— Вот это герои! — с завистью проговорил унтер-офицер.
Он с удовольствием скомандовал бы: «За мной!» и бросился на помощь, но инструкция категорически запрещала удаляться от объекта в любых условиях. Но зато, как только партизаны покажутся, он даст им «прикурить» из пулемета.
Выстрелы прекратились. Унтер-офицер усмехнулся: партизаны, — кто-кто, а он их знает, — презренные трусы, отошли. Их теперь и с собаками не разыщешь.
По шоссе к мосту уже не бежали, а торопливо шли гауптштурмфюрер СС и сопровождающие его эсэсовцы. Солдаты охраны столпились возле унтер-офицера и приветливо махали руками.
Тяжело дыша, Русин взобрался по насыпи и, остановившись в нескольких шагах от унтер-офицера, грозно спросил:
— Кто старший?
Унтер-офицер щелкнул каблуками и вздернул подбородок:
— Вы слышали стрельбу? Вы видели бой?
— Цу бефель! — отчеканил унтер-офицер. — Но, господин гауптштурмфюрер, разрешите доложить…
— Молчать! — зло тараща глаза, закричал «гауптштурмфюрер». — Вы и ваша команда — трусы! Почему не пришли на помощь? Вы забыли присягу? Да я вас… Сколько человек охраны?
— Отделение! Со мной десять! Разрешите доложить, — пролепетал унтер-офицер.
— Хватит. Выстройте отделение. Я должен огласить важное письмо фюрера!
Подталкивая друг друга, солдаты выстроились в две шеренги. По команде унтер-офицера часовые стали на левом фланге. Сам он замер на правом.
Русин чуть отступил, взглянул на «эсэсовцев», стоявших с автоматами наизготовку.
— Огонь!
Автоматы хлестнули горячим металлом. Унтер-офицер, не вскрикнув, рухнул первым. Русин поднес к губам свисток. Через несколько минут на мосту появился Нечаев со своей группой. Послышались глухие удары ломов…
Где-то за холмами натужно гудел локомотив. Русин торопил: «Побыстрее!» Наконец заложена последняя мина. Нечаев дымящейся сигаретой поджег шнур, подул на него…
Бойцы побежали к машине. Неимоверно сильный толчок взрывной волны остановил их, и они увидели, как в воздух взлетели глыбы земли, камни, шпалы. Верхняя часть моста, расколовшись надвое, упала на нижнюю, та, осев, рухнула и запрудила мутную реку.
Громоподобное эхо прокатилось по холмам. Огибая бугор, к мосту выскочил товарный поезд.
— Жерар, за руль! — распорядился Русин. — Если все обошлось благополучно, Вальц и Иберидзе ждут нас…
…Вряд ли кто из шоферов взялся бы провести машину по дорогам, по которым вел ее Жерар. Она то заползала в густые камыши, то стремительно бежала меж квадратов полей и садов, то переваливала через холмы, как паутиной, покрытые густой сетью тропок, и, наконец, преодолев оросительную канаву, покатилась по горной лесной дороге.
Люди в кузове чувствовали себя не особенно уверенно, а Жерар, где было возможно, жал на газ, круто вертел баранку и изредка косился на Русина.
Тот временами сверялся с картой, перехватывая взгляд Жерара, сквозь стиснутые зубы цедил: «Мы опаздываем!». Жерару было непонятно, о каком опоздании говорит командир, когда до маленькой деревушки, где был назначен сбор, уже недалеко.
…Возвратившись со свидания с господином Дора, Русин созвал командиров групп и в общих чертах обрисовал план операции:
— Эсэсовский капитан должен знать немецкий язык. Со мной пойдет Нечаев со взводом. Он и в технике разбирается, и неплохой подрывник. А вот насчет туннеля подумаем. Следовало бы выделить человек пять, но нельзя — только одно место. Пойдет один.
— Я пойду! — вызвался Иберидзе и повторил: — Я пойду. И один буду и… сойду за пятерых… А прикрытие сами назначайте.
— Прикрывать Шота будет мой взвод, — проговорил Вальц.
Никто не удивился.
…Иберидзе и Вальц ушли на два дня раньше группы Русина — Нечаева. По расчетам, туннель должен был быть взорван позавчера, и, если все сошло благополучно, группа Вальца уже на месте сбора. Но мало ли что, могло случиться! Иберидзе мог не дойти до водокачки. Намеченный Дора состав могли задержать на станции. А может быть, группа дошла до цели, Иберидзе выполнил задание, но на обратном пути они столкнулись с врагом и нуждаются в помощи?..
Машина свернула на лесную просеку, кое-как проползла с километр и очутилась в деревушке, известной "многим как «столица маки».
Обитатели ее гордились тем, что за всю войну и оккупацию ни один немец не рискнул побывать у них в деревеньке, хотя власти знали, что в ней находят пристанище партизаны.
В деревне группы Иберидзе — Вальца не было, а между тем вездесущие мальчишки сообщили: «маки»– взор-? вали железнодорожный туннель…
…Как и предупреждал господин Дора, километровый туннель, намеченный к взрыву, усиленно охранялся •оккупантами. Непосредственные подступы к нему были перекрыты. С обеих сторон туннеля стояли парные часовые. Перед проходом каждого поезда специальная группа, возглавляемая младшим офицером, проезжала на ручной дрезине по туннелю и тщательно осматривала путь.
Иберидзе сопровождал взвод Вальца — пятнадцать человек. Они вовремя подошли к маленькому рабочему поселку, встретились с руководителем местной организации Сопротивления, а тот представил двух франтирёров — восемнадцатилетних парней. Именно они должны были провести Иберидзе через перевал к водокачке, там посадить его на хвостовой вагон состава, идущего на север, и помочь великану донести часть «багажа» до водокачки.
Из поселка до будки путевого обходчика, откуда начиналась тропа на перевал, шли вместе.
— Вот здесь и ждите, — сказал Иберидзе, останавливаясь у шлагбаума неподалеку от будки.
Вальц не спускал глаз с друга. На душе было тяжело. На опасное дело шел Шота.
— Сон видел сегодня, — переминаясь с ноги на ногу, сказал Иберидзе. — Будто был в Тбилиси. Вместе с торбой и Владимиром Николаевичем поднялись на Мтацмин-да… Красивый мой город, хороший… Вообще хороший, а с горы — лучше не найдешь. После войны обязательно в Тбилиси встретимся… Ну… скажи мне, как я тебя учил.
— Нахвамдис? — неуверенно проговорил Вальц.
— Нахвамдис, дзмао! — ответил Иберидзе, крепко обнял друга, пожал руки товарищам, подхватил увесистый чемодан и, вскинув его на плечо, взглянул на проводников:
— Пошли, орлы, пошли!
…В ночной тишине долго слышались шаги Иберидзе; Вальц, не мигая, смотрел ему вслед и, когда смолкли шорохи по ту сторону железнодорожного полотна, как бы отвечая собственным мыслям, проговорил:
— Поезд, с которым вернется Шота, пройдет завтра ночью…
…Всю ночь Иберидзе и проводники шли в гору. Временами останавливались, перекладывали с плеча на плечо тяжелые чемоданы. С рассветом путники расположились между валунами на перевале. Проводники тихо переговаривались и с уважением поглядывали на Иберидзе. Они догадывались, что лежит в чемоданах и с какой целью идет великан к водокачке. Их поражали его спокойствие, невозмутимость и добродушная улыбка.
В долину спустились быстро, остаток дня пролежали на опушке леса и в сумерках перебрались в кусты у путей к водокачке.
В десять часов вечера подошел поезд с юга. Протащив за собой длинный состав, локомотив остановился у водокачки. На одном из вагонов мелом был нарисован круг с вписанной фашистской свастикой.
— Это ваш поезд, — прошептал черноглазый проводник, выразительно поводя бровями на условный знак.
Подхватив чемоданы, Иберидзе и молодые патриоты торопливо пошли вдоль состава.
С тормозной площадки хвостовой платформы спустился железнодорожник. Размахивая фонарем, он что-то прокричал в темноту.
Проводники уложили чемоданы под скамью в будке и начали объяснять: на скамье стоит зажженный фонарь, как только загудит локомотив, Иберидзе вскочит на площадку, фонарь высунет наружу, а за границей станции уберет его. Иберидзе сказал: «Бьен, понятно!»
Паренек пониже ростом порывисто схватил руку великана, потряс и, прижимая к груди, зашептал:
— Джорджи… мосье… мы говорим: «Счастливо».
Иберидзе стало неловко:
— Ладно уж, — пробормотал он. — Иди, брат, иди… неровен час… уж я сам… спасибо…
Локомотив загудел. В тон ему залился свисток обер-кондуктора. Состав вздрогнул. Одним махом Иберидзе вскочил на подножку, схватил фонарь и высунул наружу…
Как только промелькнул семафор, Иберидзе закрепил фонарь на кронштейне и, забравшись в будку, скрючившись, сел. Поезд шел быстро. От водокачки до туннеля было двадцать семь минут хода.
Не поднимаясь с места, Иберидзе извлек из-под скамьи чемоданы, приговаривая: «Это первый… это второй… это последний», в порядке номеров положил их перед собой и, глядя на блестящие замки, задумался.
Три чемодана — три снаряда, сто килограммов взрывчатки сильнейшего действия. Туннель длиной с километр. На первых ста метрах надо сбросить чемодан номер один… В середине — чемодан номер два, а как только паровоз загудит при выходе из туннеля — третий. Никакой философии, абсолютно не страшно: рванул чеку и бросил… Механизмы всех трех снарядов сработают одновременно… Все просто. От взрыва туннель завалится. В этот момент Иберидзе будет далеко… «Далеко ли? С какой скоростью будет идти поезд за туннелем? Смогу ли вовремя спрыгнуть?» Уверенно тряхнув головой, Иберидзе произнес вслух: «Спрыгну!» «А вдруг пиротехники ошиблись и первый чемодан взорвется в момент броска?» Представив весь ужас катастрофы Иберидзе зажмурился. И вдруг ему почудилось кресло, сидя в котором он «принимал водную процедуру», совсем некстати появилось лицо доктора Граббе. Тот надавил на выстриженное темя и шипящим голосом спросил: «Болит?»
— Не болит, нет, гад ты этакий! — громко проговорил Иберидзе, открыв глаза. — И пиротехники не ошиблись, ну, а я не перепутаю!
От внезапного толчка Иберидзе больно ударился головой о стену будки. Лязгая и громыхая буферами, поезд стал. Иберидзе выглянул наружу. Подсвечивая карманными фонариками, путаясь в полах шинелей, вдоль состава бежали солдаты. Они по двое останавливались у вагонов с тормозными площадками и лезли на них.
Придерживая автоматы, два солдата добежали до хвостовой платформы, посигналили фонариками и неуклюже поднялись на площадку к Иберидзе.