– Ощущение такое, будто на экзамене.
Тут дверь снова открывается и в комнату входит женщина в пиджаке. На шее у нее пестрый шарф, в руках – небольшая стопка бумаг. Она примерно одних лет с мамой, возможно, немного старше, и выглядит очень хорошо, но при этом кажется старомодной. Что-то в ней напоминает фотографии прошлых лет.
– Дженнифер Дикерс, – представляется она с широкой улыбкой. Потом пожимает нам руки и садится за стол напротив. – Как же молодо вы выглядите, боже мой. Чем я могу вам помочь?
Глубокий вдох.
– Спасибо, что нашли время встретиться с нами, – говорю я и тут же морщусь, настолько неестественно и заученно это звучит. – Я Джейми Голдберг, а это Майя Риман, мы пришли, чтобы… – Голос у меня начинает дрожать. Я сглатываю и начинаю с начала: – Мы пришли, чтобы…
Директор Дикерс опускает взгляд на свои бумаги.
– Вижу, вас беспокоит поправка № 28.
– Да. – Я делаю еще один глубокий вдох. – Поправка № 28, которая касается частичного запрета на предметы одежды, закрывающие лицо и голову. – Я подглядываю в первую карточку. – Если позволите, я хотел бы напомнить слова имама Джексона из общинной мечети Брукхейвена.
Сидящая рядом со мной Майя выпрямляется.
– Прошу, пожалуйста, – говорит директор Дикерс с удивлением.
Я пытаюсь дыханием разогнать тугой комок в груди. Ощущение такое, словно я только что пробежал три пролета лестницы.
– По словам имама Джексона, поправки к законопроекту сформулированы так, чтобы намеренно ограничить повседневные свободы представителей мусульманского сообщества.
– О боже, – директор Дикерс хлопает в ладоши. – Это очень смелое предположение. Поправка № 28 вообще не упоминает мусульман.
– Однако легко предположить, что их это коснется, – киваю я. – К тому же использованные местоимения…
– Понятия не имею, что навело вас на эту мысль. Единственная цель этого проекта – защитить жителей штата в повседневной жизни.
– И как же он обеспечивает эту защиту? – спрашивает Майя, вскакивая со своего стула.
– Этот акт является только перечнем поправок к уже существующему закону…
– Мы знаем про закон, направленный против ку-клукс-клана, – нетерпеливо перебивает ее Майя. – Но зачем в таком случае распространять его действие на вождение? И почему в акте речь идет только о женщинах?
– Представитель Конгресса Холден верит, что нужно периодически пересматривать старые законы и обновлять их содержание. Так они сохранят актуальность. В эпоху, когда был принят исходный запрет, ку-клукс-клан представлял угрозу…
– Они и до сих пор ее представляют! – выкрикивает Майя с недоверчивым смешком. – Вы шутите, что ли? Ку-клукс-клан даже поддержал Ньютона в избирательной гонке.
– Об этом мне ничего не известно, – отвечает директор Дикерс, приподняв брови. – И я не понимаю, какое отношение этот факт может иметь к поправке № 28. Но поверьте, представитель Конгресса Холден – настоящий эксперт во всем, что касается безопасности, а безопасность жителей штата – его главный приоритет. Я уверена, жители Джорджии прекрасно понимают: времена сейчас сложные и нужно быть более открытыми – так легче обеспечить защиту сообщества.
– Но какое отношение все это имеет к желанию закрывать лицо или голову? – спрашиваю я.
– С учетом современного прогресса в том, что касается оружия, легко представить потенциального преступника, который сможет спрятать необходимое количество взрывчатки под маской или банданой.
– Но это же предположение, – возражаю я. – Такого ни разу не было.
– Даст бог, и не будет, – отвечает директор Дикерс.
– Правильно ли я понимаю, что вы предлагаете новые поправки на основании далеко идущих и ничем не подтвержденных гипотез? – резко уточняю я. Взгляд Майи останавливается на мне, и в нем ясно читается удивление.
– Предложенные нами поправки основаны только на стремлении обеспечить интересы жителей штата.
– Но не всех, да? – вмешивается Майя. – Холден ведь представляет и тех жителей штата, которые носят хиджаб! И вам об этом известно, правда?
– Конечно же. Представитель Конгресса Холден гордится тем, что работает на благо верующих всех конфессий.
– Запрещая носить хиджаб, он не работает на благо моей!
– Боже, – повторяет директор Дикерс, и уголки ее рта кривятся в легкой улыбке. – Я очень рада, что вы обеспокоены этим, но не могу понять, как новая поправка повлияет лично на вас.
– В каком смысле?
– Должна заметить, что вы-то не носите хиджаба.
– Вы, наверное, издеваетесь? – Майя крепко сжимает край стола. – Вас поэтому удивляет, что я против? Раз на мне хиджаба нет? Я не… вы вообще понимаете, что то, что я решаю носить или не носить, – это мое личное дело? К тому же хиджаб носит моя мама, поэтому поправка все равно влияет…
– Ах вот оно что. Вам полезно будет узнать, что акт направлен в том числе и на ее защиту. Теперь ваши соседи точно будут знать: вашей маме нечего скрывать. Согласно нашим исследованиям, бо́льшая открытость позволяет сократить количество преступлений на почве религиозной нетерпимости.
Майя судорожно вздыхает, и я буквально чувствую это движение.
– Вы же перекладываете вину на жертв этих преступлений, – вмешиваюсь я, покраснев. – По вашей логике, носить хиджаб, головной убор, наличие которого продиктовано вероисповеданием, – значит скрывать что-то. Вы серьезно?
– Да, молодой человек, представитель Конгресса Холден и я исключительно серьезны в своем намерении защитить граждан.
– И что, по-вашему, прячет под хиджабом моя мама? – сверкает глазами Майя.
– Я услышала ваши аргументы, – отвечает ей директор Дикерс с мягкой улыбкой. – И мне очень жаль, что несколько паршивых овец вынуждают нас предпринимать определенные шаги…
В дверь коротко стучат, и внутрь заглядывает тот же парень, который привел нас.
– Прошу прощения, – говорит он. – Директор Дикерс, пришел посетитель на 11:15.
– Уже? – Она широко улыбается сначала мне, потом Майе. – Что ж, встреча пролетела незаметно. Спасибо большое за ваше время и за желание поделиться своими соображениями.
– Но… – качает головой Майя.
– Блейн проводит вас в приемную. Хорошего вам дня! – Директор Дикерс взмахивает рукой и проходит мимо Блейна-парня-с-яхты, который продолжает торчать в дверном проеме, практически не глядя на нас. Я смотрю Майе в глаза и вижу в них отражение собственного немого удивления. Меньше минуты назад у нас шел серьезный разговор. А теперь нас выгоняют прочь в сопровождении парня, который словно родился в магазине мужской одежды – сразу в стильном костюмчике.
– Как все прошло? – жизнерадостно окликает нас Кристин, но мы почти не обращаем на нее внимания. Я с трудом выбираюсь в коридор следом за Майей; сердце так и рвется выскочить из груди. Майя оборачивается ко мне, и вид у нее такой, словно ее вот-вот разорвет на части, однако она продолжает молчать, пока мы не скрываемся за дверями лифта.
Только тогда плотину наконец прорывает:
– Она же чудовище! Несколько паршивых овец, значит?.. Она ведь не побоялась это сказать. – Майя так вцепляется пальцами в волосы, будто хочет их вырвать. – И все это время она продолжала спокойно нам улыбаться. Вот ужас!
– Ага, – моргаю я. – Мне казалось, я с ума схожу…
– Точно! Это же газлайтинг! Они придумали там себе какую-то собственную вывернутую реальность. Помнишь, что она сказала про бандану? Это как вообще понимать? – Майя прикладывает пальцы ко лбу. – Она совершенно серьезно пыталась убедить нас, что эти поправки не имеют никакого отношения к росту исламофобии!
– И перекладывала вину на тех, кто становится жертвами…
– Боже, молчи, иначе я тут устрою. Она ужасный человек! Все они – ужасные люди. – Двери лифта открываются, и Майя разве что не выпрыгивает из него, словно не может дождаться возможности поскорее сбежать отсюда. – Это было отвратительно. Но! – Она ловит мой взгляд. – Джейми! Ты крутой!
– Чего? – Я чувствую, что краснею.
– Я там сидела и думала: «Ну ничего себе он дает!» Ты ведь начал с ней спорить. Выглядело это потрясающе.
– Потрясающе? – переспрашиваю я, вытаращив глаза.
– Так, ладно. Объясни мне теперь эту историю с квалифицированным большинством. Если Россум выиграет, этого большинства не получится? Хотя оно необходимо, чтобы провести акт с поправками? Что это вообще за большинство такое?
– Квалифицированное большинство – это когда у одной партии две трети или больше мест, – объясняю я. – В Палате представителей оно у республиканцев уже миллион лет, а Россум – наша последняя надежда избежать того же положения дел в сенате.
Потрясающе. Она сказала, я выглядел потрясающе. Серьезно?
– И для того чтобы поправки приняли, это большинство как раз и нужно?
– Да, иначе никак: губернатор Дойл уже заявил, что наложит на это решение свое вето…
– Что, правда? – Майя резко оборачивается ко мне. – Он ведь тоже республиканец.
– Думаю, ему не хочется злить прессу, понимаешь? В основном его интересует то, как он выглядит в объективах. Но, возвращаясь к твоему вопросу… Да, если квалифицированное большинство соберется в обеих палатах, они могут…
– …отклонить вето. Я поняла. – Майя угрюмо осматривает парковку. – Нам совершенно необходимо, чтобы Россум победил, да?
– Ага. Все верно.
До чего же все-таки печально возвращаться на землю после того, как попытался дотянуться до звезд и у тебя ничего не вышло. Мне больно даже просто идти через парковку обратно к машине. Еще и часа не прошло, поэтому автомобили здесь стоят всё те же. А вот мир как будто стал гораздо хуже. Когда мы приехали сюда, в нас жила надежда. Странно осознавать это, поскольку утром я чувствовал в основном страх. Но какая-то крохотная часть меня верила, что эта встреча может все изменить. Мы могли найти верные слова. Или Дикерс посмотрела бы на проблему иначе, услышав о ней от живого человека. Она могла бы убедить Холдена отозвать акт, он обратился бы к обществу с извинениями, а мы стали бы героями одного из тех вдохновляющих видео, которые мама постоянно пересылает мне из местных групп в Facebook