— Они…
— Я детектив из отдела убийств города Нью-Йорка, — сказал Клей. Никогда в жизни не говорил ничего глупей.
Молодой коп выхватил пушку и дрожащими руками навел на грудь Клея. Ну наконец-то реакция, которую Клей мог понять. Даже сразу успокоился и расслабился. Наверное, все-таки привез с собой немного Бруклина.
— Почему бы тебе просто не вернуться к работе, парень? — спросил Клей, держась за влажный и склизкий живот и удивляясь нотке безумия в своем голосе. Он думал, что до этого держался совсем неплохо, ну, относительно. — Тут один убийца совсем распоясался.
— Что? Кто?
Молодой коп пытался собраться, но начал давиться, губы дрожали, глаза чуть ли не выпрыгивали из орбит. Он прикрыл рот рукой и отвернулся в сторону, пытаясь по-прежнему целиться, но, видать, мамочка накормила его калорийным завтраком с беконом и соком, и теперь все это ревущими волнами просилось наружу.
Пока пацан блевал, Клей сделал три шага, отвесил ему пощечину, чтобы привлечь внимание, и отнял пистолет. Клей плохо двигался, он был чертовски слаб, но события последних дней придали ему решимости.
Эй, надо просто делать то, что надо делать.
— Как тебя зовут?
Коп утер свисающие с подбородка нитки блевотины и ответил:
— Офицер Ями.
— Это что вообще за имя?
— Папа из Индокитая. Тебе нужен врач. Ты откинешься в любую секунду.
— Сколько надо, проживу.
— Надо для чего?
— А имя у тебя как?
— Томас.
Клей замер. «Томми?» — повторил он. Смех закипел в нем, как едкая кислота, чувство, будто изнутри разрывают на части, но остановиться он не мог. «Томми Ями?!»
Пацану явно стало обидно, что над ним так смеются. Он жевал нижнюю губу, пытаясь казаться жестче, разобраться с ситуацией так, как только он может, но этот порыв быстро кончился. Он мог легко отжать от груди 150 килограмм, но вот от этого перехватило дыхание.
Клей ржал еще секунд десять, но затем к нему вернулось понимание ситуации, и смех оборвался, будто глотку перерезали.
Томми Ями хоть что-то делал правильно. Он еще не запаниковал и пытался говорить с Клеем.
— Ты правда из Нью-йоркской полиции?
— Ага.
— Зачем ты все это делаешь?
— По-хорошему это не объяснить, да ты и не поймешь. Чтобы понять, надо было быть там — и благодари бога, что тебя там не было.
— Спасибо, Господи, — ответил он вполне серьезно.
— Это все потом, — Клей проверил пацанский табельный 38-калибра. — Мне нужны твои патроны.
— Мистер, пожалуйста… я вам ничего не сделал… пожалуйста…
— Спокойно, только сволочи убивают человека из его собственного оружия, — Клей забрал запасную обойму копа, удивился, заметив, что она со спидлоадером.[2] Вот еще что делает новичков такими наглыми. — Я так понимаю, у тебя нет еще одного пистолета, а лучше — чтоб со стертым номером…
— Чего?
— Забудь. Дай сюда наручники.
— Они в машине.
— Вот долбак. Всегда носи на поясе.
В машине копа Клей обрезал провод радио карманным ножом и забрал наручники. Вставил дубинку Томми Ями между рулем и рулевой колонкой, включил сцепление — машина медленно завернула направо и скатилась с насыпи.
Достигнув конца склона, она соскользнула в ущелье и в пару секунд исчезла за низкими кустами. Он не мог не задать себе вопрос — сколько тел там уже было спрятано таким способом? Никогда не знаешь, где их решит захоронить команда Чаки Фариенте.
Итак, они с молодым копом простояли здесь уже минут пятнадцать, и ни одна машина мимо не проехала. Клей посмотрел в разные концы шоссе, но ничего не увидел.
— Это ваша семья? — спросил Томми Ями, все еще надеясь продлить разговор.
— Ага.
— Что с ними случилось?
— Слишком долго это все объяснять.
— Что вы делаете?
— Заканчиваю то, что начал кое-кто другой.
— Вам надо…
— Исчезни, Томми Ями, — бросил Клей, помахав двумя пистолетами. Парень все пялился. — Давай, иди. Иди домой и покушай пирога с мороженым. Передавай мамочке привет.
— Дайте я вам помогу.
— Сначала мне надо кое с кем встретиться.
У Клея закружилась голова, пока он залезал в Каприче 89-го и усаживался за рулем. Всегда ненавидел эту тесноту, но теперь ему здесь нравилось, теперь он был намного ближе к Кэт и Эдварду, чем за очень долгое время. Защищен со всем сторон.
Он проехал еще три мили, как тут увидел на дороге бесформенный труп какого-то сбитого животного. Клей понятия не имел, что это может быть, но притормозил, подтянул раздавленное пушистое тельце носком ботинка и забросил на пол у заднего сиденья.
Вот так. Он вернулся на место и вновь отправился на поиски Рокко Туччи, а печень сдвинулась еще на дюйм влево.
Часть вторая
Иногда можно самого себя охренительно удивить — когда видишь такое, но не теряешь над собой контроля.
Он вошел в двери и увидел Кэт на диване, на руке завязана розовая резинка, шприц на полу, но сломанная игла по-прежнему торчит из вены.
Грудь покрыта блевотиной, одна из грудей обнажена, на ней уже подсохла корка. Ноги раздвинуты, колени согнуты и ноги зажаты под диванными подушками. Разорванные трусики в другом конце комнаты, висят на ее чирлидерских трофеях на каминной полке. Клей понял, что она мертва, по легкости, гладкости, спокойствию и свободе ее тела.
Слева мелькнуло какое-то движение. Он обернулся, дернувшись за пушкой, и узнал его — жалкий мошенник из соседнего района по имени Рокко Туччи. Очевидно, его нанял Чаки Фариенте, заплатил парой граммов герыча. Твою мать, теперь никто не может позаботиться о своем бизнес самостоятельно.
В руках у Рокко был один из пистолетов 32 калибра Клея. Наверное, он тут пробыл какое-то время, разнося квартиру по кусочкам, потому и отыскал тайную панель за прикроватной тумбочкой. Если бы искал дальше, нашел бы еще два, со стертыми серийными номерами, чтобы нельзя было отследить. Рокко победно ухмыльнулся и выстрелил от бедра.
Яростно крича, Клей бросился вперед, но тут в животе взорвалась боль. Его отбросило на стену с такой силой, что он чуть не пробил дешевую штукатурку, только потом упал на ковер. Запах собственной дымящейся плоти наполнил ноздри Клея, и он чуть не чихнул. Рокко лыбился, и Клей догадывался, почему. В отделке была дыра в форме человека. Наверняка смотрится охрененно смешно оттуда, где стоял ублюдок.
Рокко выстрелил еще два раза, но его как раз отпускало, начал проявляться страх. Обе пули были шальные, ударили слева и справа от головы Клея. Хлопнула входная дверь, и шаги испуганного Рокко застучали по дорожке к припаркованной у торгового центра в конце квартала машине.
Пока Клей лежал и старался не расчихаться, он слышал, как тявкает чихуахуа соседки миссис Фусилли, Милашка. Тварь не могла заткнуться и на десять секунд, лаяла целыми днями. Неудивительно, что район полон наркоманов — пока будешь слушать эту псину, крыша поедет, если уже не.
— Милашка, — прошипел он в коврик, чувствуя шерсть на вкус. — Ну отдохни ты немного…
Клей слышал, как хлещет кровь, и не мог поверить, что еще жив с такой кровопотерей. Самое худшее, что он видел в жизни — как одному мужику перерезал глотку собственный сын из-за спора, кто лучший принимающий в лиге. Никогда не знаешь, из-за чего вскроют глотку тебе.
Тот парень лежал в луже крови, с перерезанными голосовыми связками, но он еще дергался и пытался заговорить. Клей первым прибыл на место преступления, он тогда просто присел на корточки, зажал пальцами сонную артерию и яремную вену, заткнул все дыры, как мог, и кровь хлестала фонтанами от артериального давления. Но парень никак не умирал.
Может, сейчас все так же, как тогда.
Клей посмотрел на себя и поразился, увидев, что крови почти не было. Рану почти полностью прижгло пулей. Плоть шипела, но дыра все же была и открывалась все шире. Раньше его не ранили — ни царапины за все 15 лет службы, но он часто об этом слышал. Такое постоянно слышишь. Когда тебя подстрелят, попадаешь в особый клуб, клуб людей, которых отправили за канцелярскую работу и которым нечего делать, только и травить байки.
Рубашка Клея тлела, и тонкие нити дыма доползли до лица. Судорожно вздохнув, он попытался перевернуться, чтобы затушить искры. Он уже собирался было немного прикорнуть, но тут услышал шум текущей воды.
— О Боже, — взмолился он, — Нет…
Шумела вода в ванной.
Переполненной ванной.
Надо делать то, что надо делать, вот и все. Он попытался подняться на ноги, но для этого было еще рано.
Так что он пополз к своему сыну.
Эдвард лежал лицом в воде, его светлые волосы лежали на поверхности, как золотые лепестки лилии, обрамляя затылок. Пальцы левой руки ухватились за противоположный конец ванной, как у пловца, плывущего к краю бассейна. Другая рука была под ним, неловко подвернулась под грудью. Красные и синие игрушечные кораблики выплыли из переполненной ванны и лежали на кафеле под струями мыльной воды.
Голая спина его мальчика была на ощупь сухой и теплой. Клей положил на нее руку и хотел так и оставить, но потом понял, что надо шевелиться, а не валяться.
За время службы он спас с полдюжины человек с помощью сердечно-лёгочной реанимации. Он трудился над сыном пятнадцать минут: рот в рот, делал массаж сердца, бил по груди мальчика. Ему казалось, что он плачет, но уверенности не было и проверять не хотелось.
И сейчас, и потом где-то глубоко внутри него что-то словно скулило, это не было похоже ни на один звук, что он слышал раньше. Словно какая-то неизвестная ему смерть забралась в кишки, ползала там, мяукала, голодная, просилась наружу, но Клей держался изо всех сил. Он пока не собирался умирать, и все трудился над сыном, пока больше не мог уже смотреть в замерзшие безумные глаза Эдварда.
Клей прижался подбородком к лицу сына, дикая боль в животе разрасталась, пламя прорывалось через тело прямо к мозгу. В груди что-то пульсировало, и вдруг вырвался вздох. Клей откинулся назад и хотел взвыть, как умирающий пес, но вместо этого вышел только горловой рык.