— И ты поехала вместе с ним?
— Да. Я его побаивалась, не знала, что сказать… но в то же время я очень хотела увидеть щенка и помочь мистеру Петерсену. У моей сестры есть один, ну, то есть собака. Лабрадор, и когда он был щеночком, он был очень миленький.
— Йон сделал тебе больно?
Поколебавшись, Мейпл промолвила, что нет.
— Ты же знаешь, ты можешь сказать мне все. Чего бы он тебе ни наговорил, он тебя обманул, он не имел никакого права что-либо тебе делать, понимаешь? Приставать к девочкам твоего возраста запрещено, особенно таким старикам, как Йон Петерсен. Тебя защищает закон, а в Карсон Миллсе закон — это я.
Она снова покачала головой.
— Он до меня не дотронулся, — утвердительно произнесла Мейпл, — но я уверена, он намеревался причинить мне зло.
Она, видимо, вновь переживала ту сцену, так как лицо ее помрачнело.
— Что произошло? Ты защищалась? Ты испугалась и оттолкнула его?
— Не совсем. Он приблизился, но в последний момент остановился передо мной, и у него был такой вид, словно он узнал еще что-то сверх того, чего хотел, и не понял этого. Тогда я бросилась к задней двери и убежала, помчалась через поле, чтобы он не догнал меня на своем автомобиле. И вернулась домой.
— Ты даже не оттолкнула его? И ничего не схватила для защиты?
— Нет.
— Совсем ничего?
— Нет.
Джарвис посмотрел на ее руки. Ее ногти, довольно длинные, выглядели неухоженными, одни обломаны, другие треснули, но это старые повреждения, а на коже у нее ни единой царапины, ни единого признака сопротивления.
— Ты видела еще кого-нибудь на ферме?
— Нет, иначе я бы стала кричать. На самом деле… может, я и впрямь кричала, но я не уверена. Я очень испугалась, а потому точно не помню.
— А когда ты бежала, ты никого не заметила? Ни одной машины на дороге позади?
— Я не оборачивалась, пока не добежала до старого крытого моста, но и тогда не видела никого.
— А когда ты выбежала из фермы Петерсенов, в каком состоянии оставался Йон?
— Толком не знаю. Мне кажется, когда я выбегала, он попытался меня схватить, я слышала, как его тяжелые башмаки топали по паркету, но пока он добрался до двери, я уже успела убежать в поле. Вы же знаете, я бегаю быстро. Иначе нельзя, когда у тебя две сестры.
Джарвис задумчиво разглаживал усы. Он не мог себе представить колеблющегося Йона Петерсена. Когда этот упертый озлобленный человек намеревался что-то сделать, он сначала действовал, а потом думал. Неужели на него нашло озарение, позволившее понять все безумие совершаемого им проступка? Маловероятно. Или же он что-то услышал или увидел, что разрушило его замысел?
— Ты помнишь, где ты находилась, когда он начал надвигаться на тебя, пока не остановился?
— Я стояла, прижавшись спиной к дровяной печи.
Сделав над собой усилие, Джарвис мысленно представил себе обстановку внутри фермы и сосредоточился на старой пузатой печи. За ней находилось окошко, даже два: Йон мог кого-то увидеть.
Испытующим взглядом шериф окинул дрожащую девочку.
Хрупкая, она находилась в состоянии шока. Он не мог себе представить, чтобы даже охваченная ужасом, она сумела свернуть мужику шею с такой силой, что разорвалась даже кожа. Нет, это невозможно.
Он взял свою шляпу и встал.
— И последнее, — произнес он, — ты помнишь, в котором часу ты приехала к Петерсенам?
— Наверное, час спустя после полудня, или полтора часа. Я только что вышла после завтрака и шла к старой плавильне встретиться с приятелями, когда автомобиль мистера Петерсена остановился рядом со мной.
— И в котором часу ты вернулась домой?
Мейпл пожала плечами.
— Где-нибудь в половине третьего или в три. Обратный путь занял у меня не меньше часа, особенно потому, что я избегала дорог, опасаясь, что он…
— Понимаю. В ближайшие дни тебе понадобится поддержка твоих родных, поговори с ними, станьте дружной семьей, ты найдешь силы в этом единстве. Ты ведь ходишь в методистскую церковь?
— Да.
— Мне кажется, я видел тебя в церкви. Не бойся пойти на исповедь к пастору Алецце, он выслушает тебя и найдет нужные слова, чтобы помочь. Мейпл, мне надо кое-что тебе сказать, прежде чем ты узнаешь об этом от кого-нибудь другого и у тебя могут появиться неправильные мысли: Йон Петерсен мертв, он убит, совсем недавно, после твоего бегства, и я хочу, чтобы ты знала, что твоей вины тут нет. Согласна? Не заблуждайся на этот счет, это важно.
Лежащие на простыне руки девочки сжались в кулаки.
— Чего бы он ни наговорил тебе, — снова начал шериф, — тебе не в чем себя упрекнуть. Это он был манипулятором.
В глазах девочки промелькнул слабый отблеск. Страха или облегчения? Джарвис не мог этого определить.
— Так, значит, мы, я и моя семья, не будем гореть в аду? — едва слышно спросила она.
Джарвис посмотрел на нее с улыбкой, притянувшей к себе гирлянды его многочисленных морщин.
— Нет, дорогая, ад для очень маленькой горстки очень плохих людей, и ни одно доброе и любимое Богом существо никогда не попадет туда.
— Вы действительно считаете, что Бог меня любит?
— Как сказал бы во время проповеди один наш знакомый, «раз тебя любят многие, значит, ты любима всеми».
Слегка приподняв уже надетую шляпу в знак прощания, Джарвис подошел к двери, и тотчас по другую ее сторону раздался скрип. Он понял, что Янис все слышала. Между тем Мейпл в спину задала ему еще один вопрос:
— А правда, что мистер Петерсен вышел из ада?
На этот раз старый шериф взял паузу на размышление и только потом ответил:
— Боюсь, что так.
— Значит, чудовища существуют?
— Мне бы очень хотелось ответить тебе, что нет, но это будет ложь взрослого ребенку, а мне кажется, что ты уже выросла.
27
В Джойс Петерсен осталось жизни не больше, чем в чучеле койота, и где бы она ни появлялась, она занимала так мало места, что ее никто не замечал. Несмотря на все попытки Беннета и звонки Джарвиса, она оставалась невидимкой, и проблема ужина встала перед шерифом со всей ее остротой. Джилл предложила взять Райли к себе, но Джарвис чувствовал, что она уже на пределе, и, как шериф, предпочел взять ответственность на себя. Он позвонил Аль Метцеру, а затем мистеру Бромишу, коллекционировавшему слухи, как некоторые коллекционируют жестянки из-под пива, и спросил, не видели ли они недавно тетку Петерсен, старую деву, обитавшую чуть ли не на улице, но никто ему толком ничего не сказал. Ракель вела себя словно куница, появляясь из ниоткуда, а когда ей надо было поесть, она, похоже, обходила городские помойки. Джарвис позвонил лютеранскому пастору, но столь же безуспешно, однако Малкольм Тьюна пообещал расспросить свою паству. Джарвис полагал, что в столь печальную минуту мальчик должен находиться с кем-то, кого он знает, кто его поддержит, хотя для ребенка, только что потерявшего отца, он вел себя слишком спокойно. Страх и горечь, взращенные Йоном за эти годы в сыне, теперь, когда не стало этого сгустка сокрушительной ненависти, превращались в редкие моменты скорби, и остаток неконтролируемой сыновней любви время от времени вызывал у мальчика потоки слез.
Стрелка больших часов в приемной шерифа показывала почти двадцать часов, когда Джарвис обратился к Райли. Мальчик выпил две бутылки «Дайет Райт» и съел пару батончиков с арахисовой пастой.
— Хочешь есть? Я имею в виду что-то более плотное, чем эти штучки?
Райли пожал плечами.
— Я вполне могу обойтись на ужин батончиками «Ризес», если вам так проще.
В ответ Джарвис улыбнулся. Затем нахлобучил на парнишку собственную шляпу и велел следовать за ним.
— Какой же из меня шериф, если я не могу обеспечить горячим ужином парнишку из нашего города?
Они сели в машину шерифа, и тот замедлил ход перед забегаловкой Таннера, так как хотел купить мальчику гамбургер, однако быстро спохватился. Час уже поздний, новость об убийстве Йона Петерсена явно распространилась по городу, и вряд ли ребенку приятно оказаться мишенью для любопытных глаз в вечер смерти отца.
Джарвис Джефферсон втолкнул Райли в прихожую своего дома. В ней слегка пахло затхлостью и мускусом, хотя старик и открывал несколько окон.
— Насколько я понял, ты любишь собак.
— Да.
— Вот и хорошо. Пока я готовлю ужин, надо выгулять Санди. Можешь это сделать вместо меня? Пойдите за дом, в сад, на сегодня ему будет вполне достаточно.
Увидев черно-бело-рыжего английского сеттера, скорее всего годовалого, не больше, который, виляя хвостом, бросился к нему, Райли просиял.
— Не думал, что у вас есть собака.
— Почему?
— Мне казалось, что у вас, скорее, должна быть жена.
Джарвис улыбнулся. Но вслед за улыбкой острая боль пронзила бетонный панцирь, за которым скрывались лучшие воспоминания его жизни, и уколола его в самое сердце.
— Ну, знаешь, могут быть и обе, — ответил он очень тихо.
— Тогда почему у вас нет жены? Так вам было бы проще управляться с обедом, тем более что вы довольно старый, — с детской простотой заметил Райли.
— Я был женат, — хриплым голосом произнес Джарвис, — почти сорок девять лет.
Райли, кажется, здорово удивился.
— У-у, значит, вы, действительно, очень старый. А почему миссис Джефферсон здесь больше нет?
— Потому что она меня не слушала.
— Она не соблюдала закон? Вы ее арестовали?
И снова горькая усмешка.
— Нет, она блюла законы еще строже, чем я. Но она не слушала меня, когда я говорил ей, чтобы она позаботилась о себе.
— А чем она болела?
— Она часто кашляла.
— Очень часто?
— Да, очень.
— А как ее звали?
— Эмма, но я всегда называл ее Рози, потому что она страстно любила розы, и это было ее второе имя.
— Мне тоже больше нравится Рози. Она была красивая?
— Как весенние сумерки.
— Даже в самом конце?
— Красивая, как осенние сумерки.
Ребенок и мужчина смотрели друг на друга, влажные глаза одного уравновешивали ставшие совсем сухими глаза другого.