Номенклатура огромная, около 800 рабочих цеха работают в три смены. Инженерно-технические кадры цеха неплохие, но они были очень задерганы неразберихой и излишней суетней. Мне как начальнику цеха прежде всего пришлось добиться реального плана и материально-технического обеспечения, строгого выполнения графика по сменам, технологическим агрегатам, значительно подтянуть технологическую и производственную дисциплину. И все это, вместе взятое, решило исход дела.
Через пять месяцев цех стал передовым на заводе, повысилась заработная плата рабочих, пошла премия для ИТР и рабочих, поднялся моральный дух коллектива. Говорили, что совершилось «чудо», но чуда никакого не было — просто был наведен порядок, повысилась дисциплина и ответственность, возросла материальная заинтересованность, развернулась борьба за качество выпускаемой продукции. Мой авторитет как начальника цеха еще больше повысился. На заводской партийной конференции меня избирают членом парткома завода, а затем членом Сталинского райкома КП(б)У.
В октябре 1938 года дирекция, партком завода рекомендовали меня на должность начальника производства.
Значительно поправились мои материальные и жилищные условия. Я получил в благоустроенном заводском доме на улице Иванова, 9 хорошую комнату со всеми удобствами. Значительно легче стало всей нашей семье.
1939 год. Время было тревожное и беспокойное со всех точек зрения. Почти каждый день, вернее говоря, каждую ночь происходили аресты работников завода. Были арестованы многие кадровые квалифицированные рабочие, не говоря уже об арестах среди ИТР, включая начальника пожарной охраны завода. В общей сложности было арестовано около 80 человек. Некоторые из них возвратились на завод, но они хранили буквально гробовое молчание о том, что с ними произошло и за что их арестовали. О судьбе многих наших заводчан так мы ничего и не узнали, и они бесследно исчезли. Клеймо «враг народа», «оппортунист» постоянно мелькало в газетах, по радио, в выступлениях партийных деятелей. Народ да и в целом партия были политически терроризированы. Все друг друга опасались, не доверяли: отец — сыну, сын — отцу. Доносами было опутано все и вся. Очень было тяжелое время, и многие из нас выжили случайно.
По производству спецтехники, мобилизационным мероприятиям чувствовалось, что идет усиленная подготовка к возможным военным столкновениям. Все это тоже волновало и тревожило людей. Все ждали чего-то особенного и неприятного. Призывы, утверждения: «Ни пяди нашей земли врагу, а если возникнет война, то воевать будем только на чужой территории» — несколько расхолаживали, притупляли общую и политическую бдительность. В результате кое у кого появилось зазнайство и чванство по вопросам состояния нашей обороны и военно-технической мощи. В то же время внутриполитическая и внешнеполитическая обстановка была чрезвычайно сложной. Тем более если учесть, что уже к этому времени реально существовал военно-политический блок — так называемая ось Берлин — Рим — Токио, которая своим острием была направлена прежде всего против нашей страны.
Будучи в командировке в Москве, я по гостевому билету попал на XVIII партийный съезд ВКП(б)[21], где видел и слушал И. В. Сталина и других партийных руководителей. Потом на заводе перед партийным активом мне пришлось несколько раз выступать с докладами и лекциями по итогам работы съезда.
Напряжение в стране росло. Принимались самые жесткие меры по укреплению трудовой, производственной и технологической дисциплины. За один прогул или опоздание на работу свыше пяти минут строго судили и давали срок заключения до двух и больше лет. За нарушение технологической дисциплины, выпуск бракованной продукции виновники привлекались к строгой судебной ответственности, а то и просто их обвиняли во вредительстве, и тогда их судила «тройка». Срок — до десяти лет тюремного заключения или специальных лагерей.
Какое ни трудное и тяжелое было то время, а все же с продовольствием дело обстояло очень хорошо, да и реальная зарплата была на должном уровне.
Внезапно заболел наш малышка Борик. Бедный мальчик места себе не находил, плакал, просто извивался от боли. Врачи определили сильнейшее воспаление среднего уха и настоятельно рекомендовали срочно делать операцию. Операция довольно сложная, и ее должны делать квалифицированные специалисты, хирурги ОХМАДЕТа (Институт охраны материнства и детства). Туда очень трудно попасть, и я обратился за помощью к депутату Верховного Совета, нашему директору завода П. С. Стрелецкому. Он написал ходатайство, и Борю положили для операции в охмадетовскую больницу. Но когда Борю осмотрели специалисты, то они сказали, что упущено много времени, предстоит сложная операция, потребовали от меня расписку о том, что если что случится с ребенком, то не должно быть с нашей стороны претензий. Выхода у меня не было, я дал расписку. У пятилетнего малютки долбили кость за правым ухом, чтобы дать выход образовавшемуся нарыву. На третий день после операции мы с Любой попросили свидания с Бориком. К моему удивлению, только мне разрешили свидание. Боре я купил подарки, в том числе и заводную железную дорогу. Сын сидел в кровати с забинтованной головкой. Увидев меня, заулыбался, тут же взял у меня из рук заводную железную дорогу, завел ее, и восторгу не было конца. Врачи были поражены выдержкой и спокойствием ребенка и быстрой поправкой после тяжелой операции. Они говорили, что, как правило, после такой операции ребенок лежит две недели, а Боря на четвертый день самостоятельно сидел в кроватке. Дела быстро пошли на поправку, и все обошлось благополучно.
Пригласили меня в министерство для беседы на предмет назначения главным инженером завода «Серп и Молот». Откровенно говоря, в 29 лет страшновато было браться за такой огромный и сложный объем работы. Но приказом министра Лихачева А. И. от 5 апреля 1939 года я был утвержден в этой должности.
Как главному инженеру, мне приходилось заниматься не только техникой, производством, технологией, но и многими другими организационными и хозяйственными вопросами. Проводилась большая реконструкция завода, строительство специальных цехов, монтаж полученного нового оборудования под производство спецпродукции. Производство сельхозмашин начало резко сокращаться, объем же спецпродукции возрастать. Мое общественное положение в Харькове как технического руководителя крупного производства возросло. Я избираюсь депутатом Харьковского горсовета. Председателем горсовета тогда был Селиванов, впоследствии министр коммунального хозяйства Украины. Меня все больше привлекают к общественной работе, дают задания Сталинский райком партии и Харьковский обком КП(б)У. Наконец я в центре города в заводском доме получил хорошую трехкомнатную благоустроенную квартиру. Сбылась моя долголетняя мечта — я с семьей имею свою квартиру.
Директора завода П. С. Стрелецкого перевели на другую работу, о чем многие жалели, в том числе и я — Стрелецкий был хорошим человеком, неплохим администратором и организатором. Директором был назначен Крутиков — грамотный инженер, хороший человек, но опыта заводской, административной работы никакого, и ему было трудно. Вскоре он вернулся в Москву, в научно-исследовательский институт. Я лично жалел об уходе с завода такого грамотного инженера.
Затем директором завода был назначен Полевский, довольно неприятный человек, с большим гонором, самомнением и заносчивостью. Производства и условий работы завода не знал, в техническом отношении был подготовлен слабо. К тому же морально неустойчивый человек. Не по-партийному и не по-государственному относился к кадрам. Часто давал неграмотные и неразумные указания через головы руководителей служб завода и начальников цехов. В результате этого у меня с Полевским складывались натянутые отношения на принципиальной основе. Работать стало тяжелее, к тому же неинтересно. Среди кадров пошел какой-то раздор и групповщина, до сих пор спаянный коллектив начал терять свой хребет и боеспособность.
Завод до предела загружен производством спецпродукции — осваиваем выпуск минометов. Началась война с финнами, идет мобилизация солдат и офицеров. Несмотря на то что я имел военную бронь, меня повесткой вызвали в горвоенкомат, дали сутки на сборы, на сборном пункте я получил полностью обмундирование и предписание, в какую воинскую часть явиться для прохождения службы в качестве командира танковой роты. Я сообщил Жене Каплуну, что я призван в Красную армию. Он обратился к директору завода, но Полевский не принял никаких мер. Тогда Женя Каплун, начальник производства завода, самостоятельно через Харьковский военный округ, мотивируя моей броней, добился того, чтобы меня как главного инженера завода, который работает на оборону, освободили от армии. И я возвратился на завод к исполнению своих обязанностей. Год был очень тяжелый и напряженный. На заводе находились сутками. Работали, не считаясь со временем.
В начале 1940 года меня вызвали в министерство и предложили должность директора завода сельскохозяйственного машиностроения в Ташкенте. Я понял, что тут действует рука Полевского, и от предложения отказался. Написал письмо И. В. Сталину, в котором изложил «мотивы и поводы моего перемещения». Снова меня вызвали в министерство, и в отделе кадров откровенно сказали, что моего перемещения усиленно добивается Полевский и что при сложившихся обстоятельствах мне лучше уйти с завода. Снова мне предложили должность директора или главного инженера с выездом из Харькова. Имея поддержку местных партийных органов, я наотрез отказался выезжать из Харькова. Тогда мне предложили должность главного технолога харьковского завода № 75, и я дал согласие. Настроение у меня было ужасное. Я видел всю несправедливость и беспринципность решения моего вопроса в угоду самодуру и недалекому человеку Полевскому. Впоследствии тот попал под суд, был заключен в тюрьму, и мне пришлось помогать ему в досрочном освобождении.
В августе 1940 года у нас родился второй сын. Нарекли его Виталием. Все вроде бы шло хорошо, но вот после родов Люба сильно заболела: не могла кормить ребенка, и маленькую крошку пришлось отправить в Днепродзержинск к родным Любы. Молодая женщина, мать двоих малолетних детей, периодически находится в больнице. Ей становится все хуже и хуже. Она теряла силы с каждым днем, похудела, ослабла. Все это меня огорчало. Было обидно до слез, что Люба, когда-то жизнерадостная, энергичная, сейчас, по существу, стала беспомощной, не может даже заниматься маленькими своими детками. Но мы оба были оптимистами, не теряли веры и надежды на то, что все пройдет, станет на свои места, все будет хорошо. Ведь и семья у нас складывалась хорошая.