– Скажи, ты веришь в судьбу? – Этот вопрос Джонатон обращал скорее себе, чем отцу. – Ну, и во все такое…
– В судьбу наций? – Герцог проследил за взглядом сына. – Или людей?
– По-моему, Лиззи и Николас изначально предназначены друг для друга, предопределены друг другу судьбой. – Джонатон прищурился. – Считаешь ли ты, что это возможно?
– В данном случае да. – Герцог кивнул.
– Но ведь прежде они этого не понимали, верно?
– Мы не всегда понимаем, что окажется правильным в будущем. – Старший Эффингтон помолчал. – Особенно когда дело касается сердечных материй. Требуется гораздо больше времени, чтобы человек увидел очевидное. Когда я впервые встретил твою мать, на мне лежала обязанность опекать ее и двух ее сестер на протяжении их первого сезона…
Джонатон вскинул бровь:
– Я не знал этого.
– Твои сестры уже слышали эту историю, но она не относится к разряду тех событий, о которых рассказывают сыну. – Герцог быстро осмотрел зал и остановил взгляд на своей жене. Герцогиня Роксборо выглядела гораздо моложе своих лет; даже на взгляд Джонатона она оставалась женщиной с прекрасной фигурой.
Улыбка коснулась губ герцога.
– Тогда я не хотел ничего другого, кроме как найти для нее подходящего мужа.
– Ты был связан завещанием? – Джонатон затаил дыхание.
– Завещанием? – Герцог покачал головой. – Нет, просто я хотел поскорее сбыть ее с рук.
Джонатон удивленно посмотрел на отца:
– Значит, это не было любовью с первого взгляда? Я всегда считал, что с самой первой встречи ты уже знал: она – твоя женщина.
– Возможно, знал, просто не принимал это всерьез. Тогда я еще не имел желания жениться, хотя, конечно, понимал, что это мой долг. И все же я слишком хорошо проводил время, чтобы оказаться прикованным к жене. – Он бросил выразительный взгляд на сына. – Надеюсь, ты меня поймешь и не осудишь.
– Конечно, нет. – Джонатон понимающе улыбнулся.
– Марианна Шелтон обладала всеми качествами, которые я хотел видеть в жене, но я был слишком упрям, чтобы это признать. Мне понадобилось столкнуться с крайне суровыми обстоятельствами, когда я едва не потерял ее, чтобы наконец образумиться. Все это закончилось тем, что я написал ей стихи.
– И тогда она вышла за тебя?
– Да, хотя даже сейчас мне в это трудно поверить. – Герцог бросил на сына иронический взгляд. – Вывод из этого один: чувства гораздо более важны, мой мальчик, чем действия.
– Слава Богу! – Джонатон расправил плечи.
– Воистину слава Богу. – Герцог засмеялся. – Итак… – Он некоторое время молча смотрел на сына. – Кто же она?
Джонатон вздрогнул.
– Она?
– Женщина, которая взволновала тебя.
– У меня нет никакой женщины.
– Для отца большая радость, когда он понимает, что его сын не умеет искусно лгать. – Герцог усмехнулся. – Полагаю, у тебя мало опыта в таких делах.
– Пожалуй, ты прав. – Джонатон вздохнул. – Кажется, я попал в нелепую ситуацию, и теперь на кон поставлено будущее молодой женщины.
– Вот как?
– Нет-нет, не думай, все не так плохо, как может показаться! – поспешно произнес Джонатон. – Однако…
– Вероятно, речь идет о неосторожности?
– Нет, ничего такого; просто я не знаю, как все это описать. Это длинная, запутанная история, и, боюсь, я в ней выгляжу не лучшим образом. Именно поэтому у меня нет другого выбора, кроме как оказать некой даме посильную помощь – это самое меньшее, что я могу для нее сделать.
– Что ж, понятно. И что именно ты собираешься делать?
– Решение есть всегда, – уверенно сказал Джонатон. – Лучше расскажи, как и когда ты решил жениться на матери?
– Когда осознал, что моя жизнь ничего не стоит без нее, – сказал герцог. – Женитьба оказалась не слишком большой ценой, зато после она всегда была рядом. В итоге я получил самый большой подарок, на который только мог рассчитывать.
– Николас никогда не мучился подобными сомнениями; он хотел жениться на Лиззи с того момента, когда снова увидел ее.
– Да, но Николас однажды потерял ее и, очевидно, извлек из этого урок, а это означает, что он мудрее всех нас. Мало людей получают второй шанс, еще меньше тех, у кого хватает ума воспользоваться им. Тот факт, что эти двое нашли друг друга снова, говорит о наличии связи между ними, способной длиться до конца их дней.
– Да, но как он узнал? И как узнал ты?
– Я хотел бы ответить на этот вопрос, но не могу: просто не имею понятия. То мне хотелось отделаться от нее, то в следующую минуту сделать все возможное, чтобы удержать ее рядом. – Взгляд герцога некоторое время рассеянно блуждал по залу. – Если тебе нравится эта женщина…
– Вот в том-то и дело: я до сих пор не знаю, что именно чувствую. – Джонатон покачал головой. – Она привлекательна, умна, у нее много талантов, и я получаю удовольствие от общения с ней. В то же время она порой приводит меня в замешательство. Я испытываю смятение в ее присутствии. Моя жизнь словно не контролируется мной, когда я нахожусь рядом с ней, и мне это очень не нравится.
– А как ты себя чувствуешь вдалеке от нее?
– Тоже испытываю смятение. Она как мелодия, которую я не могу выбросить из головы. – Джонатон печально вздохнул. – Она славная, и я испытываю определенные чувства к ней, но… тут есть что-то большее, хотя я не знаю, как это объяснить.
– Возможно, это любовь?
– Нет, не думаю. Вряд ли я когда-либо был влюблен, и поэтому не уверен, что распознаю любовь, если она придет ко мне. Вот почему мне нужен совет.
– Совет более опытного и более мудрого человека?
– Да.
– Тогда обратись к маме, – с улыбкой сказал герцог. – По крайней мере в этом вопросе она безусловный авторитет.
Джонатон протестующе вскинул руки:
– Я никогда не мог говорить с матерью об этом. Если она заподозрит, что я пребываю в замешательстве относительно своих чувств, то немедленно заявит, что это любовь, и запланирует свадьбу куда более грандиозную, чем нынешняя. В итоге она заставит меня жениться раньше, чем я успею сделать вдох.
Герцог хмыкнул:
– Не сомневаюсь, она так и поступит.
– Отец, я говорю серьезно. Я просто не знаю, что мне делать.
– Что ж. – Герцог помолчал. – Если ты ценишь мой совет, то пока ничего не делай и продолжай вести себя с этой женщиной также, как прежде. В конце концов ты либо поймешь, что не можешь жить без нее, и тогда тебе все станет ясно, либо обнаружишь, что чувство, которое ты к ней испытывал, безвозвратно ушло.
Джонатон поморщился:
– Это не кажется слишком мудрым.
– Возможно, но похоть может довести тебя до беды, а любовь – убить, если… – Он снова бросил взгляд на жену и удовлетворенно улыбнулся. – Если ты не придешь к этому великолепному концу, к которому ведет славный путь.
Несколько часов спустя, после долгого дня, в течение которого его присутствие было востребовано больше, чем он желал бы, Джонатон наконец освободился и теперь бродил по своему новому дому. Его друг Николас в свое время купил этот особняк лишь потому, что он располагался по соседству с домом Лиззи, с целью снова завоевать ее симпатию. Сейчас, когда Николас и Лиззи поженились, они сочли излишним содержать два дома и планировали продать также дом Лиззи, чтобы приобрести совершенно другой, в котором не будет места призракам прошлого.
Несмотря на события, приведшие Джонатона к покупке, нельзя сказать, чтобы он был разочарован. Он полюбил это место с того самого момента, как только открыл дверь дома; впрочем, вместо слова «полюбил» более подошло бы выражение «был очарован». При газовом освещении, бросавшем удивительные тени, под скрипы, порождаемые шагами слуги или усадкой древних деревянных конструкций, дом казался еще более интригующим.
Остановившись в дверях гостиной, Джонатон осмотрелся. Гостиная, как и остальные комнаты в доме, была набита мебелью; предыдущий владелец, очевидно, отличался заметной эксцентричностью и испытывал постоянную потребность совершать покупки. Он продал Николасу дом со всем его содержимым по чрезвычайно высокой цене, и по этой же цене Николас отдал его Джонатону безо всякой выгоды для себя, учитывая то, что вскоре они породнятся.
Теперь в гостиной стояло целых два дивана и в три раза больше стульев, чем требовалось, не считая столов, часов, статуэток, а также предметов, назначение которых трудно было понять; в итоге в комнате не оставалось ни дюйма свободного пространства. Должно быть, это было самое причудливое и живописное место, которое Джонатону когда-либо доводилось видеть.
Единственным более-менее свободным местом в комнате оставалось пространство, где прежде стояли старинные вазы и другие изделия из китайского фарфора. Сама обширная коллекция, упакованная в корзины, теснилась у входной двери. Николас настоял на необходимости надежно ее упаковать, возможно, из опасения, что здесь может неожиданно появиться Кавендиш, которого постоянно преследовали всевозможные бедствия.
Джонатон пересек холл, обошел корзины и направился в библиотеку. В резиденциях Эффингтона библиотеки содержали ряды тщательно подобранных книг, упрятанных в шкафы, выстроившиеся вдоль стен от пола до потолка. Здесь же библиотека представляла собой комнату с чучелами голов животных, которые смотрели на посетителя со всех стен. В углу были сложены военные доспехи, словно готовые для использования в бою. Здесь же находились бронзовые статуи, античные изделия неизвестного назначения, раскрашенная керамика, и все это почти полностью закрывало полки с беспорядочно рассованными книгами.
Джонатон, согнувшись, прошел под скрещенными копьями двух нубийских воинов, и тут у него за спиной кто-то кашлянул.
– Эдвардс? – Маркиз оглянулся.
Эдвардс, так же как и другие слуги, должен был работать у Джонатона до того времени, когда они смогут войти в число домочадцев нового дома Николаса и Лиззи.
– Вам потребуется что-нибудь сегодня вечером, милорд?
– Нет, Эдвардс, можешь идти.
– Спасибо, милорд. – В голосе дворецкого послышалась благодарная нотка: вероятно, для него этот день также был очень долгим и трудным.