Он возвратился поздно вечером. В городке не до пленных: на Востоке новое «выравнивание линии фронта» в районах Витебска, Кировограда и Белой Церкви. Берлин подвергся очередной бомбежке. Лучший линкор гитлеровского флота «Шарнгрос» — потоплен.
По дороге домой Альберт заехал на пост пограничной полиции, — от хутора пять километров, — и разговаривал с пограничниками. Их четырнадцать человек.
Тут же на клочке бумаги он набросал схему расположения поста.
— Поверьте, граница охраняется номинально. У деревянного причала, в ста метрах от поста, восемь лодок, отобранных у рыбаков, а на французском берегу, в радиусе до пятидесяти километров — ни одного немецкого солдата… — А лучше всего посмотрите сами… С бугров видны и пост, и пристань… и Франция…
…Еще затемно Русин, Нечаев, Крезер и Альберт дошли до густого кустарника на гребне горы, откуда, как I сказал Альберт, все было видно.
С первыми лучами солнца показался белый закамуфлированный домик пограничной полиции. Он стоял у берега серой, дымящейся ленты Мозеля, за которым сразу поднимались пологие горы, поросшие лесом. На склоне далекой лысой горы виднелась большая деревня, а из ложбины за первой грядой поднималось сизое облако дыма. Были видны и пристань, и лодки…
Русин делал заметки, а Альберт, посмеиваясь, говорил:
— Немного нахальства, чуточку смелости, и вы уйдете в лучшем виде.
Русин улыбнулся. Вспомнились годы учебы в военном училище. Как-то во время разбора тактического ученья, преподаватель тактики, герой гражданской войны, сказал по поводу русиновского решения задачи: «Не знаю, чего было больше — смелости или нахальства?»
«Интересно, — подумал он, — что сказал бы комбриг о сегодняшнем моем решении уничтожить пограничный пост и угнать лодки? Ведь если сейчас фашисты ищут нас в Шварцвальдских лесах или у швейцарской границы, то завтра они точно узнают, где мы».
…К исходу третьего дня отряд был готов к походу. С восходом луны, распростившись с гостеприимным хозяином, Русин скомандовал: «По машинам» — и забрался в кабину.
— Будем брать пост? — поинтересовался Жерар.
— Да, мой друг, — ответил Русин. — Другого выхода нет.
Минут через двадцать показался пост. Оба грузовика остановились у ворот и, не успел часовой вскрикнуть, как взводы Старко и Нечаева ворвались в помещение. Тем временем Иберидзе и Вальц завладели лодками. У отряда появились первые трофеи: станковый пулемет, карабины, рация, карта района Франции, примыкающего к границе, и три бинокля.
Бойцы сбросили в реку обе машины, а затем расселись по лодкам. Минут двадцать отряд плыл вниз по реке. У крутой излучины, по команде, лодки одна за другой с разбегу сели на мягкий грунт.
Как только бойцы вышли на берег, Иберидзе длинным шестом оттолкнул лодки. Течение подхватило утлые суденышки и понесло их.
— Товарищи, — торжественно сказал Русин. — Мы на территории Франции! С этого момента наш отряд является частицей Красной Армии!..
МЭР ДЕ РЮГ
Сейчас же за поймой реки начались лесистые горы. Разыскав тропу, отряд двинулся на запад. Постепенно тропа расширилась настолько, что по ней можно было идти по три в ряд. Изредка подсвечивая фонариком, Русин шел во главе отряда. Пахло дымом, и чем дальше в лес углублялся отряд, тем гуще становился дым. Бойцы кашляли и чихали.
«Не иначе, как дымокур, — думал Русин, — опасаясь заморозков, крестьяне окуривают сады и виноградники. Где-то близко село, а как встретят там вооруженный отряд — неизвестно».
На маленькой поляне Русин остановил отряд на привал.
…День обещал быть солнечным. С рассветом две группы (по три бойца) отправились в разведку. Через полчаса одна из них привела двух пареньков — чумазых и черных от угольной пыли. Те с нескрываемым любопытством рассматривали вооруженных людей и охотно отвечали Русину. Они — жители деревни, до которой не более сорока минут хода, занимаются выжигом угля. В деревне двести восемнадцать дворов. Мэр мосье Базиль де Рюг — владелец мельницы и лесопилки. В деревне немецких солдат нет. Вообще они не слыхали, чтоб где-либо поблизости были немецкие солдаты.
Русин спросил о партизанах.
Нет, партизан, таких, как господа, задержавшие их, — нет. Но в деревне есть сельская организация Сопротивления. Мэр мосье де Рюг — командир патриотической милиции.
Бойцы жадно слушали незнакомую им речь. Русин громко переводил свои вопросы и ответы угольщиков.
— Мэр — антифашист, да что может быть лучше! — обрадовался Русин. — Прямой долг отряда — связаться с мэром.
— Нон!.. Нон!.. Нон!.. — в один голос возразили угольщики. — Невозможно! Мосье мэр категорически приказал работающим в лесах никого не приводить в деревню. Если господин позволит, один из них сбегает в деревню и пригласит мэра к господам… Чтоб господа не сомневались в искренности, второй останется заложником.
Русин согласился. Паренек помоложе побежал в деревню.
Вскоре возвратилась вторая разведывательная группа. Она ходила на юг, дошла до речушки в нескольких километрах от бивуака. За рекой видна деревенька в пятнадцать домов.
Русин и командиры взводов, изучая карту, тихо беседовали, строили догадки, что даст свидание с деревенским мэром. Боец-радист и Яромир Полянка, изъясняясь при помощи жестов, копошились возле рации, захваченной на посту пограничной полиции. Вокруг собрались бойцы. Вдруг радист побледнел и прошептал: «Москва, честное слово, Москва!» А затем сорвал наушники а закричал:
— Товарищ старший лейтенант! Москва! Москва говорит!
На крик сбежались бойцы. К радисту тянулись десятки рук.
— А ну, дай!
— На секундочку!
Коренастый боец растолкал товарищей:
— Ребята! Ведь я москвич! Хлопцы, уступите! — вырвал из рук радиста наушники, прильнул к ним и, блаженно улыбаясь, встретил подошедшего Русина:
— Товарищ командир! Ведь и впрямь Москва!.. Левитан говорит… Послушайте….
Русин с недоверием прижал к уху наушники. Сочный баритон передавал об освобождении советскими войсками города Белая Церковь и десятка крупных населенных пунктов.
— Да! Москва! — обрадовался Русин. Но в следующее мгновение он, стиснув зубы, строго взглянул на Старко:
— Что делают часовые?!.. Этак и Блашке появится!.. Раздвинув кусты, на поляну вышел высокий, плечистый мужчина в шляпе, в коротком полупальто и в высоких сапогах. На груди — розетка цветов французского национального флага. Он остановился, вынул из кармана белый носовой платок и, размахивая им, как флагом, громко по-русски, но с акцентом сказал:
– Господа, я мэр Базиль де Рюг, желаю видеть командира отряда.
Русин отрекомендовался. Обменялись рукопожатием. Мэр говорил степенно, не торопясь. Чувствовалось: каждую фразу он в уме переводил с французского. Он пришел познакомиться с партизанским отрядом, появившимся в общинных лесах, и желает знать, откуда прибыли люди и что собираются делать здесь.
Русин кратко рассказал историю отряда.
— Значит, думаете помочь французам избавиться от немецкого ига?
— Не совсем так, — сказал Русин. — Мы — подразделение Красной Армии, борющейся с фашистами. Поскольку и во Франции есть силы, сражающиеся с гитлеровцами, надеюсь на ваше содействие… Что скажете?..
Покачивая головой, мэр вынул из-за пазухи потрепанную газету, надел очки, откашлялся.
— Фашисты победили нас численностью, материальным превосходством и подготовленностью, — степенно сказал он. — Однако французы никогда не переставали бороться за свободу. Они горят желанием восстать, но пока что вынуждены помнить это, — де Рюг похлопал ладонью по газете.
— Долго рассказывать… Лучше послушайте, что написано в обращении господина генерала Штюльпнагеля к населению оккупированных территорий.
Водя пальцем по строчкам, де Рюг переводил фразу за фразой. Постепенно голос чтеца становился гуще, суровее. Он многозначительно поднял указательный палец:
«…Среди вас имеются агенты, оплачиваемые державами — противниками Германии, преступные коммунистические элементы, которые имеют перед собой единственную цель — посеять раздор между оккупирующей державой и французским населением. Эти лица проявляют полнейшее безразличие к тем последствиям, которые могут быть вызваны их деятельностью в отношении всего населения. Французы! Я призываю всех вас, вашу администрацию и вашу полицию содействовать путем проявления вами предельной бдительности и вашей личной активной помощи в аресте виновных. Необходимо предупреждать о преступных действиях и доносить на их участников в целях избежания критической ситуации, которая ввергла бы всю страну в несчастье. Штюльпнагель».
Де Рюг поверх очков посмотрел на бойцов:
— Это обращение, а вот другое… объявление в «Паризер Цейтунг» от шестнадцатого июля сорок второго года, действующее и на сегодня. Там, где появятся такие, как вы, слышите, «…будут расстреляны ближайшие родственники мужского пола, а также шурины, девери и двоюродные братья старше восемнадцати лет— родственники организаторов смуты, — ну, конечно, это касается и приютивших их, — а все женщины, находящиеся в той же степени родства, будут приговорены к принудительным работам. Дети моложе восемнадцати лет, чьими родителями являются вышеуказанные лица, будут помещены в исправительные дома».
Бойцы молчали. Русин нервно покусывал губы, а де Рюг сложил газету.
— Как мне понять вас? — нерешительно спросил Русин.
— А так, — поднимаясь, ответил де Рюг. — Я мэр, должностное лицо. Чтобы оградить общину от несчастья, по долгу службы я обязан немедленно сообщить оккупационным властям о появлении вашего отряда. Господин Штюлъпнагель слов не бросает на ветер. Но… как участник Сопротивления, я этого не сделаю, потому что с наступлением темноты вы уведете отряд…
— Господин де Рюг, — перебил Русин, — это…
— Я не кончил. Община выделила вам бычка, центнер хлеба и гектолитр вина.
— Значит, гоните?
Де Рюг отрицательно покачал головой:
— Нет, не гоню. Я оберегаю жизнь общины. М-да… Так… А среди вас есть кубанцы?