Да, вот положение… Сбежать некуда, придется пока подчиниться. з — В таком случае я последую за Вами, милостивый государь.
Я позволила офицеру свести меня по трапу в шлюпку и усадить на расстеленный на корме плащ.
— Гребите! — скомандовал офицер матросам.
Шлюпка понеслась к берегу. Там уже стояла карета. Офицер первым вышел на набережную и подал мне руку.
— Эта карета подана нам? — цасторожилась я.
— Да, сударыня.
— Разве гостиница так далеко?
— На другом конце города.
А четверо из гребцов тоже вышли на берег.
— Едемте.
Карета повезла нас прочь от набережной. Покачивались, словно махая нам вслед, сигнальные фонари на мачтах.
Офицер застыл напротив меня с непроницаемым лицом. Ничего не выражали впалые голубые глаза, плотно сжатый рот, выступающий подбородок. Даже редкие каштановые волосы на покатом лбу умудрялись ничего не выражать. Лишь воинственно торчащая бородка заявляла: я при исполнении.
Время шло, а гостиница не появлялась. Выглянув из окна кареты, я увидела, что домов вокруг не было и в помине, лишь черные деревья окружали дорогу.
— Однако, мы уже за городом! — сообщила я офицеру.
Офицер никак не отреагировал.
— Я не поеду дальше, если Вы не скажете, куда Вы меня везете. Предупреждаю Вас, милостивый государь!
Офицер по-прежнему молчал.
— О, это уже слишком! — воскликнула я. — Помогите! Помогите!
Желающих спасти меня почему-то не нашлось. Лишь карета понеслась еще быстрее.
Испепелив невозмутимого офицера взглядом, я попыталась открыть дверь кареты.
— Берегитесь, сударыня, — заметил мой спутник. — Вы расшибетесь насмерть.
Это в мои планы пока не входило, пришлось вернуться на место. О-о, дьявол, злость забурлила внутри меня, а нет ничего хуже бессильной злобы, она отнимает способность здраво рассуждать и быстро Принимать правильные решения. Офицер немного ожил и с удивлением наклонился, рассматривая мре лицо. Наверное, никогда не видел сильного проявления эмоций на лицах своих подопечных. Это меня отрезвило. Ладно, от ярости перейдем к кротости.
Жалостливым-жалостливым голосом я пролепетала:
— Скажите мне, ради бога, кому именно — Вам, Вашему правительству или какому-нибудь врагу — я должна приписать учиняемое надо мной насилие?
— Над Вами не учиняют никакого насилия, сударыня, — с высокомерием заявил офицер. — Ваше нынешнее положение — просто мера предосторожности, которую мы вынуждены применять ко всем приезжающим в Англию.
— Так Вы меня не знаете вовсе? — всхлипнула я.
— Я впервые имею честь видеть Вас! — твердо заявил мой собеседник.
— И скажите честно — Вы же не питаете ко мне никакой личной злобы? — Если вскинуть глазки вверх на собеседника, получается неплохое выражение оскорбленной невинности.
— Никакой, клянусь Вам.
Ну что же, это радует. Посмотрим, как можно будет использовать.
Изредка печально вздыхая, я съежилась в углу кареты, и дальнейший путь прошел в полном молчании.
Путешествовала я в компании с офицером английского флота около часа. Затем карета остановилась. Раздался звук, который бывает, когда отодвигают тяжелые кованые ворота. Зашуршал под колесами кареты песок. Где-то совсем рядом море гулко билось о скалистый берег.
Опять карета покатилась по твердой поверхности и остановилась. Офицер выскочил и застыл, ожидая меня. Все, конец пути.
Я оперлась на поданную руку и вышла. Карета стояла во дворе-колодце высокого строения, окружавшего двор с четырех сторон. Замок на берегу моря… Что этот молодчик плел про гостиницу?
— Все-таки, я пленница, — послала я офицеру милую улыбку. — Но это ненадолго, я в этом уверена, моя непорочность и ваша любезность в том порукой.
А если не непорочность, то умение выпутываться из самых запутанных ситуаций…
Офицер промолчал, видимо, у него было свое мнение на этот счет. Он вынул из-за пояса боцманскую дудку и трижды свистнул, умудрившись выдуть из этого немудреного инструмента три разных ноты. Боже, да это целый концерт!
Появились люди, занявшиеся лошадьми и укатившие карету. Офицер пригласил меня пройти в"дом. Хорошо, войдем в тюрьму точно так же, как входили в Виндзор.
Низкая дверь впустила нас в сводчатый, темный коридор. Маленький источник света теплился где-то далеко в глубине его. Офицер провел меня к каменной винтовой лестнице. Мы поднялись по ней и остановились перед одинокой дверью.
Отпертая ключом, дверь тяжело повернулась на петлях, и открыла доступ в мою камеру. Чтобы догадаться, что это камера, даже если раньше не было никаких оснований так думать, достаточно было взглянуть на решетки на окнах. Крепкие засовы на ее внешней стороне свободе передвижения жильца по замку тоже не способствовали.
Но обставлена комната была неплохо.
Я порядком утомилась и за время долгого путешествия по водам, и за короткий промежуток поездки в карете, поэтому облегченно упала в кресло и закрыла глаза, используя каждый миг для отдыха.
Сквозь полуопущенные ресницы было видно, как солдаты морской пехоты внесли сундуки и баулы, которые любезно ждали меня на корабле, когда я до него добралась, как презент кардинала в искупление того, что я отправилась в далекое путешествие из-под Ла-Рошели в одном платье.
Вместо словесных команд офицер свистел своим подчиненным, как дрессированным собачкам, в редких случаях направляя их действия жестом руки. В интересном зверинце я нахожусь. А может, у них вырваны языки? Мой дорогой супруг, граф де Ла Фер, помнится, тоже обожал натаскивать своих слуг, чтобы они понимали его без слов. А если не понимали, хлестал хлыстом. Быстро научились.
Может быть, немного разрядить человеческой речью эту безмолвную обстановку?
— Ради бога, милостивый государь, объясните, что это означает. Разрешите мое недоумение!.. Я имею довольно твердости перенести всякую опасность, всякое несчастье, которое я понимаю. Где я ив качестве кого я здесь? Если я свободна, зачем эти железные решетки и двери? Если я узница, то скажите, какое преступление я совершила?
— Вы находитесь в комнате, которая для Вас назначена, сударыня. Я получил приказание взять Вас с корабля и препроводить в этот замок. Приказание это я, по-моему, исполнил со всей точностью солдата и вместе с тем со всей вежливостью дворянина, на этом заканчивается, по крайней мере в настоящее время, возложенная на меня забота о Вас, остальное касается другого лица.
Ну надо же, заговорил-таки! Обожаю солдат.
— А кто это другое лицо? Можете Вы назвать мне его имя?
Отвечать офицеру не пришлось. На лестнице зазвенели шпоры, кто-то шел к нам, отдавая по пути распоряжения.
Сейчас узнаем, права ли я в своих предположениях. У меня есть две кандидатуры на роль моего тюремщика.
— Вот это другое лицо, сударыня.
Офицер замер в такой почтительнейшей позе, что я чуть не рассмеялась.
Наверное, его хозяин обращается с ним тоже с помощью свиста и щелканья пальцев.
Дверь распахнулась, в комнату шагнул человек со шпагой на боку, с обнаженной головой. Он нервно теребил в руках платок.
Ну конечно же, можно было и не гадать!
Все произошло так, как я и думала, даже противно! Ну что ж, будем играть обычную комедию: не узнавать — узнавать — ужасаться. Похоже, он боится меня куда больше, чем я его, истерзанный платок скоро не возьмет в качестве подаяния даже нищий.
Выдерживая паузу, «незнакомец» медленно подходил ко мне, стараясь затянуть свой эффектный вход как можно дольше.
Ну что же, я должна также медленно откидываться в кресле. Это не де Ла Фер, здесь бояться нечего.
Наконец настало время ужаснуться:
— Как! Мой брат! Вы?!
Тьфу, в «Глобусе» меня бы освистали.
— Да, прелестная дама! — отвесил мне шутовской поклон мой дорогой брат. — Я самый.
— Так значит этот замок… — подалась к нему я грудью.
— Мой! — довольно ответил Винтер.
Твой, ну, разумеется, уж никак не мой.
— Эта комната?
— Ваша!
— Так я Ваша пленница?
— Почти.
А вот это правильно, ты еще не знаешь, подонок, насколько почти…
— Но это гнусное насилие!
— Не надо громких слов, сядемте и спокойно побеседуем, как подобает брату и сестре, — упивался моментом дорогой брат.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯРОДСТВЕННЫЙ ДУЭТ
Дорогой брат закрыл за Фельтоном дверь, затем затворил ставни. Комната приобрела очертания склепа. Только запаха тления не хватало.
— Да, поговорим, любезный брат, — подбодрила я его, пока он чего доброго и свечу не потушил, добиваясь полной секретности.
— Итак, Вы все-таки вернулись в Англию вопреки Вашему решению, которое Вы так часто высказывали мне в Париже, что никогда больше нога Ваша не ступит на землю Великобритании?
Будь моя воля, меня бы здесь и близко не было…
— Прежде всего объясните мне, — вопросом на вопрос ответила я, — объясните мне, каким образом Вы так зорко подстерегли меня, что были точно осведомлены не только о моем приезде, но и о том, в какой день и час и порт я прибуду?
Боюсь, я ошиблась, избрав этот метод ответа на вопросы. Дорогой брат, как попка, решил тоже следовать ему.
— Сначала Вы мне расскажите, милая сестра, зачем Вы пожаловали в Англию?
А Вы, любезный братец, словно не знаете.
— Я приехала повидаться с Вами… — прощебетала я.
— Вот как, повидаться со мной? — даже опешил Винтер.
— Без сомнения, я хотела видеть Вас, что же тут удивительного?
— Так у Вас не было другой цели, кроме желания повидаться со мной? — заклинило, похоже, дорогого брата. — Никакой другой цели у Вас не было?
Сейчас я перечислю тебе все мои цели, милый деверь.
— Нет.
— Стало быть, для меня одного Вы взяли на себя труд переправиться через Ла-Манш?
Господи, ну до чего же мне тупой родственник попался! А ты зачем в Париж поперся за мной?
— Для Вас одного, — проникновенно сказала я чарующим голосом.
— Черт возьми! — наконец не выдержал дорогой брат. — Какие нежности, сестра!