– Я знаю, уже купил. С наклейкой покончено. – Сердце у меня начинает биться быстрее. – Но виды Хилтон-Хед – это не то же самое, что мемы про господство белых.
Дрю и Фелипе удивленно поворачиваются ко мне. Да я и сам удивлен. Обычно о том, что меня раздражает, я не говорю. Просто проглатываю и молчу.
– Мы это понимаем, – медленно говорит Фелипе.
Кровь снова приливает к моим щекам.
– Кто-то приклеил на мою машину символ антисемитов.
– Это отвратительно. – Фелипе качает головой.
– Люди вообще придурки, – добавляет Дрю.
– Но это не был какой-то случайный придурок. – Я перевожу на него взгляд. – Они поступают так со многими из тех, кто поддерживает Россума. И магнит украли.
– Разве Гейб не может просто выдать тебе еще один? – спрашивает Дрю.
– Ты не понял.
– Да понял я. – Дрю вскидывает руки ладонями вверх. – Но ты ведь избавился от наклейки, верно? И новый магнит не проблема. Нет вреда, значит, не беда.
– Дрю, это символ антисемитов! Настоящий! И я не понимаю, это те, кто поддерживает Ньютона, пытается напугать сторонников Россума или…
– Ты серьезно думаешь, что за этим стоит штаб Ньютона? – удивляется Дрю. – Не пойми меня неправильно, Ньютон – мерзкий тип. Но пока вся эта история больше похожа на проделки местных троллей, которые хотели тебя позлить…
– По-твоему, я должен просто…
– Ты ничего не выиграешь, если будешь злиться, – перебивает он меня. – Просто дашь им возможность получить свое.
Я открываю рот и тут же закрываю его снова. Ну ничего себе!
– Все в порядке? – спрашивает Фелипе.
Я продолжаю молча смотреть на него, голова у меня идет кругом. Они не понимают. Дрю не понимает. Может, в Фифи и нет ничего особенного, но сама эта история с наклейкой ощущается как часть чего-то большего. И конечно, Дрю не Дикерс, он не станет специально преуменьшать мои тревоги, но у меня все равно появляется то же странное чувство, что и на встрече в офисе Холдена. Как будто я с ума схожу. Как будто все мои слова и мысли слишком уж эмоциональны.
Иногда мне начинает казаться, что только Майя меня и понимает.
Хотя, по мнению парней, в основе нашего общения лежит мое тайное стремление убедить ее стать моей девушкой.
Так.
Это мне тоже надоело. Может, пора уже начать проводить время с человеком, который – ради разнообразия – понимает мои переживания. В отличие от моих так называемых друзей – никого более равнодушного к случившемуся я еще не встречал.
Стоит этой мысли мелькнуть в моей голове, как я сразу понимаю, что несправедлив к ним. Когда тебе семнадцать и вот-вот пройдут выборы, на которых ты не можешь голосовать, – это отдельный сорт отчаяния. И с точки зрения банальной логики Дрю абсолютно прав. Я ничего не выиграю, если буду злиться. Эта злость не поможет Россуму выиграть, не отменит поправку № 28, не остановит троллей с наклейками.
Две недели назад я был таким же, как они. Мне хотелось, конечно, чтобы Россум победил. И да, я проводил по несколько часов в избирательном штабе. Но если бы мама не заставила меня идти на агитацию, я ни за что бы не стал этим заниматься.
Теперь я думаю только о том, как бы участвовать в ней чаще. Серьезно.
Кажется, будто у меня в груди пожар. Может, дело в Фифи. Или в Дикерс. Или в новом законопроекте. Не знаю, от какой искры он начался, но все вокруг изменилось. Все кажется очень значимым и пугающе реальным.
И я уже не могу перестать быть таким. Не могу затушить этот пожар.
Не думаю, что и хочу.
Глава шестнадцатая. Майя
Папа купил кровать.
Просто кровать.
Но все же.
Кровать.
Если повторять это слово достаточное количество раз – кроватькроватькроватькровать, – оно сморщивается, схлопывается и складывается, пока не теряет всякий смысл.
Вот только кровать в папиной квартире полна смыслов.
Сегодня ид. Рамадан официально закончен. Нужно собираться в мечеть на молитву, но я застряла в коридоре: стою и смотрю на плед, расстеленный на папиной огромной кровати. Вчера вечером я ее не заметила. Просто прошла мимо. Но теперь мне не выбросить ее из головы, даже если я захочу.
Мама уже и так развеяла все мои счастливые фантазии о том, как на ид обратный отсчет закончится, мы соберемся вместе и они с папой станут снова счастливыми супругами. И тут еще эта кровать. Если он купил ее, значит, в ближайшее время не вернется.
– Я разлил кофе в термокружки, чтобы взять с собой, потому что мы опаздываем! – кричит папа. – Готова?
Я сглатываю тяжелый комок в горле и иду к нему.
В машине папа включает радио, и я слышу, как Тэмми Эдриэн, будто по заказу, снова рассказывает о новом законопроекте. По ее словам, реакция общества оказалась на удивление яркой. Но Республиканская партия США, пользуясь своим большинством в Палате представителей, намеревается протолкнуть рассмотрение поправок и вынести их на голосование. Возможно, это произойдет до внеочередных выборов.
– Так, хватит с нас. – Папа переключает канал на музыкальный.
– Нет, оставь! Нужно знать, что происходит.
– Сегодня ид, – возражает он. – Нужно хотя бы на один день сделать от всего этого перерыв.
– Нельзя! Это срочно.
– Перерывы так же важны, как и усердная работа, малышка. Если не заряжать батарейки, ты выгоришь. Твоя мама и другие члены совета на следующей неделе планируют встречу с представителями кабинета Холдена.
– Ей лучше вести себя осторожно. Директор Дикерс – ужасный человек.
– Дикерс?
– Директор по юридическим вопросам из офиса Холдена. Мы встречались на прошлой неделе. Она отвратительная.
– Ты встречалась с директором Холдена по юридическим вопросам? – удивленно косится на меня папа. – Субхан-Аллах, ничего себе.
– Было бы лучше, если бы она весь разговор не обесценивала наши доводы.
– Главное, что ты сходила на эту встречу. Уже что-то. Я горжусь тобой, пуговка.
– Наверное, ты прав. Но так неприятно осознавать, что этого недостаточно, как ни старайся.
– Не бывает так, чтобы все проблемы решил один человек. Но каждое наше действие – это маленький шажок, приближающий нас к цели. Только так и можно что-то изменить: обычные люди должны просто делать то, что могут. И ты одна из них, Майя. Я так тобой горжусь.
– Спасибо, пап.
– Ты расскажешь мне об этой встрече поподробнее? Пока вы с мамой будете на маникюре, я заеду и заберу карточки некоторых пациентов, но в шесть вернусь и отвезу тебя на ужин. Туда, куда ты выберешь. И кстати, пока не забыл… – Он открывает бардачок и протягивает мне карту. – Подарок на праздник. Трать его с умом.
– Спасибо, пап, – говорю я, потом наклоняюсь и обнимаю его.
Мама находит меня уже после молитвы, в очереди к буфету.
– Вот ты где! – Она крепко меня обнимает. – Ид-мубарак, милая, с праздником!
Обычно таким объятием мама будит меня в день ида по утрам, и, хотя к моим тринадцати годам этот ритуал начал уже казаться необязательным, он все же прочно связан для меня с первым днем после Рамадана. Без этого весь мой сегодняшний день казался странным, и еще более странно было почувствовать ее объятия сейчас.
Вчера вечером мне было очень сложно решить, с кем из родителей оставаться на ночь. С одной стороны, мне хотелось провести это время дома. Уиллоу отказывается от еды каждый раз, стоит мне уехать к папе, да и вещи мои все тут, но я предположила, что для папы этот день будет гораздо сложнее: он ведь один на новом месте. У него даже мебели нет.
Теперь, правда, у него есть кровать. Уже что-то.
– Во сколько у нас сегодня маникюр? – спрашиваю я маму. – Может, мы еще успеем и на массаж ног?
– Ох, милая… – Она смотрит расстроенно. – Ты ведь помнишь про грядущий суд? Мой клиент просит встретиться сегодня днем. В последний момент все стало так сложно. Мне нужно будет ненадолго уехать.
Все сложно. Сложности. Мама так любит использовать это слово.
– Прости, – говорит она, заметив на моем лице разочарование. – Это дело отнимает у меня столько времени, но скоро все закончится. Мы не отменяем, а откладываем, обещаю. Как только закроем его, устроим себе целый день в спа и на массаж ног тоже сходим. Договорились?
Я киваю и бормочу, что все в порядке, но к ней уже подходит кто-то из совета попечителей – хочет «украсть на секундочку».
Телефон жужжит новым сообщением. Наверное, это Сара. Она никогда не забывает поздравить с идом.
Но это Джейми.
Я открываю сообщение.
Это гифка с танцующим пряничным человечком и подписью: Ид-мубарак! С окончанием поста!
Бгг, спасибо! – отвечаю я, потом поднимаю глаза от телефона и осматриваю мечеть. Папа пошел за добавкой. Мама все еще болтает с подругами по совету. Лайла Икбаль и еще парочка знакомых девчонок стоят у стола с напитками, но у меня нет настроения с ними общаться. И я снова опускаю глаза на экран.
Майя: Хочешь куда-нибудь пойти? Я в мечети, но могу поехать куда угодно.
Надпись «Печатает» появляется тут же и…
Джейми: Сейчас заеду! Уже бегу!
Я лайкаю его сообщение и прокручиваю список чатов до нашей беседы с Сарой. Оказывается, она уже опустилась ниже цепочек сообщений от мамы, папы и даже Шелби, которая нашла какой-то новый фильм и снова приглашает всех собраться на просмотр. Мы разговаривали три дня назад. В истории Майи и Сары три дня – это как три года.
Ничего не поделаешь. Но от этого не легче.
Я быстро фотографируюсь на фоне столов и выкладываю снимок в Instagram[14] с подписью «Ид-мубарак!».
Глупо было бы осуждать Сару за то, что она не поздравила меня сразу же, как проснулась. Но в Instagram* она практически живет, и фотография в ленте станет отличным напоминанием. Хотя я уверена, она не забыла.
Тут я замечаю на парковке Альфи.
– Спасибо, что заехал, – говорю я Джейми, едва опустившись на сиденье. – Мои планы на сегодня пришлось отменить, а сидеть дома до ужина в одиночестве мне не хотелось.