возьми пластиковый пакет и вынеси все в туалет.
– Мне пора идти, – говорит она и вешает трубку.
Я несколько взволнован, но в то же время чувствую себя как рок-звезда, как инженер НАСА, только что спасший своими указаниями космическую станцию.
Вечером, когда звонит телефон, я снимаю трубку, не дожидаясь автоответчика.
– Это Джулия, – говорит она, напомнив мне другую Джулию, автомат из «Амтрака». «Здравствуйте, я Джулия, автомат-агент «Амтрака». Чем я могу вам быть полезна? Вы звоните забронировать место? Кажется, вы сказали, что хотите с кем-нибудь говорить? Минутку, я вас соединю».
– Вы слушаете? – спрашивает она. – Нормально слышно? Я с мобильного.
– Громко и отчетливо, – отвечаю я.
– Отлично. Я организовала для вас просмотр материалов. Во вторник в десять утра, на фирме «Герцог, Хендерсон и Марч». – Она дает мне адрес и заканчивает указанием: – Спросите Ванду, она вами займется.
– Есть ли что-то конкретное, на что я должен посмотреть? Или что-то конкретное, что я должен искать?
– Не сомневаюсь, что у вас есть вопросы, но на данном этапе чем меньше их будет, тем лучше. Рассмотрите как следует, и тогда мы поговорим. И чтобы не было неясностей: это не приглашение к постоянному доступу. Это первый шаг. Если получится, будем двигаться дальше. – Она делает паузу. – Кстати, вы кого-нибудь знаете в издательстве «Рэндом хаус»?
– Никто на ум не приходит, – отвечаю я.
– В какой-то момент редактор по имени Джо Фокс спросил моего отца, не интересуется ли он написанием художественной прозы. Что-нибудь это имя говорит?
– Он ушел, – отвечаю я.
– В другую компанию?
– На тот свет. Скоропостижно, на рабочем месте. Он был редактором Трумена Капоте.
– Тогда понятно, – говорит она. – Мой отец пометил на полях его письма: «Ни за что». Он Капоте ненавидел, терпеть не мог. Говорил, что он среди них худший.
– Среди них?
– Гомосексуалистов. Папа их не любил. – Она замолкает на секунду. – В четверг, в десять утра. Ванда вас проведет.
– Спасибо, – говорю я. – Очень заинтригован.
– Как и должно быть, – отвечает она.
В шесть утра в четверг я уже принял душ, побрился, оделся в один из костюмов Джорджа, прямо из химчистки, и смотрю в сети сайт дешевых парковок в поисках недорогого гаража возле этой адвокатской конторы. В один из старых портфелей Джорджа загружаю ручки и блокноты и отчаливаю.
Паркуюсь в полуквартале от офиса Клер. Я не знал про это, или же знал, но решил забыть? Улицы кишат прилично одетыми людьми. Я себя ощущаю как приезжий провинциал, будто все во мне не так, как нужно. Ошеломленный ощущением дежавю, знаю, что я здесь когда-то был, при других обстоятельствах. Как будто сейчас я живу в альтернативной реальности, и не оставляет неприятная мысль, что инсульт повредил мне мозги сильнее, чем я думаю.
Возбуждение перерастает в злость.
В вестибюле здания охранник спрашивает у меня какое-нибудь удостоверение. Я лезу в карман, нахожу две скатанные вместе двадцатки и пятьдесят – смешные деньги, – и соображаю, что надел костюм Джорджа, а карманы не перегрузил. Меня прошибает пот. Я сознаюсь охраннику, что у меня с собой нет документов.
Он кидает мне кость: предлагает позвонить наверх, попросить Ванду спуститься и провести меня.
Ванда – высокая, чернокожая, деловитая. Обращается со мной как с наглядным пособием: экземпляр рассеянного профессора.
– Прошу прощения, что вам пришлось спускаться, – говорю я в лифте.
– Не вопрос, – отвечает она, и тут двери открываются на двадцать седьмом этаже. – Фирма расположена на этом и следующем этажах.