На меня подписалась твоя бабушка!
Я еще не успеваю ответить, как следом прилетает еще одно сообщение:
Я знаю, это потому, что она твоя бабушка и мы уже виделись, но я ее поклонница и я в восторге!
Я снова кладу телефон на стол.
Понимаете, в чем дело. Майя никогда не принимала мой запрос в подписчики, потому что у меня даже нет аккаунта. Я не понимаю, зачем он нужен, поскольку не считаю свою жизнь сколько-нибудь пригодной для Instagram. А если мне нужно посмотреть чьи-то фотографии, я просто захожу под бабушкиным логином.
Именно это я и сделал сегодня утром, отправляя запрос Майе.
Она, конечно, думает, что это бабушка на нее подписалась. Естественная ошибка, поскольку я сижу под ее логином. Хотя Майя наверняка не отклонила бы и мой прямой запрос. Никто не блокирует в социальных сетях людей, с которыми и так переписывается, это был бы обратный процесс. К тому же я почти уверен, что на закрытом аккаунте настаивала мама Майи.
Но все равно чувствую себя виноватым. Как будто я обманул ее настройки приватности и обманом заручился одобрением. Наверное, нужно сказать ей, что это я… но так еще хуже. Сейчас она так рада получить внимание от местной знаменитости. И пускай их первое знакомство было не слишком удачным, сейчас она точно в группе поклонников бабушки.
Так что я прикусываю язык и пишу в ответ:
ОТЛИЧНО.
А потом снова захожу на ее страницу с бабушкиного аккаунта и ставлю лайк нескольким фотографиям, потому что бабушке они бы точно понравились, если бы она их увидела.
Но тому черно-белому портрету я лайк не ставлю. Даже от лица бабушки.
Потому что дела со всем, что касается девушек, у меня обстоят катастрофически плохо. Я даже не понимаю, как с ними разговаривать. Ладно, предположим, пару слов в присутствии большинства я выдавить все-таки могу.
Но я не знаю, что делать дальше.
Знаете, есть парни, которые умеют поддразнивать девчонок ровно настолько, насколько нужно. Или прикоснуться к руке так, словно это ничего не значит, хотя на самом деле значит.
Дрю всегда говорит, что я должен перестать беспокоиться, довериться инстинктам и позволить им вести меня. Но это работает только в том случае, если у тебя есть инстинкты. Трудно позволить вести себя тому, чего нет. Меня просто не понимают. Дрю отлично флиртует, но никогда не увлекается серьезно. А Фелипе очень настороженно относится к парням, но стоило на сцене появиться Нолану, как Фелипе выступил отлично. И когда я говорю «отлично», я имею в виду, что он устроил квест с поиском спрятанных сокровищ, в конце которого Нолана ждало приглашение на выпускной. Ну а я? Я отправил Майе гифку из «Шрека» несколько дней назад и до сих пор беспокоюсь, не перегнул ли палку.
Не знаю даже, у кого спросить совета. Разве что у бабушки, хотя она будет рассуждать о том, как нам общаться и как мне «открыть свое сердце», а не о вполне конкретных физических ощущениях, которые я испытываю, глядя на вполне конкретное черно-белое фото.
Возможно, пора уже выходить из ее аккаунта.
Между тем у Софи есть план.
Нет, не так. План-то у нее есть почти всегда. Когда мне было двенадцать, у меня, кажется, мозг вообще не работал. Но посмотрите на Софи, которая до завтрака успевает дважды составить план покорения мира.
– Вот что я думаю про отдельную комнату для подростков, – говорит она, устраиваясь в пассажирском кресле поглубже. – Ее наличие сразу многое упростит. Во-первых, в банкетном зале появится больше места…
– Тебя так на этой идее и заело?
– Меня не заело, – возмущается она. Мне не нужно даже отвлекаться от дороги: я и так знаю, что Софи сейчас закатила глаза. – Я просто размышляю вслух. Во-вторых, можно настроить комфортное освещение для гостей. Понимаешь? Тем, кто постарше, – мягкий свет. Тем, кто помоложе, – темноту. Может быть, включим разноцветный диско-шар со светодиодами. И не вздумай шутить про диоды и идиотов.
– Я даже не…
– Ты об этом подумал. Предсказуемость твоего юмора обсудим как-нибудь потом. Возвращаясь к освещению…
Периодически я перестаю ее слушать. Не потому, что мне скучно. Просто сейчас в машине говорят она, навигатор в телефоне и Национальное радио. Неудивительно, что я в итоге пропустил несколько минут ее монолога.
– …в «Бутылочку» или «Семь минут в раю», понимаешь?
– Погоди, что? – Мы стоим на «красном» на 17-й улице, и я могу наконец посмотреть на сестру.
– Это игры такие, Джейми.
– Я знаю, что это игры. Я не знал, что ты в них играешь.
– Я такого не говорила. – Софи вздыхает. – Просто отдельная комната для подростков дала бы нам такую возможность. Тебе, конечно, это и в голову не приходило: ты в седьмом классе каждые выходные проводил, наверное, играя с родителями своих друзей. Так они и подчиняют тебя своей воле.
Я сворачиваю налево.
– Не думаю, что дела обстоят настолько плохо, Софи. Люди просто пытаются устроить своим детям праздник.
– Да я ничего и не говорила. Что бы там ни думала мама, в восьмом классе все будет совершенно по-новому. Тесса сказала, ей в этом году разрешили на день рождения устроить вечеринку без взрослых, понимаешь? Мы будем играть в «Бутылочку» и в «Семь минут в раю», может, даже в «Полижи и приложи»…
– Во что?!
– Это игра с карточками. Ну ты и ребенок, Джейми. И к тому же…
Но тут мое внимание привлекает то, о чем рассказывают на радио. Точнее, одно имя.
«Имам Шахид Джексон из общинной мечети Брукхейвена присоединится к нам сегодня, чтобы обсудить…»
Я делаю звук погромче.
– Это что? – спрашивает Софи.
– Национальное радио.
– Естественно…
– Хочу послушать. По-моему, это он был на том ифтаре, куда приходил Россум.
Остаток пути проходит в молчании. Мы просто слушаем.
– Сегодня утром Йен Холден, представитель Конгресса от республиканцев, рассказал о новом акте, который призывает частично запретить головные уборы и предметы одежды, закрывающие лицо, для людей, выходящих в социум. Например, это правило коснется водителей автомобилей, – говорит Тэмми Эдриэн, ведущая программы. – Имам Джексон, спасибо, что присоединились к нам в «Честном разговоре». Как по-вашему, что может означать подобное ограничение для мусульманского сообщества Джорджии?
– Спасибо, что пригласила меня, Тэмми. Думаю, мы пока еще только пытаемся осознать последствия принятия подобного акта. Но главное я могу сказать уже сейчас: это излишняя мера. Она продиктована страхом. Можно считать, что республиканские законотворцы в очередной раз пытаются ограничить свободы мусульманского населения, которое хочет принимать участие в повседневной жизни штата и страны.
– Защитники инициативы – среди них сенатор от штата и кандидат внеочередных выборов Эйса Ньютон – настаивают, что это мера безопасности, которая касается абсолютно всех. Напомню, сенатор Ньютон уже пытался несколько лет назад провести в Конгрессе сходный акт, но потерпел неудачу. Как бы вы ему ответили?
– Можно сколько угодно притворяться, что эти действия не направлены против мусульман, но мы все имели возможность ознакомиться с текстом акта, опубликованным сегодня утром. В нем используется только местоимение «она». Значит, закон специально создан для того, чтобы воздействовать на женщин, выбравших носить головные уборы, закрывающие голову и лицо.
– Пресс-секретарь Холдена выпустил заявление, в котором использование одного и того же местоимения объяснялось опечаткой.
– Скорее уж они просто забыли исправить это до публикации закона.
– Нельзя не признать, что намерения авторов акта действительно вызывают вопросы, – продолжает Тэмми. – Дело в том, что их инициатива опирается на уже существующий закон, предложенный на рассмотрение Конгресса в 1950-х с целью защитить жителей Джорджии от ку-клукс-клана. Однако Холден предложил ряд поправок, которые расширяют действие акта. Теперь акценты смещены так, чтобы затронуть непосредственно мусульманских женщин. В девяностых Ньютону не удалось провести этот акт, но сейчас, учитывая сложившуюся политическую ситуацию, инициатива может получить поддержку.
– Ужас какой, – негромко говорит Софи.
– Ага, – вздыхаю я. – Ничего себе.
– …Увеличится количество преступлений на почве ненависти, – говорит имам Джексон. – Но что гораздо важнее, он в корне меняет представление о происходящем. Реальность такова, что в Джорджии мусульманки часто становятся жертвами преступлений на почве ненависти. Жертвами, не преступницами. Однако принятие подобного закона…
– Джейми, мы сейчас мимо храма проедем.
– Упс. – Я резко сворачиваю направо.
– …Губернатор Дойл – человек прагматичный. Он республиканец, но уже заявил о своем намерении наложить вето на эту инициативу. Соответственно, сейчас все зависит от того, сможет ли Республиканская партия снять его вето большинством голосов в Палате представителей и сенате. Поскольку они уже побеждают в тридцать четвертом округе, достаточно будет выиграть выборы в сороковом, чтобы получить заветное большинство, – объясняет Тэмми. – Раньше представителем округа был республиканец Джон Грэм, избранный в этом феврале на внеочередных выборах в Палату представителей. Джордан Россум, кандидат от Демократической партии, уже выпустил заявление, в котором новый акт рассматривается как оскорбление достоинства и ущемление религиозных свобод мусульманской общины Джорджии.
– Он абсолютно прав, – добавляет имам Джексон. – И это поднимает вопросы, которые нам придется теперь обсудить. Что мы имеем в виду, когда говорим об обеспечении религиозных свобод? Образ какого гражданина возникает в этот момент перед нашими глазами?
– Ставки на внеочередных выборах еще никогда не были так высоки, – заключает Тэмми.
Я паркуюсь возле храма и несколько секунд смотрю прямо перед собой.
– Мама Майи носит хиджаб.
Софи продолжает сидеть в пассажирском кресле, обнимая сумку с учебниками по ивриту.
– Все будет хорошо, – говорит она. – Никто не станет голосовать за Ньютона. Он же расист.