— В «малой войне» под откос летят поезда, прекращается движение по судоходным каналам, из строя выходят электрические станции, останавливаются заводы и фабрики, работающие на нужды оккупантов, горят склады с награбленным имуществом. От берегов Ла-Манша до Средиземного моря, от Бискайского залива на восток — по всей оккупированной территории, под руководством коммунистической партии происходят забастовки. Франция занимает территорию в пятьсот пятьдесят одну тысячу квадратных километров и имеет население сорок три миллиона. Очевидно, Бушард ведет учет казненных заложников. Он не преувеличил количество жертв. Но что они по сравнению с жертвами на Востоке, в Чехословакии, в Польше, в Югославии, в Советском Союзе, где фашисты уничтожают сотни тысяч? Что эти жертвы в сравнении с жертвами битвы на Волге и Курской дуги, где решалась судьба мировой культуры и цивилизации? Капля в океане!
— Да… Бушарды подсчитывают количество казненных в Лилле, в Бордо… и выжидают освобождения Франции руками и кровью союзников. Не будь бушардов, бесцельных жертв было бы меньше, а сражающаяся Франция давно стала бы Францией воюющей. Вот где, кстати, английская пословица: «хвост пытается вертеть собакой»… Однако я заговорил вас… Вы устали… Отдохните, разбейте отряд на группы по три-пять бойцов. А так как ваши люди не знают французского, мы найдем нескольких местных парней, умеющих говорить на языке Великого Октября, и вольем в те группы переводчиками… Мы думаем расквартировать ваш отряд здесь…— Кончиком карандаша Жардан поставил точку на карте… …Бойцы отряда с нетерпением ждали командира. А Старко как сел неподалеку от жардановского дома, так и прождал два часа. Едва Русин вышел, Старко бросился ему навстречу.
— Ну как? Сражается Франция?
— Да, Остап, Франция сражается! Мы, как подразделение Красной Армии, включены в состав армии сражающейся Франции. Мы не одни. Во французском Сопротивлении, брат ты мой, много наших товарищей. Жардан думает, если свести всех, — наберется до дивизии. Не забыть бы сказать нашему грузину: на юго-западе большой известностью пользуется отряд грузин военнопленных, бежавших из тулузских лагерей. Жардан хвалил: крепко дерутся… Пошли, товарищам расскажу, а то поди, заждались…
…Дней через десять отряд Русина получил первое боевое задание, и восемь групп по пять человек спустились с гор и вступили в «малую войну».
К исходу первого месяца на «лицевом счету» отряда значились семь диверсий на железнодорожных путях – подрыв пакгауза с авиабомбами, три шлюза, выведенных из строя, двадцать две уничтоженные автомашины и до двухсот офицеров и солдат вражеской армии.
В особую заслугу отряду поставили освобождение восьмисот французов, насильно мобилизованных для угона в Германию.
Вскоре многие бойцы начали кое-как изъясняться по-французски, освоились с местностью. «Отряд русского Вольдемара», как называли русиновский отряд, с первых же дней заслужил уважение «маки» и, когда перед Жарданом ставили вопрос о проведении рискованных мероприятий или дерзких диверсий, он часто останавливал свой выбор на отряде Русина.
…Во второй половине февраля обстановка потребовала вывести из строя кольцевую линию высоковольтной электропередачи. Специалисты считали: наибольший эффект даст одновременный подрыв нескольких десятков опор и трех трансформаторных подстанций, и даже указали, где и в каком секторе целесообразнее произвести диверсию. На эту операцию Жардан назначил отряды Дютье и Русина. Первому — западный радиус, а второму — восточный. Русин сформировал пять групп исполнителей.
СВОЕОБРАЗНОЕ ТОЛКОВАНИЕ КОНВЕНЦИИ…
В заброшенную каменоломню, к месту сбора после выполнения задания, раньше всех пришла группа Русина. По зыбким тропкам через болота ее провел пожилой крестьянин. Всю дорогу он проклинал свой возраст и холодный мистраль, способный насквозь прохватить не только ветхую одежду, но и человека до костей.
Во второй половине дня подошли еще три группы. У Иберидзе при выполнении задания погиб боец. У Нечаева погибло двое.
…Старко пришел к восходу луны. Доложил о выполнении задания, а затем уже не Русину, а взывая к чувствам товарищей, принялся объяснять причину опоздания. В деревне, через которую шла группа, крестьяне сообщили ему, что в нескольких километрах восточнее, на хуторе за рощей, размещен лагерь для военнопленных американских солдат и офицеров. Пленных человек двести, а охраны всего тридцать.
— Сердце защемило… Эх, думаю, люди томятся в неволе, терпят, как мы терпели, а я, можно сказать, вооруженный до зубов, пройду мимо? В общем… посоветовался с хлопцами и пошли посмотреть. Хуторок дрянной — домик да сараи. В домике начальство лагерное. Вокруг поляны проволока в два кола. Четыре вышки по углам, а на них, как черные вороны, — «блашкины сыны» и, конечно, прожекторы. В центре два барака, а по двору бродят понурые хлопцы. Человек десять подошли к проволоке, смотрят, сердечные, на рощу, где мы, и горько плачут…
— Ну уж и плачут, — усмехнулся Русин, — за двести метров слезы увидел?
— Да это я так, для эффекта, — смутился Старко.— Думается, если к рассвету дойти — километров восемь не больше, — освободить их — раз плюнуть! Что скажете?
— Если бы я сидел в лагере и узнал, что мимо меня прошли партизаны и не попытались освободить меня, на таких партизан я, тьфу! плюнул бы, — горячо сказал Нечаев.
— Я тоже, — поддакнул Иберидзе — Конечно, вам, товарищ старший лейтенант, виднее. Но…
— А тут и думать не о чем, — подхватил кубанец,— ведь союзники они нам. Да пусть и не союзники вовсе. Люди в фашистской неволе. Веди, товарищ командир.
Русину вспомнилось, как сам он стремился вырваться из-за колючей проволоки.
— Ну как, хлопцы?..
Бойцы, как один, молча поднялись…
…К лагерю отряд подошел с рассветом. На территории царила тишина. Казалось, кроме часовых на вышках, в нем никого не было. Но едва прогремели снайперские выстрелы по часовым и партизаны бросились к воротам, как из будки у ворот раздался крик, а из домика выбежали эсэсовцы и залегли в канаве вдоль дороги.
Расчет на внезапность не удался. Прячась в складках местности, люди Нечаева и Иберидзе поползли к хуторку. Эсэсовцы открыли огонь из пистолетов.
Группа Старко наступала на будку. Целясь в окно, Старко метнул пару гранат, но промахнулся, и они разорвались у стены…
Безансонец Жорж несколькими прыжками достиг канавы, спрыгнул в нее и гранатами забросал эсэсовцев во фланг. Те побежали. Преследуя их, партизаны рассыпались по полю.
Старко метнул третью гранату. Она влетела в окно. Одновременно со взрывом распахнулись боковые двери, четыре охранника выскочили наружу и со всех ног помчались прочь…
Едва смолк бой, из бараков сперва робко, а затем смелее начали выходить военнопленные. Они столпились у дверей бараков и с интересом наблюдали за действиями партизан.
Встреча получилась далеко не такой теплой, как представлял себе Старко. Пленные молчали. Ни один из них не шевельнулся. Ни один не бросился благодарить освободителей.
— Не понимают, видно, — в замешательстве проговорил Старко, — счастью не верят. Объясни им, Владимир Николаевич, а то у меня французские слова, какие знал, вылетели из головы.
Русин подошел к группе поменьше. Одетые в военную форму, чисто выбритые, отнюдь не производившие впечатления замученных, пленные со спокойным любопытством смотрели на обросшего щетиной незнакомца.
«Не чета нашему брату, холеные», — с горечью подумал Русин, останавливаясь в трех шагах от группы, и, козыряя, сказал:
— Господа, вы свободны!
Он повторил эти слова по-французски и по-немецки, но ответа не последовало.
Американец с чисто выбритым лицом аскета, ростом: под стать Русину, только в плечах поуже, вполголоса проговорил что-то по-английски. Моментально пять военнопленных побежали ко второй группе и, громко выкрикивая короткие фразы, широко раскинули руки. Военнопленные повернулись кругом и послушно вошли в барак.
Как только последний переступил порог и дверь захлопнулась, высокий, отдавший распоряжение, подошел к Русину, щелкнул каблуками, двумя пальцами дотронулся до края пилотки:
— Я капитан пехоты Гарри Сауд. Что вы изволили сказать, сэр? — Гарри Сауд, оказывается, владел русским языком.
Русин протянул руку:
— Вы свободны, господа. Охраны нет… Вы свободны. Мы — отряд русских партизан, действующий в составе «маки».
Капитан Сауд вяло пожал руку.
— Если не ошибаюсь, вы говорите по-немецки? Мне немецкий язык более близок, — сухо сказал Сауд и сейчас же по-немецки повторил вопрос: — С кем имею честь?
За спиной Русина стояли бойцы отряда. Он слышал прерывистое дыхание двадцати пяти человек, взволнованных и уставших в бою. Они имели право знать, о чем будет говорить один из тех, ради освобождения которых они только что рисковали жизнью.
Русин гордо вскинул голову и по-русски повторил:
— Вы освобождены подразделением Красной Армии, сражающимся в рядах «маки».
Сауд вскинул плечи:
— Простите, сэр, но в данном случае произошло недоразумение…
Повернувшись вполоборота и поглядывая то на своих, то на бойцов, капитан Сауд заговорил по-немецки. Русин оторопело слушал его, а Крезер — ото дня ко дню он все лучше осваивал русский — едва успевал переводить громким шепотком: — Офицеры и солдаты американской дивизии сражались в Италии под знаменами фельдмаршала Александера. Каждый из них готов присягнуть в том, что воевал честно, как полагается уважающему себя солдату, и только в силу создавшейся боевой обстановки они были вынуждены сложить оружие и сдаться в плен на милость победителя.
Они «вышли из игры» и находятся под покровительством и охраной Гаагской и Женевской конвенций о военнопленных. В лагере побывали представители швейцарского Красного Креста. Многие из пленных установили связь с родными.
Если бы господин старший лейтенант Красной Армии сказал: «Джентльмены, вы свободны, мы препроводим вас до ближайшей железнодорожной станции и, обеспе