На следующее утро, поцеловав полусонную мать, он сделал вид, что, как обычно, идет в школу, но в конце тенистой дубовой аллеи он остановился и спрятался в кустарнике, где его отец семнадцать лет назад шпионил за теткой Ханной, обжимавшейся в машине с парнем, ставшим ее мужем. Райли терпеливо прождал несколько часов, пока, наконец, мимо него не проехал пикап отца. В кабине рядом с отцом сидела мать. Проторчав в кустах весь день, мальчик увидел, как подъехала незнакомая машина, за рулем которой сидел бородатый здоровяк, и из нее вышла Джойс. Она равнодушно поблагодарила бородача и шаркающей походкой, за годы пришедшей на смену ее легкому шагу южанки, отправилась домой. На следующий день Райли решил спрятаться в кузове пикапа, и пока родители ехали, он сидел не поднимая головы, осмелившись осмотреться лишь после того, как машина остановилась. Они прибыли на просторный открытый паркинг, окруженный вересковыми пустошами, вдалеке виднелись поросшие лесом холмы, а на обочине дороги стоял большой дом. Яркая, обрамленная лампочками вывеска на верхушке столба была повернута в сторону дороги: «Добро пожаловать в бар «Одинокий волк»». Насчитав с десяток припаркованных автомобилей, мальчик увидел, что мать вышла из пикапа, а отец ни слова не сказал ей на прощание, ни «До свидания», ни «Хорошего дня» — ничего, и это очень не понравилось Райли.
Не желая попадаться на глаза родителю, он выскользнул из грузовичка и спрятался за синим «понтиаком». Пикап выплюнул струю черного дыма и вмиг исчез на автостраде, между тем как Джойс поднялась на крыльцо и небрежной походкой завсегдатая этих мест вошла в просторный бар. Райли удалось подтянуться и спрятаться за кадкой с цветами, находившейся как раз на уровне окна, через которое он мог видеть, что происходит внутри. Он увидел, как мать, сидя на высоком табурете, о чем-то спорит с человеком за барной стойкой, а несколько посетителей едят омлет и жареный бекон с фасолью в томате. Чтобы его не поймали с поличным, обнаружив, что он не только пропускает школу, но еще и занимается шпионажем, Райли нашел поблизости неплохое убежище, и в течение трех часов трижды возвращался на свой наблюдательный пост. Мать никуда не ходила, лишь изредка перебрасывалась фразами с посетителями, и, собственно, все. Около пятнадцати часов он увидел, как она вышла из бара вместе с каким-то престарелым типом и направилась к стоявшему на краю парковки «кадиллаку». Райли не решился последовать за ними, его детская натура подсказала ему не делать этого. Он довольствовался наблюдением издали, а когда машина начала поскрипывать примерно в том же ритме, в каком поскрипывала родительская кровать (хотя теперь этого практически не случалось), он понял, что в тот день другие школьники не смеялись, потому что оскорбление не может быть смешным, когда в нем есть доля правды.
Райли видел, как медленно, на протяжении месяцев, угасает его мать. Он знал, это из-за того, что каждый или почти каждый день отец высаживал ее на грязной стоянке возле уединенного бара, чтобы проезжающие мужчины могли забирать у нее немного молодости и радости жизни, вынуждая ее заставлять скрипеть ржавые шасси. Это было примерно в тот период жизни, когда Райли начал говорить себе, что его отец, видимо, не самый хороший человек, а мать перестала готовить сахарные булочки, чтобы он мазал их сверху маслом. Вряд ли он догадывался, что его мнение разделяют многие и что через несколько лет эта история снова всплывет в том виде, в каком менее всего ожидаешь.
18
Шпатель счищал лак и чешуйки краски, словно под июньским солнцем дом сбрасывал старую шкуру. Джарвис Джефферсон распрямился и как следует потянулся. Чувствуя себя не в лучшей форме, он тем не менее почти закончил очищать перила балкона, опоясывавшего дом. Его младший сын Майкл обещал приехать летом вместе с Дженнет и дочками и провести у них неделю, чтобы помочь старому отцу заново покрасить террасу. Рози будет довольна. Она снова почувствует себя матерью семейства, такой нужной и заботливой. К тому же, фасад ее любимого дома заметно посвежеет! «Жаль, что нельзя и нас подновить», — усмехнувшись, подумал Джарвис. Он задержал взгляд на шпателе и представил себе, как отскабливает собственную кожу, а потом наносит на нее свежий слой краски из банки, которую они так долго выбирали в Моффет Тулс по цветовому кругу на крышке, сравнивая цвет с собственным кожным покровом. Крякнув, он покачал головой. Джарвис работал шерифом слишком долго, и иногда это настолько его беспокоило, что в голову лезли странные мысли.
Услышав через открытое окно, как на первом этаже закашлялась Рози, Джарвис положил на кресло-качалку шпатель и пошел за бокалом чая со льдом, чтобы отнести его жене.
— Ты доставишь мне большое удовольствие, если сходишь к доктору Паркеру, — произнес он, протягивая напиток, пока жена восстанавливала дыхание.
— В этом году пыльцы летит больше, чем обычно, вот я и кашляю.
— Так уж и летит! Рози, нам уже не двадцать лет, сходи к врачу, он скажет тебе, что делать.
Она кивнула и залпом выпила полстакана.
— Ты закончил?
— Да, почти. Теперь не хватает только рук, чтобы помочь с покраской, один я не рискну, мои суставы больше не позволяют.
— Они приедут через две недели. Я приготовила комнаты, девочки хотят спать вместе. Мне кажется, они уже слишком большие для этого, но Дженнет не намерен их разубеждать.
— Ты же знаешь, как они живут в больших городах: у них там места нет, и дети вынуждены делить одну комнату на двоих, отсюда и привычки. Меня не удивляет, что горожане превращаются в робких домоседов.
Джарвис сел на подоконник и стал смотреть вниз на улицу. Он заметил соседскую девочку, Сэнди Дженкинс, выгуливавшую свою собаку, или, скорее, лабрадора, который вывел погулять свою хозяйку и теперь тащил ее в конец аллеи, на поляну, обсаженную кукурузой, — и ощутил укол в самое сердце. И так каждый раз, когда он видел собаку. До смешного нелепо.
— Откуда такой грустный взгляд? — спросила Рози. Сидя за рабочим столом, она подшивала платье для внучки.
— Я вспомнил Раффи.
— Дорогой, его уже тридцать лет как нет с нами! Не кажется ли тебе, что пора перевернуть страницу?
— Ты же знаешь, какая это была собака!
— Бог ты мой, заведи еще одну, сейчас самое время!
— О, мы слишком стары для этого.
— Берт завел собаку, а он старше нас на два года! И Вернон тоже!
Джарвис пожал плечами. Он действительно не готов. В его памяти останется только Раффи. Объяснять глупо, да шериф и не надеялся, что его поймут. Однако для него та дворняга была отличным товарищем, она олицетворяла лучшие годы жизни его и его семьи: в те времена, когда она бегала по дому, тот полнился криками и смехом, полнился той жизнью, что прошла быстрее, чем фильм, намотанный на большие бобины в кинотеатре на Мэйн-стрит. Раффи был не ребенком, не приятелем, просто собакой Джарвиса, с преданным взглядом, непоколебимой стойкостью в любых испытаниях и бесконечной собачьей преданностью.
— Нет, — ответил он, — думаю, что собака, как и Флорида, останется лишь замыслом, и мы никогда никуда не переедем.
— Когда я умру, ты выйдешь в отставку и будешь проводить время на солнышке.
— Не говори глупости, Рози, мы уйдем вместе, держась за руки, когда нам стукнет сто лет. Будем вместе до конца.
В этот миг в оконном стекле он увидел собственное отражение. Усы поседели и висели по обе стороны рта. Волосы, довольно длинные, казались припорошенными снегом, словно он целый час пробыл в самом центре снежной бури. Возможно, действительно пора заканчивать, уступить свое место другим. Дуглас давно готов взять на себя работу шерифа. Он вполне компетентен. Конечно, он не особенно инициативен, но это другое дело. Дуглас никогда не любил брать на себя ответственность. Он хорош, когда ему указывают, что надо делать, и даже не отказывается выходить на работу, когда Джарвис отдыхает. Беннет же по-прежнему «вкалывал» так, что его зарплату можно было бы с таким же успехом назвать социальным пособием по безработице. Он умел правильно регистрировать жалобы, а в субботние вечера успокаивать подвыпившую молодежь, но с тех пор как он женился на Диане, секретарше шерифа, ему стало невозможно сделать ни единого замечания — жена тут же начинала дуться на весь офис, и так продолжалось не меньше недели.
Глубоко вздохнув, Джарвис ощутил, как легкие его наполнились воздухом, и, насвистывая, направился на балкон.
«Мерседес» оливкового цвета с сияющей решеткой радиатора припарковался на другой стороне улицы прямо напротив его дома. Таких машин в Карсон Миллсе всего две, и Джарвис, держась за перила, наклонился посмотреть, зачем это Кормак Монро явился сюда. За рулем он увидел шофера Кормака, но фигуру на заднем сиденье разглядеть не смог. Когда же окно опустилось, Джарвис тотчас узнал Элейн Монро. Она смотрела прямо на него.
Что эти Монро от него хотели? Со времени изнасилования Эзры (или предполагаемого сексуального посягательства, ибо сама девочка никогда не желала признавать факт изнасилования), Джарвис не имел с ними дела. Эта загадка не давала ему покоя — одно из редких незавершенных расследований, которыми отмечена его карьера — поэтому каждая встреча с Элейн тяготила его. К счастью, сам Кормак, постоянно занятый работой, в Карсон Миллсе практически не появлялся: бизнесмен явно не таил обиды на шерифа за то, что тот не смог найти виновника, так как если бы Кормак захотел, он бы мог мгновенно выкинуть Джарвиса с работы и заменить его своим человеком. Верный своей легендарной репутации порядочного предпринимателя, Кормак Монро не вмешивался в расследование, а когда за три месяца дело так и не сдвинулось с мертвой точки, не стал требовать результатов. В те дни в Карсон Миллсе царили мрачные настроения, вспоминал Джарвис: изнасилования, исчезновения домашних животных и убийство Терезы Тернпайк — безрадостное время, невеселое также и для его карьеры, ибо он так и не сумел раскрыть ни одно из этих преступлений. Времена года неизменно следовали друг за другом, и за отсутствием виновного все задвинули воспоминания об этом тяжелом периоде в дальний уголок памяти. Однако стоило Эзре на глазах у шерифа перейти улицу, как образ ее снова разбередил старые воспоминания. Такие же ощущения охватывали его и при появлении Луизы Мэки, хотя с тех пор та обзавелась супругом в лице сантехника Чарльза Фрезера, и — судя по тому, как она, смеясь немного громче, чем принято, выходила на прогулку с четырьмя своими детьми, — похоже, она восстановилась. С Эзрой дело обстояло иначе, Джарвис всегда это знал. Она редко показывалась на улице, а когда выходила, старалась сделаться как можно незаметнее и, по последним сведениям, уехала учиться в Вичиту, чтобы больше сюда не возвращаться. Шериф надеялся, что там она обзавелась прекрасной семьей и жила на широкую ногу.