Когда я вернулась в гостиную, Рой читал газету на диване. Руби вышла из кухни, вытирая руки о фартук.
– Если б я знала, Хайди, что ты приедешь, то приготовила бы что-нибудь вкусненькое. Но сегодня нам придется довольствоваться магазинными пирогами. Обещаю, что завтра наверстаю все за завтраком. Обед через пять минут, ребята, – объявила она и вернулась на кухню.
Рой посмотрел на меня и улыбнулся.
– Она хозяйка что надо, – подмигнул он.
– Вы спросили Трумэна Хилла, откуда Эллиот знает слово моей мамы? – поинтересовалась я.
– Яблочко от яблони недалеко падает, – рассмеялся Рой. – Это Бернадетт тебя научила переходить прямо к делу, да?
Я пожала плечами:
– Так спросили?
– Завтра, Хайди, – сказал он знакомым мне тоном – когда им пользовалась Берни, я знала, что не стоит спрашивать дальше.
Ужинали мы за круглым деревянным столом на кухне. Тарелки стояли на матерчатых салфетках с лошадками, а бумажные салфетки с цветочной каемкой были сложены треугольниками под каждой вилкой. Я сидела между Руби и Роем. Пироги были с индейкой и овощами, и через прорези на их верхушке на нежной корочке выступала густая подливка. Еще на столе стояли салат и домашний сыр, а также маленькие мисочки с яблочным соусом, посыпанным коричным сахаром.
Я так хотела есть, что набила рот до отказа, не в силах произнести ни слова. На десерт Руби разложила по тарелкам ванильное мороженое с клубничным сиропом, но к этому времени я уже так наелась, что осилила только полпорции.
– А ты, похоже, устала, – заметил Рой.
– Еще бы, – сказала Руби, – последние три ночи она спала в автобусе. Хайди, я наберу тебе ванну, а потом можешь идти спать.
– Можно я сначала позвоню Бернадетт? – спросила я. – Она заплатит за звонок.
– Конечно, – кивнула Руби. – Покажи ей, где телефон, Рой.
Руби пошла набирать ванну, а Рой отвел меня к себе в комнату, чтобы позвонить Берни. Мы поговорили всего минуту. Я сказала Берни, что Руби и Рой очень хорошо со мной обошлись и что сейчас я пойду в ванную, а потом сразу спать. Она, казалось, была рада это слышать.
– Сегодня я о тебе не буду волноваться, Хайди-Хо, – сказала она. – Похоже, что ты в хороших руках.
Я услышала, как мама позвала Берни.
– Иду, цветочек, – ответила она. – У твоей бедной мамы весь день раскалывается голова. Как никогда сильно.
– Поцелуй ее за меня, – попросила я и добавила: – И передай ей, что я ее люблю, Берни.
«Любовь» не значилась в списке маминых слов, и поэтому я тоже не очень часто пользовалась этим словом. Но в ту ночь я тосковала по маме – возможно, после того, как Рой принес меня в дом на руках, – и мне хотелось, чтобы мама знала, что я ее люблю.
– Передам, – пообещала Бернадетт.
Когда я вышла из комнаты, Рой ждал меня снаружи.
– У тебя есть в чем спать или одолжить что-нибудь? У меня есть большая фланелевая рубашка, а у Руби, если хочешь, наверняка найдется что-нибудь посимпатичнее.
Я сказала, что у меня в чемодане есть вещи, и направилась назад в маленькую спальню, где до этого переодевалась. Но Рой остановил меня.
– Хайди, тебе о чем-то говорит фамилия Демут? – спросил он.
– Демут? – переспросила я.
– Слышала ты когда-нибудь имя Диан Демут?
– Не думаю. А кто она?
– Неважно, – ответил он. – Руби уже давно набрала воду, лучше беги готовься к ванне.
Я ушла в спальню и открыла свой чемодан. Порывшись в нем, я нашла свою ночную рубашку, потом выудила зубную щетку из кармана рюкзака и направилась по коридору в ванную.
Руби набрала в ванну такой горячей воды, что от нее поднимался пар, и добавила в нее пены, вздымавшейся над водой, словно взбитые сливки. Я видела в журналах картинки с пеной для ванны, но у нас никогда ее не было. Однажды, когда у меня была ветрянка, Берни добавила овсянку в воду для купания, чтобы моя кожа меньше чесалась, но она была комкастая и совсем не похожая на пену для ванн. Я долго сидела в ванне, пока у меня не сморщились кончики пальцев, а пузыри в пене не превратились в тонкую мыльную пленку. Затем я вылезла, вытерлась и почистила зубы. Я надела ночную рубашку и попыталась причесаться, но мои волосы еще больше запутались. Я сдалась. По крайней мере, теперь они хотя бы были чистыми.
Когда я вышла, Роя и Руби не было поблизости, и я постеснялась позвать их или попытаться найти, так что вернулась в маленькую спальню и достала из рюкзака ручку и блокнот. Взяв их, я легла поверх одеяла на деревянную кровать и пролистала блокнот, пока не нашла список «Что я знаю о маме».
Что такое сооф? – вопрошала единственная надпись.
Внизу я написала:
Почему Эллиот знает мамино слово?
Я слишком устала, чтобы писать дальше, так что закрыла блокнот и положила его под подушку. Затем я отвернула одеяло и скользнула под него, на прохладную, хрустящую простыню. Я выключила свет и уже почти заснула, когда кто-то тихонько постучал в дверь и темноту прорезала полоса слабого света. В дверях стояла Руби.
– Все в порядке? – спросила она.
– Угу, – сонно ответила я.
– Тебе что-нибудь принести? Водички или еще одно одеяло?
Больше всего я хотела, чтобы она села на край кровати и почитала мне или почесала мне спинку, как Берни, когда я ложилась спать. В автобусе я засыпала, когда придется, будь то днем или ночью. Но здесь, в кровати и в настоящей спальне, я хотела, чтобы со мной кто-нибудь побыл.
– Нет, все в порядке, – ответила я и спросила себя, считать ли это ложью.
– Тогда спокойной ночи, – сказала Руби. – Хороших снов.
– Руби, – позвала я, когда она почти закрыла дверь.
– Да, Хайди?
– Эта простыня не такая, как у меня дома. Она жестче.
– Я вешаю белье сушиться на улице, – пояснила она. – Позади, за домом.
– Она пахнет… небом, – сказала я.
– Никогда бы так не подумала, – тихо произнесла Руби. – Спокойной ночи, Хайди.
Той ночью я заснула с мыслями о людях, которых знала.
Я знала маму, Берни и всех остальных дома в Рино, но теперь я знала еще Джорджию, Роя, Руби и Эллиота. Их лица танцевали у меня в голове, перемешиваясь, как конфеты в стеклянной банке. За секунду до того, как заснуть, я повернулась на другой бок и, когда мои босые ноги скользнули под жесткие простыни, услышала, как голос Эллиота звал меня: «Соооооф».
Рой зашел, чтобы пожелать мне спокойной ночи, – я слышала его, но была слишком далеко, чтобы ответить.
Я плыла вслед за голосом Эллиота в сон, ждавший меня на другой стороне. Это был сон про часы Трумэна Хилла. Зайдя ко мне в комнату, он протянул мне руку, в холодных, белых пальцах которой было что-то, что я не могла разглядеть. Рукав его пиджака задрался, и я увидела у него на запястье золотые часы с голубым циферблатом, но вместо цифр на нем были четыре буквы – С О О Ф, по букве на месте двенадцати, трех, шести и девяти.
– Покажите, что у вас в руке, – сказала я.
Он улыбнулся и покачал головой.
– Ты никогда этого не узнаешь, – прошептал он в ответ.
Затем он превратился в большую белую птицу с бледными глазами из морского стекла и вылетел в окно.
Глава 17. Чмок
Следующим утром я проснулась поздно, почти в девять утра. Я открыла глаза и сразу же подумала об Эллиоте. Мне хотелось поскорее показать ему фотографии, поэтому я быстро встала и отправилась на кухню, даже не одевшись.
– Где Рой? – спросила я у Руби, которая мыла посуду. – Он не уехал в Хиллтоп без меня?
– Нет, он поехал в Монтичелло рано утром, – сказала она. – У него какие-то дела с секретарем округа. Ты хорошо спала?
– Как котенок, – машинально ответила я.
– Интересное выражение, – улыбнулась Руби. – Где ты его услышала?
Я пожала плечами:
– Не знаю, Берни всегда так говорит.
– Я слышала, что спят как бревно или как младенец, но чтобы как котенок…
– А Рой поедет в Хиллтоп после Монтичелло? – спросила я.
– Он обещал позвонить. Тогда мы его и спросим, – сказала она. – Хочешь оладушек? С черничным сиропом. Я его сама сварила прошлым летом.
Мне снова хотелось есть, и оладьи с черничным сиропом звучали восхитительно, но я совсем не желала отвлекаться от своих планов.
– Вы сегодня поедете в Хиллтоп на работу? Можно мне поехать с вами? Я хочу показать Эллиоту фотографии, – пояснила я. – Может, он вспомнит маму, если увидит.
– Я сегодня взяла выходной, – сообщила мне Руби. – Думала, мы проведем его вместе.
– А Эллиот не будет по вам скучать? – спросила я.
Мне нравилась Руби, но я не хотела провести весь день, сидя дома в ожидании Роя. Мне нужно было поехать в Хиллтоп. Я хотела быть там, чтобы никто не забыл спросить Трумэна Хилла, откуда Эллиот знает мамино слово.
– Я весь этот год не отпрашивалась с работы, – сказала Руби. – В Хиллтопе много других людей, которые нравятся Эллиоту. Салли, например. Она любит петь, и голос у нее намного лучше моего. И еще сегодня у него физиотерапия с Брюсом, это ему тоже нравится.
– Но я хочу показать ему фотографии, – снова сказала я.
– Покажи их лучше мне, – попросила она. – Я вчера их видела, но не все рассмотрела. Удивительно, как в Хиллтопе все изменилось. И я хочу еще раз посмотреть на твоих маму и бабушку.
– Пока неизвестно, бабушка она мне или нет, – уточнила я. – А как вы думаете, Рой может заехать за мной по пути в Хиллтоп-Хоум? Или, может быть, вы меня отвезете, хотя вам и не надо на работу?
– Хайди, к сожалению, тебе сегодня придется остаться дома со мной, как бы тебе это не нравилось. Даже если бы я хотела отвезти тебя в Хиллтоп, то не смогла бы. У нас всего одна машина, и Рой на ней уехал.
– Можно, я тогда пойду пешком?
– Слишком далеко, километров пятнадцать, – сказала Руби. – Лучше сходи за фотографиями, а я испеку тебе тарелку оладий.
Делать было нечего. Разочарованная, я отправилась назад в маленькую спальню одеваться.
Открыв чемодан, я с удивлением увидела, что он пуст. После недолгих поисков я обнаружила, что Руби достала все мои вещи, выстирала их, погладила и аккуратно сложила в верхний ящик комода рядом с дверью. Носки были скатаны в маленькие мячики, напомнившие мне броненосцев, которых мы с Берни как-то видели в библиотечной книге о животных. Футболки и белье были сложены в аккуратные стопки с ровными краями. Между стопками прятался маленький, бугристый, пахнущий специями коричневый мячик. Присмотревшись, я увидела, что это набитый сухими гвоздичными лепестками апельсин.