Вальц ужом полз по самой кромке оврага и вдруг, забыв о предосторожности, вскочил и, размахивая руками, закричал: «Кыш вы, проклятое племя!» — На противоположном скосе оврага, метрах в четырех от дна, запутавшись в ветвях одинокого куста, разбросав руки и ноги, лицом вверх лежал Шота Иберидзе. Черный ворон вразвалку ходил по нему.
— Кыш! Кыш! — вторично прокричал Вальц и, не раздумывая, спрыгнул на сыпучий скос оврага…
…ЗАДАНИЕ ВЫПОЛНЕНО…
Кубанец наблюдал за Вальцем и в то же время поглядывал на железнодорожную насыпь.
— Заметят, чего доброго…
В конце концов кубанец не выдержал:
— Вы бы, други-пулеметчики, взяли под прицел насыпь. Что-то «фрицы» забеспокоились…
…Расчистку пути и подступов к туннелю производили американцы военнопленные, охраняемые солдатами. Молодой солдат, из швабов, слышал разговор офицера с членами комиссии по расследованию причин взрыва туннеля: по-видимому, диверсант не успел соскочить с хвостовой платформы, остался под сводами рухнувшее го туннеля или раздавлен горой, свалившейся на рельсы.
Шваб был не прочь взглянуть на труп смельчака, рискнувшего жизнью во имя чего-то, непонятного его уму. Но трупа не было. Позевывая, он повернулся на каблуках и замер.
Более двух часов тому назад он обратил внимание на ворона, который, зависая в воздухе, кружился над оврагом и громко, призывно каркал. Немного погодя уже два ворона кружили там же, а сейчас их огромная стая!.. Что же привлекло внимание хищников? Может быть, ошибаются члены комиссии, диверсанта скинуло в овраг взрывной волной и хищники собираются справить по нем тризну?
— О да, — согласился подошедший фельдфебель. — Вы правы. А вон и его товарищ… Смотрите, смотрите, ползет… Побежал… Нуда!..
Десятки пар глаз наблюдали за Вальцем и каркающей стаей.
— Сейчас мы возьмем их, — самодовольно улыбаясь и потирая руки, сказал старший лейтенант — начальник охраны. — Достаточно по пяти человек спуститься вдоль оврага, и диверсанты окажутся в мешке. Кто желает отличиться? При успехе гарантирую двухнедельный отпуск каждому…
До пятнадцати солдат с автоматами на изготовку начали торопливо спускаться по откосу железнодорожной насыпи к оврагу…
— Эх, хлопцы, дело дрянь, засекли Мишу. Видите, что творится? — сказал кубанец, кивая в сторону насыпи. — Надо выручать. Пулеметчики, по «фрицам»… Двое наперерез к Вальцу… Остальные за мной, к выходу из оврага… Огонь! Пошли!..
…В тот момент, когда Вальц достиг дна оврага и бросился к кусту, в ветвях которого запутался Ибери-дзе, затрещали пулеметы, послышались длинные выстрелы из автоматов и громкие крики.
Вальц вскинул голову. По крутому склону железнодорожного полотна, по колена увязая в сыпучем грунте, с трудом сохраняя равновесие, сползали неприятельские солдаты. Партизанские пулеметы строчили по ним, а с насыпи автоматчики открыли ответный беглый огонь по поляне и вдоль оврага.
Раздумывать было некогда. Вальц с разбега вскарабкался к кусту и, падая, ухватился за один из корней. Куст, не выдержав тяжести, вместе с грунтом пополз вниз.
Иберидзе тихо застонал.
— Жив! — воскликнул Вальц и, как только куст остановился в своем падении, подхватил друга, взвалил на плечо и, не обращая внимания на усиливающуюся перестрелку, побежал вниз по оврагу.
…Завязался бой. Первая же пулеметная очередь скосила пятерых фашистских солдат, а остальные кубарем скатились с насыпи, укрылись за валунами и, ничего не видя перед собой, начали стрелять. С железнодорожного полотна открыли беглый огонь из карабинов и автоматов по оврагу и рощице, где притаились партизаны.
Вальц бежал. Немцы видели его. В бой вступил ручной пулемет противника. Пули со свистом впивались в скосы оврага, щелкали о камни. Неожиданно Вальц услышал: «Держись, Миша!» Голос товарища прибавил сил. До конца оврага оставалось каких-нибудь два десятка шагов. Навстречу бежали друзья.
— Ми-ша! — простонал Иберидзе.
«Больно ему, неудобно держу», — сообразил Вальц, приостановился, с плеча на плечо бережно переложил драгоценную ношу и… Короткий, сильный, тупой удар в спину, ниже правой лопатки, сбил Вальца с ног. Он споткнулся, сгоряча пробежал несколько шагов, упал и, еще не чувствуя своего ранения, приподнялся на руках, взглянул на друга: не ушибся ли?
В глазах Вальца поплыли фиолетовые круги, во рту стало солоно, на губах показалась алая пена. Он видел озабоченные лица товарищей, склонившихся над ним. Слышал, как кубанец спрашивает: «Ранен?» Вяло подумал: «А как же быть с Шота?», мотнул головой:
— Хлопцы, жив Шота, жив!..
…Как только партизаны скрылись из виду, лейтенант, начальник охраны, приказал прекратить стрельбу: он не имел права преследовать партизан, к тому же в перестрелке было потеряно семь человек ранеными и убитыми и израсходованы патроны…
…Иберидзе и Вальц были в бессознательном состоянии. Их несли на самодельных носилках. В сумерках отряд подошел к окраине населенного пункта. Отсюда оставалось пройти километра три по шоссейной дороге, а там через поле в лес, на перевал, в столицу «маки».
Кубанец вел группу, как подсказывал опыт: впереди два человека — дозор, за ними — ядро, шесть бойцов с носилками, а остальные прикрывали фланги и тыл.
Группа двигалась по проселочной дороге, обрамленной канавами, вдоль которых рос чахлый кустарник. До шоссе оставалось метров тридцать. Дозорные вышли на шоссе, помахав руками, дали знать об отсутствии опасности. И вдруг с трех сторон засверкали яркие вспышки, загремели выстрелы. Дозорные упали.
Отряд попал в огневой мешок. В темноте невозможно было определить количество противника. По команде бойцы бросились в канаву, не отвечая на выстрелы, поползли к шоссе, а у самого кювета притаились. Фашисты прекратили стрельбу.
Из кустов доносились шорохи и приглушенные слова команды. Вдруг короткий, пронзительный свисток поднял группу автоматчиков на шоссе.
— Гранаты к бою! — прошептал кубанец. — Бросаем… Контратакуем… Пробиваемся к лесу… Пулеметчики — огонь!
Тринадцать гранат одновременно упали на шоссе… Тринадцать гранат полетели в кусты справа. Пулеметчики нажали гашетки.
— Гранаты!.. Не жалеть гранат!.. За мной, урра! — закричал кубанец и первым бросился навстречу противнику…
…Как раненый зверь, преследуемый сворой трусливых собак, знающих силу клыков и когтей намеченной жертвы, группа с непрерывным боем пробивалась к лесу. Бойцы ползли, тащили носилки с товарищами, притаившись, высматривали наседающего врага, встречали его гранатами, бросались врукопашную и вновь ползли…
По мере приближения к лесу, фашисты действовали нерешительнее. А потом залегли и, не жалея патронов, вслепую повели огонь.
…Вокруг Русина и бойцов отряда собрались жители деревни. Многие из них слышали об «отряде Вольдемара», но впервые видели грозных «русских маки».
Неожиданно раздался мальчишеский крик:
— Идут! Идут!
Из леса вышли партизаны: четыре человека с носилками на плечах. Они медленно шли по просеке. Завидев товарищей, бегущих навстречу, партизаны положили носилки на землю.
Русин остановился в двух шагах от группы. Сердце болезненно сжалось: не было видно Яромира Полянки, жизнерадостного безансонца Франсуа, семерых хороших хлопцев, преданных Родине бойцов, а на носилках — Вальц, без кровинки в лице, и Иберидзе, с распухшим серым лицом.
С легким стоном Иберидзе приподнялся на локтях и, с трудом шевеля губами, прошептал:
— Товарищ старший лейтенант, задание выполнено.
«ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА»
Отряд Русина благополучно добрался до района базирования. Поздравить бойцов с выполнением ответственного задания приехал Жардан.
— Теперь я понял, что значит «нет крепостей, которых большевики не могли бы взять!..» — сказал он, обнимая Русина.
Иберидзе и Вальца отправили в партизанский госпиталь.
Раненых повез Старко. Грустно было бойцам расставаться с товарищами, хотя и знали, вернутся они, а все же тяжело вздыхали.
— Мы от шталага Кирмфельда до Шварцвальдского леса вместе прошли, — как бы оправдываясь, сказал Русин. — Пол-Франции по-пластунски проползли. Плечом к плечу стояли перед смертью… Конечно., отлежится Шота и Мишины раны зарубцуются, но… тает отряд. Осталось только тридцать девять человек.
Жардан потрепал Русина по плечу:
— Ничего. Завтра к вам придут одиннадцать человек. Командир у них — Кузьма Гребных, матрос-черноморец. Все они, вооруженные одним самодельным ножом, ушли из лагеря на севере, а к нам явились, как из арсенала…
…Три одновременные диверсии, дерзкие по замыслу, парализовали наиболее важные железнодорожные магистрали, связывающие юг с севером и востоком. Взрыв мостов и туннеля разъярил оккупантов. Как никогда, они почувствовали, что и во Франции, где на них покорно работают официальный аппарат марионеток Виши и предатели народа, скрывшиеся под личиной патриотов, почва ускользает из-под ног.
Фашисты метались в поисках неуловимых «русских маки», которым народная молва приписывала эти три диверсии. Немецкое командование с удовольствием организовало бы большую карательную экспедицию в партизанские районы, но обстановка на Восточном фронте, где Советская Армия успешно продолжала наступление, требовала срочной переброски новых дивизий.
Дерзкие диверсии все же заставили оккупантов бросить войска на борьбу с разрастающимся партизанским движением и на охрану коммуникаций. Карательные отряды врывались в деревни и рабочие поселки, расстреливали «подозрительных», хватали «заложников», угоняли мужское население, жгли дома.
…Уезжая, Жардан сказал:
— Отдохните, а затем переходите к тактике мелких неожиданных ударов…
На следующий день черноморец Гребных привел группу бойцов, а уже через неделю, глядя на них, Русин говорил: «Хлопцы что надо».
Пашон, Жорж-безансонец и Жерар частенько ходили в разведку. Они ухитрялись бывать далеко за пределами партизанских районов и собирали сведения о наиболее чувствительных местах врага.
— Мой командир, — восторженно докладывал Пашон, — верьте словам: Франция кипит, наконец-то она стала котлом с похлебкой.