– Это все настоящее? – спрашивает Уолтер.
– В основном, – отвечаю я. – Так в чем наш план?
– Нам нужен айпад и этот израильтянин. А все прочее – меньше знаешь, крепче спишь.
Я вижу, что какие-то люди работают с моей машиной: у нее открыты капот и багажник.
– Я тебя туда пошлю с двумястами фунтами халвы, – говорит Уолтер Пенни, спотыкаясь на непривычном слове «халва». Произносит его так, будто репетировал перед зеркалом.
У меня тут же срабатывает выключатель – культурная глухота.
– Снова-здорово. Вы никогда ничему не учитесь?
– О чем ты болтаешь? – спрашивает Пенни.
– Иран-контрас, – говорю я. – Оливер Нортон, Роберт Макфарлейн, оружие за заложников. Им послали Библию, подписанную Рональдом Рейганом, и шоколадный торт в форме ключа. Испек его израильтянин, что характерно.
– Все равно понятия не имею, о чем ты лопочешь.
– Важно, что я имею, – говорю я. – Какой смысл в этой халве?
– Я решил, что она понравится этому персонажу. С высоким содержанием жира – таким ребятам оно нравится, и не такая штука, которую правительственный продовольственный банк может без труда раздавать при всех этих правилах насчет орехов и семян. Ее нельзя использовать в школьных обедах, больницах, приютах ветеранов или домах престарелых. И еще я подумал, что местным птицам она тоже понравится. Если этим людям она придется по вкусу, мы можем достать еще. В буквальном смысле – тонны.
– И в какой момент моего «задания» я должен сказать: «Кстати, у меня тут двести фунтов ближневосточных сластей, они же еврейская еда, в багажнике. Вас интересует?»
– Играйте на слух, – советует один из неопознанных.
– А почему участвует столько ведомств?
– Транзакции были международные, источников денег множество, и использовалась информация, считающаяся совершенно секретной. Слишком легко к ней получили доступ ваш брат и этот израильтянин.
– Вы думаете, он шпион? Двойной агент?
– Я думаю, пора закрыть рот и начинать работать, – отвечает человек из непонятного ведомства. – Одно указание: когда будете общаться с братом и его подельником, держитесь так, чтобы между вами и любым другим человеком была дистанция. Вы же не хотите оказаться случайной жертвой? Наши солдаты вооружены, вместо пуль – экспериментальные снаряды. Исследуем продукт на основе глицерина, вводимый проникающим дротиком. Чтобы можно было добавить дополнительный агент при желании.
– Агент?
– Нервно-паралитический, или какой-нибудь биологический агент, или снотворное. Ничего такого, о чем бы вам стоило волноваться.
Уолтер Пенни подводит итог:
– На этой неделе мы выбросили маркер, посылающий сигнал, – туда тебе и надо ехать. В твою машину мы поставили GPS-навигатор, он тебя приведет. И для вспомогательного персонала операции мы используем тот же маркер.
Наверное, у меня лицо непонимающее.
– Для солдат, – поясняет он. – Теперь в твоей машине жучки, микрофоны внутри и снаружи. Не разговаривай с нами и не связывайся никак в пути. Тебе ехать две с половиной мили по разбитой старой дороге, даже не дороге, а тропе.
Вдруг все приходит в движение, меня подталкивают обратно в машину – поторапливают.
Дорога темнее темного – будто едешь по туннелю, где никогда не бывает света в конце. Фары машины высвечивают дорогу лишь за полсекунды до того, как я проеду. И я двигаюсь вслепую на мигающий огонь. Несколько раз дорогу перекрывают упавшие стволы, приходится их объезжать.
Я подруливаю к месту, и навигатор выключается, даже не дожидаясь моего прикосновения. Пару раз мигаю дальним светом, потом вылезаю из машины.
Слышу шелест в кустах. На свет фар выходит Джордж. Он выглядит отлично – закаленный и обветренный, отдохнувший, как в воскресное утро.
– Привет, Джордж! Как жизнь?
Он подходит меня обнять, что для него вроде бы необычно.
– Ты меня обнимаешь или обыскиваешь? – Джордж не отвечает. – Рад, что ты получил мой подарок.
– Прием хреновый, – говорит Джордж. – Если облаками закрыто, ничего не получаю.
– А «Нетфликс»?
– Сильно тормозит.
– А можно взглянуть? Я еще ни одного сам не видел.
Джордж расстегивает куртку и достает айпад. Экран светится.
– Красивая штука, правда? – Я постукиваю по разным приложениям. – Как тут фотографии достать?
Джордж тыкает куда-то, и открываются фотографии детей, перемежаемые снимками автоматов, пистолетов и прочей военной техники.
– Это что? – спрашиваю я.
– Всякая фигня, – отвечает он. – Помнишь, как мы с тобой играли в солдат, в «Героев Хогана» и всякое такое?
– Ага.
– Ну, так я снова начал. Тут особо делать нечего.
– Здорово, – говорю я. Тыкаю в почтовый ящик – вываливается письмо на иврите. – Без очков не разберу, – говорю я, делая вид, будто не понял, что это другой язык. Пока не видел пусковых установок с арабскими надписями и электронных писем из Израиля, я не верил на самом-то деле Уолтеру Пенни: считал это какой-то идиотской игрой. Но сейчас все складывается. Джордж всегда любил быть важной шишкой, рулить и править, и больше всего в детстве любил играть в войну.
– Тормозит, сука! – Джордж забирает у меня айпад и встряхивает его, как рисовалку, где так стираются линии.
– Наверняка вскоре должен появиться более быстрый. – Я достаю пакет с бумагами, которые Джордж должен подписать. – Прости, что с этим пристаю; не мог дозвониться до твоего адвоката.
– Я тоже не могу. И на письма он не отвечает.
– Хочешь, поспрашиваю насчет другого?
– Можно, – говорит Джордж и подписывает документ за документом на капоте машины.
Я постепенно успокаиваюсь.
– Белье мое привез? – спрашивает Джордж.
– Ага.
– Это хорошо. А то здесь выдают дерьмо какое-то. Казенные плавки, вокруг ног натирают, потом бегать невозможно, и тесные, как черт. Яйца-то большие.
– Да, ты всегда так про себя говорил.
– Кастрюли-сковородки привез? – спрашивает он, не прекращая подписывать.
– Со мной. Много готовишь?
– Тут, знаешь, не тридцатиминутная зона доставки «Домино-пицца».
– И что готовишь?
– Сырный соус, арахисовый соус. Муки здесь полно, масла, сыра, арахисового масла и макарон. Сахара вот мало, нужно еще. У тебя с собой есть?
Я вытаскиваю из карманов пару пакетов сахарозаменителя «Спленда».
– Если бы ты предупредил, я бы…
– Свечи? – перебивает он меня, будто торопится.
– Вот те, что нашел, – говорю я, передавая ему свечи. – Это свечи Джейн.
Он берет их так, будто они самое важное во всем этом.
– Спички?
Открываю пассажирскую дверцу и копаюсь в отделении для перчаток. Вываливается всякое барахло.
– Сигнальные огни мне отдай, – требует Джордж. – Они могут понадобиться.
– Блин, как на Хеллоуин угощение просишь, – бурчу я, передавая ему сигнальные огни и все закуски, что приготовил на дорогу. Джордж хватает из подставки полупустую бутылку кока-колы и допивает до дна.
– Поразительно, – говорит он. – Как божественный нектар этот вкус. Чего бы им здесь, на фиг, не поставить автомат с колой?
– Я тебе подарок привез, – говорю я, вынимая жестянку с печеньем.
Джордж искренне радуется, но вид у него тут же становится озабоченным:
– Это жестянка Лилиан?
Я энергично киваю.
– Что случилось? Она умерла?
– Жестянку я одолжил, а с тетушкой все в порядке, – отвечаю я, неожиданно впадая в панику. Об этом-то я и не подумал: откуда у меня жестянка Лилиан. Только помнил, что ее печенье – хорошая приманка.
Я гордо открываю жестянку. В ней лежит точно такая же старая, сморщенная, редко заменяемая пергаментная бумага. Печенья бледноваты, но точно так же из них выпирают шоколадная крошка и половинки орехов.
– Сколько? – спрашивает Джордж, глядя на меня в ожидании, как ребенок. Он не понял, что стоит ему захотеть – и вся коробка его.
– Два? – предлагаю я.
– На каждого? – уточняет он.
Я пожимаю плечами, решив, что он хочет свои два, а потом еще и два мои.
– Они кошерные? – уточняет Джордж.
Вопрос застает меня врасплох.
– Не знаю, соблюдает ли Лилиан кашрут, – говорю я, искренне озабоченный.
– Думаю, да.
Джорджу хочется, чтобы это было правдой.
Из-за дерева прямо за моей спиной выходит его друг Ленни и пугает меня до чертиков.
– Так это ты и есть тот поц?
– Это Ленни, – говорит Джордж. – Участник программы.
Я протягиваю жестянку:
– Печенья хотите?
И тут они на нас налетают, как дурацкий Человек-Паук – с неба. Жестянку с печеньем выбивают у меня из руки. Люди повсюду, инфракрасные очки подмигивают красным, как глаза насекомых. Дым, путаница. Что-то вонзается мне в зад и швыряет меня на колени. Глаза жжет, я лежу на земле лицом вниз. Вокруг меня какая-то суматоха, потом тишина. Какие-то белые клубы засасывает наверх – я смотрю и вижу, как в восходящем потоке от вертолета раздуваются белые семейные трусы Джорджа. Смутно вижу впереди самого Джорджа: он лежит, распростертый, из раны на голове идет кровь.
Так же быстро, как началось, все заканчивается.
Израильтянина нигде нет.
Я заползаю в машину, на переднее сиденье.
– Вы мне глаза выжгли на фиг, ничего не вижу! – ору я, протирая глаза.
– Все будет нормально, потерпи малость! – говорит мне лишенный тела голос Уолтера Пенни. – И перестань глаза тереть, только хуже делаешь.
– И долго терпеть?
– Несколько часов. Может, до утра.
– Со всеми этими мертвецами?
– Это не мертвецы, это спящие.
– И думать забудьте! Бросить меня тут хотите? А если он разозлится, когда очнется? А если вы кого-нибудь пропустили? Или кто-нибудь захочет отнять у меня машину? Я гражданин, и у меня есть права.
Слышен разговор множества голосов, и кто-то говорит:
– Партнер наш тут развонялся и хочет, чтобы его отвезли домой. Можем кого-нибудь прислать, чтобы порулил его машиной?
Я начинаю дудеть в клаксон.
– Погодите.
– Не собираетесь меня забирать? Чтоб вас! – говорю я и снова давлю гудок. – Суки! Суки! Суки!