Чудом уцелевший дорожный знак, предупреждая о крутом, зигзагообразном повороте и спуске за ним, требовал подать сигнал и перейти на скорость пешехода. Посреди дороги, словно из-под земли, выросли два солдата. Широко расставив ноги и растопырив руки, они грозно кричали: «Хальт! Хальт!»
— Не останавливаться! — распорядился Русин. Нечаев включил сигнал и, не сбавляя хода, направил машину на солдат. Те отскочили в сторону. Грузовики скрылись за поворотом и, описав головокружительную петлю, выскочили на дорогу, проложенную на крутом склоне горы.
Справа над бойцами нависали огромные глыбы скал. Слева, далеко внизу, шумела река. А впереди, на лысой куполообразной макушке горки, закрывающей выход из деревни к переправе, траншеи, пулеметные гнезда, минометная огневая позиция, темные пятна лазов в блиндажи, и все это окутано паутиной ходов сообщения, захватывающих и дорогу.
— Приготовились, — закричал Русин, вылезая на подножку…
…Командир стрелковой дивизии, не так давно принявшей участие в жаркой битве у озера Балатон, полковник Уралов, сидел на наблюдательном пункте командира одного из полков.
Четвертый день дивизия стоит перед рекой. Если бы не отвесный правый берег, на котором и кошке ступить негде, река давно была бы форсирована. Вот что значит не воспользоваться бурно развивавшимся наступлением и с ходу «на плечах противника» не овладеть единственной переправой.
К реке у переправы не подойти. Несколько тяжелых крупнокалиберных пулеметов простреливают излучину. Им в «накладку» помогают минометы. А вчера, с утра до поздней ночи, по излучине стреляла батарея тяжелых пушек. Выпустила свыше двухсот снарядов. Авиация не обнаружила батарею. Артиллеристы говорят: «бьет на пределе». От этого пехоте не легче. Неужели придется ждать, пока правофланговая дивизия прорвет фронт, а злополучный ротный опорный пункт, висящий над переправой, падет сам собой?
Полковник чуть повел биноклем: обогнув гору, на дорогу выскочили два грузовика с солдатами.
— Этого еще не хватало! — возмутился командир дивизии. — И чего смотрят артиллеристы? Снять машины!
Артиллерийский наблюдатель немедленно передал координаты цели на огневую позицию. На наблюдательном пункте наступила такая тишина, что телефонисту казалось, будто он слышит тикание часов в кармане командира дивизии.
Прогремели артиллерийские выстрелы. Даже невооруженным глазом было видно, как метрах в сорока за второй машиной взрывы подняли тучу земли. Затем, опять-таки правее машин, взметнулись грозные облака. Третий залп обрушил снаряды намного впереди машин.
Командир дивизии был вне себя от гнева.
— Безобразие! Вам стрелять только по неподвижным целям! Смотрите, что делается… Смотрите!..
Артиллерийский наблюдатель видел, как машины остановились, а солдаты проворно соскакивали с них и один за другим скрывались в ходе сообщения.
— Бе-зо-бра-зи-е! — крикнул полковник, сердито взглянул на связиста, протягивающему ему телефонную трубку. — Что там еще?! Командир батальона Голубев? Это с левого фланга?
Полковник взял трубку, приложил к уху. Лицо у него вытянулось от удивления:
— Что-о-о!? Внутри обороны противника идет бой? Вы сами слышите крики «ура»?! Слышите перестрелку? Что-о-о? Красное знамя взвилось на горе?..
ГИБЕЛЬ ДРУГА
…Как только Русин скомандовал: «Приготовиться!», за бортом второй машины разорвались снаряды. На бойцов обрушились комки сухой горячей земли.
— Под своих попали, — црипадая к баранке, прохрипел Нечаев.
— Жми, Костя, жми! За фрицев приняли… Сейчас опять ухнет.
Второй залп подхлестнул машины. До начала хода сообщения оставалось совсем, совсем немного. Русин ждал третьего залпа. Вот-вот примчится смерть, по всем законам науки и техники укупоренная в стальные стаканы артиллерийских снарядов. Обидно в последний момент погибнуть от снаряда, сделанного руками близких и посланного в тебя, возможно, родным братом! И вот третий залп… Лавина песка и мелкого камня обрушилась на машины.
…Охота русской батареи за безрассудными смельчаками, рискнувшими днем на машинах выскочить на дорогу, по которой страшно ходить даже ночью, привлекла внимание немецкого гарнизона ротного опорного пункта. Покинув боевые посты, солдаты по ходам сообщения перебежали на обратные скаты и с замиранием сердца смотрели, как грузовики с пехотинцами несутся по спуску к ним.
После второго залпа капитан закатил глаза:
— О, мой бог, они сорвутся в пропасть.
Черные султаны третьего залпа, взвившись перед машинами, скрыли их. А когда рассеялась туча пыли и дыма, кто-то радостно воскликнул:
— Спасены! Спасены! Вон они!.. Вон!
Солдаты возбужденно кричали. Несколько человек бросились навстречу смельчакам, но вдогонку им раздался тревожный окрик капитана: «Назад! Немедленно назад!»
Чудом спасшиеся на бегу снимали плащ-палатки, срывали и прочь выбрасывали каски, надевали пилотки, на которых сверкали красные пятиконечные звездочки. Белокурый офицер сорвал погоны и, потрясая автоматом, кричал не по-немецки.
Немецкий капитан не своим голосом завопил:
— Предательство! Назад! Все по местам!
Ему под ноги упала шипящая граната. Автоматная очередь сбила с него фуражку. Капитан поскользнулся. По окопам несся грозный клич:
— За Родину! Ура!..
…Гарнизон немецкого опорного пункта оказался жертвой собственной беспечности и любопытства. Многие солдаты, наблюдавшие за машинами отряда, были без оружия, и неожиданно завязавшийся бой оказался для них роковым.
Человек двадцать заскочили в блиндаж и под угрозой уничтожения завопили о сдаче. Остальные вступили в рукопашную схватку. В ход пошли ручные гранаты, автоматы, приклады, шанцевый инструмент, ножи, кулаки. Никто из сражающихся не замечал шквального огня, обрушенного на них советской артиллерией. Менее чем за полчаса отряд полностью овладел узлом сопротивления и сейчас же начал перестраивать оборону фронтом на запад.
— Знамя! Знамя водрузить! — распорядился Русин. Старко ползком забрался на макушку горы и под крики «ура» укрепил знамя на видном месте…
Когда красное полотнище, как парус, наполнилось ветром и вдруг ожило, командиры отделений, не сговариваясь, окружили Русина.
Русин посмотрел на их осунувшиеся лица, на глубоко запавшие, горящие большим волнением глаза. Не сломили их позор и муки плена и издевательства палачей.
Они выстояли, они победили в неравной жестокой борьбе. И, как никогда, они готовы к новой великой битве. Оборона перестроена фронтом на запад, рядом — крикни, услышат — братья, а перед их глазами, зовя вперед, полощется красное знамя.
Командиры несколько мгновений молчали, не скрывая и не стыдясь слез.
— Доложить надо, — хрипло прервал молчание Русин. — Я пойду доложу. За старшего остается Нечаев. Ты, Костя, смотри в оба… Заместителем у тебя Шота. Тебе, Остап, раненые… Со мной пойдут Мийус и Гребных…
Крепко пожал он руки боевым друзьям, легко перескочил через бруствер на дорожку, ведущую к реке, и, придерживая пистолетную кобуру и полевую сумку, побежал вниз.
Товарищи взглядами провожали счастливцев. Видели, как те поволокли лодку к воде, как оттолкнулись от берега… как им навстречу бежали красноармейцы… Вот лодка с разбегу уткнулась носом в берег…
Неожиданно на гору обрушились десятки мин и снарядов. Немецкое командование решило стереть с лица земли смельчаков. Залпы следовали за залпами. Не ослабляя наблюдения, бойцы притаились в траншеях, и вдруг раздался тревожный крик:
— Знамя! Знамя!
Взрывной волной сбило знамя. Оно упало. Несколько бойцов, пренебрегая опасностью, поползли к макушке горы. Опережая всех, Старко подхватил знамя, привстал на колено, взмахнул им, сильным ударом вогнал древко в щель меж камней и вдруг как-то неестественно начал скользить вниз по крутому каменному склону. Голова его закинулась, пилотка свалилась.
— Остап, скорее! — испуганно закричал Нечаев.
— Отвоевался Остап! — с душевной болью тихо сказал боец с перебинтованной рукой. — В самый висок!
…Лодка стремительно неслась к советскому берегу. У Русина захватывало дух: вот он, долгожданный момент! Вот она, встреча со своими! Выстраданная, кровью добытая встреча! Не такой он представлял ее. Думал выстроить взвод, подойти к старшему начальнику и от имени всех отрапортовать… Жаль, обстановка не позволила. Того и гляди, немцы кинутся на штурм и вновь оседлают переправу.
«Кто же здесь старший? К кому являться?» — думал Русин, всматриваясь в группу военных.
Лодка еще не причалила, а Русин выскочил на берег и, стараясь не волноваться, громко спросил:
— Кто старший?
— Я, — ответил капитан Голубев. — Комбат капитан Голубев…
Русин вытянулся и четко доложил:
— Товарищ капитан, взвод в составе сорока восьми бывших военнопленных выбил противника с высоты, занял оборону и ждет вашего приказа. Докладывает старший лейтенант Русин…
…Из штаба батальона Русину пришлось явиться в штаб полка, оттуда к командиру дивизии. Его расспрашивали. Он докладывал, рассказывал. Только под вечер возвращался он к отряду.
В излучине реки кипела жизнь. Неутомимые труженики войны — саперы наводили мост. Связисты по дну реки тянули телефонный провод на плацдарм. Сновали лодки с пехотой, плыли плоты с пушками и машинами. Батальон капитана Голубева дрался в двух километрах западнее бывшего ротного опорного пункта.
По приказу командира дивизии взвод Русина временно был оставлен на месте. Русин ожидал восторженных объятий друзей, но его встретили молчанием. Угрюмо потупив взор, стоял Нечаев. Опустив голову, с ноги на ногу переминался Иберидзе. Крезер, повернувшись вполоборота, патронной гильзой ковырял стену окопа. Бойцы стояли насупившись.
Русин тревожно огляделся по сторонам и чуть слышно спросил:
— А Остап? Где же Остап? Бойцы молчали.
— Нет его. Погиб Остап Данилович. У знамени погиб, — сдерживая волнение, сказал Нечаев.
На миг замерло сердце Русина. Руки беспомощно повисли вдоль тела. Не глядя на товарищей, он медленно поднялся на макушку горы и остановился у глубокой ямы. Возле нее лежали трупы семнадцати бойцов, погибших в пос