БУНТ
Под многометровым слоем грунта показался гранит. Оставалось выровнять площадку, забетонировать и приступить к установке опалубки, но Блашке потребовал углубить котлован еще на метр.
Русин не терял надежды найти то слабое звено в охране, внезапный удар по которому разобьет с виду непреодолимую стену, отделяющую узников от внешнего мира. И он нашел его.
С первого же дня рытья котлована эсэсовцы придерживались своеобразного порядка развода по работам, выдачи и сбора инструмента после окончания рабочего дня. По сигналу подъема военнопленных выстраивали в две шеренги. Справа по одному, в трех метрах один от другого, каждый подходил к куче инструментов, брал лом, кирку или лопату и по дорожке, вдоль которой стояли капо, шел к месту работы.
Землекопы спускались в котлован. Назначенные на вязку арматуры и на распиловку досок заходили под навесы. Вокруг котлована выстраивались часовые, а свободные от наряда эсэсовцы и капо отправлялись отдыхать.
После отбоя военнопленные, выбираясь из котлована, попарно проходили мимо охранников, стоящих вдоль дорожки, сдавали инструмент, получали обед и направлялись в барак.
Дважды в день девяносто восемь военнопленных с тяжелыми инструментами в руках представляли грозную силу. Правда, киркам и лопатам пленных противостояли пистолеты и автоматы сорока охранников, но элемент внезапности, а главное — страстная жажда свободы не только уравновешивали силы сторон, но и могли дать, хотя бы временно, преимущество нападающим.
План побега постепенно созрел: в один из дней после отбоя, как только колонна пленных вытянется из котлована, по сигналу все они одновременно ринутся на охранников, перебьют их, завладеют оружием и блокируют домики эсэсовцев и капо. Сигнал подаст Русин. Он в упор выстрелит в капо, принимающего инструмент, и снимет часового на вышке.
В плане было и слабое место: отдыхающие эсэсовцы и капо. Они могли обстрелять военнопленных из окон – штабного домика, а самое страшное — по телефону сообщить о бунте…
— А я на что? — напомнил о себе Иберидзе. — Целый день сижу в штабе…
За неделю до этого во время работы в котловане Иберидзе поранил ступню. Его назначили обслуживать штаб. Эсэсовцам так понравилось помыкать с виду добродушным хромым исполином, что и после того, как он поправился, они оставили его у себя в услужении.
С общего согласия Русин распределил пленных по взводам, взводными командирами назначил Павлова, Старко, Нечаева и Сергеева. Побег наметили на субботу: по субботам Блашке наведывался рано утром, а в остальные дни приезжал часам к трем.
В пятницу Гисс выдавал инструмент. Русин потянулся за лопатой.
— Отойди в сторону, — остановил его Гисс. — Ты назначен вязать арматуру.
Вскоре к Русину присоединился другой военнопленный, назначенный вязать арматуру. Последний из землекопов скрылся в котловане. Следом двинулись капо.
Гисс подошел к Русину:
— Ваш друг понимает по-немецки?
Русин отрицательно качнул головой.
— Слушайте, — возбужденно сказал Гисс, — ночью приезжал Блашке. Он провел совещание, приказал убыстрить темпы строительства и… — Гисс с опаской огляделся по сторонам, — как только работы будут закончены, всех вас расстреляют! Блашке сослался на приказ Гиммлера. Расстрелять должны мы, капо… У вас есть время… Я готов помочь…
По двору прошел штурмфюрер. Русин едва успел шепнуть:
— Завтра не спускайте глаз с меня и, что бы ни случилось, не вмешивайтесь.
В лагерях не раз рассказывали о случаях поголовного уничтожения военнопленных, работавших на строительстве секретных объектов. Поэтому сообщение Гисса о готовящейся расправе ни в ком не вызвало сомнения.
Субботний день выдался не по-зимнему солнечным, теплым. К моменту сигнала об окончании работ Старко, Павлов, Нечаев и Сергеев оказались возле Русина. А как только прозвучала команда «становись по два», незаметно для охранников поставили людей в строй так, как требовалось по плану.
Колонна тронулась. Впереди шли Русин и Павлов. Выбравшись из котлована, Русин оглянулся: ни одной сгорбившейся фигуры. Плечи широко расправлены, головы гордо подняты. Легонько дотронувшись до руки Павлова и чуть склонив голову, Русин прибавил шаг…
Часовой на вышке стоял, повернувшись спиной к поляне. Справа и слева вдоль дорожки, как всегда, стояли капо. Уверенные в своей силе и беспомощности пленных, они беззаботно шутили, кое-кто курил, и ни один из них не был готов к отражению внезапного натиска.
Гисс стоял на посту на дорожке от штаба к «грибку». Пора начинать. Русин вполголоса сказал:
— Пошли, — выхватил из кармана пистолет и в упор выстрелил в охранника, принимающего инструмент. Размахивая ломами, лопатами и кирками, военнопленные бросились на капо. Русин молниеносно повернулся и прицелился в часового на вышке, но не успел нажать курок, как за спиной раздалась короткая автоматная очередь. Часовой, неестественно потоптавшись на месте, упал.
Русин оглянулся. Это стрелял Гисс.
Взвод Вальца, расправившись с охраной на своем участке, ввязывался в общую свалку. Взвод Сергеева бежал к домику капо.
— Вальц, — закричал Русин, — скорее на помощь грузину!..
…Близился час отбоя. Иберидзе пошуровал печь, насыпал в нее совок угля, налил в лампы керосина и, не спуская глаз с дежурного, прислонился к стене. Сидеть в присутствии гауптшарфюрера не разрешалось. Разомлевший от жары эсэсовец читал газету, зевал, тер глаза, поминутно менял позу и наконец задремал, подперев щеку кулаком.
В раскрытую дверь из смежной комнаты доносилось похрапывание спящих эсэсовцев. Снимая сапоги с господина штурмфюрера, Иберидзе пересчитал отдыхающих. Их было одиннадцать.
Стрелки часов двигались медленно. Наконец в окошко избушки выскочила пестрая кукушка, повиливая хвостиком, откуковала пять раз. Во дворе прозвучал гонг. На долю секунды открыв глаза, дежурный взглянул на часы, сладко зевнул и вновь задремал.
Иберидзе отошел на середину комнаты: вот-вот раздастся сигнал Русина. И вот громким эхом по лесу прогремел пистолетный выстрел. Иберидзе кулаком, как кувалдой, стукнул по голове гауптшарфюрера. Эсэсовец обмяк и начал сползать под стол. Иберидзе схватил телефонный аппарат и нанес им второй удар по голове дежурного. Раздался крик штурмфюрера:
— К оружию! Бунт!..
Иберидзе видел, как эсэсовцы один за другим соскакивали с коек, как штурмфюрер, прыгая на одной ноге, пытался натянуть сапоги… Каждая секунда решала судьбу сотни смельчаков. Иберидзе поднял керосиновый баллон, целясь в штурмфюрера, бросил в комнату, тут же ухватил за ножки пылающую печь и швырнул туда же. На залитый керосином пол огненным градом посыпались горящие угли. Взметнулось багровое пламя.
Иберидзе прыгнул к двери, захлопнул ее и заложил кочергу в дверную ручку, сорвал с пояса бездыханного дежурного гранаты и пистолет, схватил автомат и выскочил во двор.
Возбужденно размахивая оружием, навстречу ему бежали Вальц и четверо военнопленных…
БОИ
Военнопленные наступали. Обороняющиеся охранники понимали: от восставших пощады не будет, а если удастся избежать смерти — расстреляет Блашке. Только два дня назад он предупреждал: «Убежит один пленный — полетит десяток голов». А нападающие помнили: надо уничтожить врага и уйти или пасть в бою, иначе — смерть от руки палача. И поэтому схватка была жестокой.
Приказав Вальцу бежать на помощь Иберидзе, Русин взглядом окинул поле сражения: элемент внезапности сработал. В пылу боя люди видят только перед собой, и долг командира — нацелить их, подать команду.
Взводы Старко и Павлова бросились на тридцать трех капо. Двадцать пять были уничтожены на месте. Семеро пустились наутек, а один, подхватив с земли лом, вступил в рукопашную с двумя военнопленными, вооруженными лопатами.
Взвод Нечаева кинулся на восьмерых эсэсовцев, замыкавших колонну. Те приняли бой, пятеро пали под ударами, но трое успели отбежать к котловану и из-за бугорка открыли беспорядочную стрельбу по наступающим, заставили залечь нечаевцев.
Двое из пятнадцати капо, отдыхавших в домике в момент отбоя, играли в карты. Услыхав выстрел и автоматную очередь, они схватились за оружие, выбежали во двор, укрылись за толстым бревном у крыльца и повели огонь по взводу Сергеева, наступающему на домик. Сергеев и шесть человек упали, сраженные пулями. Остальные, растерявшись, распластались на открытой площадке перед домиком.
Обстановка создалась критическая: еще момент, другой — и эсэсовцы в районе котлована перестреляют нечаевских людей, отдыхающие капо вступят в бой, и положение сложится не в пользу восставших. Прежде всего следовало ликвидировать угрозу со стороны домика капо.
— Старко! — закричал Русин, — атаковать домик! Павлов, на помощь Нечаеву! Эсэсовцев загнать в котлован, расстрелять сверху…
Голос его осекся: из-за штабеля бревен показался военнопленный. Высоко занеся большой кухонный нож, он подкрадывался к Гиссу. А Гисс, не подозревая опасности, прячась за столбом, вел огонь по капо у крыльца домика.
— Гисс! Гисс! — закричал Русин и бросился наперерез военнопленному, угрожающему Гиссу.
Этот военнопленный раньше других вступил в борьбу. Он работал на кухне, и как только прогремел выстрел, ударом тяжелого черпака размозжил голову повару, схватил нож и бросился на помощь товарищам.
— Это свой «фриц»! Наш! Не тронь! За мной! — кричал Русин.
…Взвод Старко вихрем несся на штурм домика капо.
Неожиданно за спинами капо, обороняющих дом, разорвались две гранаты. Автоматы смолкли. Люди Сергеева поднялись и бросились вперед. Обгоняя их, бежали Старко и Русин. Навстречу из дверей дома хлестнула горячая струя пулеметного огня, и тут же, глуша захлебывающийся лай пулемета, послышался крик:
— Гранаты!.. Гранаты давайте!.. У кого есть гранаты?! — кричал Иберидзе…
Выскочив из штабного дома, Иберидзе на миг остановился. В доме, неистово стуча в двери, вопили эсэсовцы. Густой черный дым полз из-под кровли.
Увидев товарищей, прибежавших на подмогу, Иберидзе широко улыбнулся: