Да здравствует мир без меня! (Стихи и переводы) — страница 4 из 17

Я ел икру и колбасу

И разворачивал в лесу

Объект довольно-таки мирный.

И начал ковырять в носу.

Мне намекали на еврей

И стопроцентное доверье.

И молодцов из-за дверей

Просили пошуметь за дверью.

И говорили: поскорей.

Потом я чуточку одрях

И спал неделями в Кремлевке.

Она тогда уже Ба-Бах.

Арон уехал по путевке

И Даша с Машею в мехах.

Потом стоял такой дейтант,

Хоть украшай изделье бантом,

Хоть в землю зарывай талант,

Прикидывайся пасквилянтом.

У Миши резался дискант,

А Ваня рвался в Палестину —

И не на нашей стороне.

И говорил своей жене:

Не прихватить ли старичину.

Мол, на войне как на войне.

Но я стал в дедушках добрее.

Но я стал в дедушках добрее.

Я запускал на небосвод

И зятю говорил: идьёт.

И Ксюше: шла бы за еврея —

Он не уедет, не уйдет.

Потом они меня делили:

Пицунду, Жуковку, Арбат,

Внешторг, Госзнак, автомобили,

Четырежды лауреат,

И подписали, не забыли,

И Старший Брат, и кум, и сват.

Так есть антисемиты – или?..


1985

Записка

Срединные годы. Большое семейство.

Я вышел из моды. Какое злодейство.

Какие уроды мои домочадцы.

Я вышел из моды. Я буду стреляться.

В журналах доходы все хуже и реже.

Я вышел из моды, а моды все те же.

Унылые морды моих конфидентов.

Я вышел из моды. Я буду стреляться.

Унылые орды моих супостатов.

Я вышел из моды у чукчей и татов.

Унылые оды пою государю.

Я вышел из моды. Я буду стреляться.

Унылые роды моих вдохновений.

Я вышел из моды и вовсе не гений.

Унылые шкоды моей благоверной.

Я вышел из моды. Я буду стреляться.

Унылые воды каналов и Невок.

Я вышел из моды у нынешних девок.

Унылые своды соборов и спален.

Я вышел из моды. Я буду стреляться.

Унылые ходы в чужие квартиры.

Я вышел из моды у духов эфира.

Унылые сходки под плеткой свободы.

Эх, выпить бы водки!.. Я буду стреляться.

Заговор чувств

Булгаковед из Бундесрепублик,

Блондинистый, но в целом неказистый,

В постели то буксует, то юлит

С повадкой лихача-мотоциклиста —

И ванечке лениться не велит.

Вы, русские, загадочный народ.

Литература судит ваша тонко,

А вам бы только бабу в оборот.

Ты что – боишься сделать мне ребенка?

А может, отвечаю, ты шпионка.

В который раз на практике у вас —

И все, кого ни встречу, сразу в стойку

Булгаков… Азазелло… Высший класс…

Минуту про Булгакова – и в койку.

Подай-ка, милый, жигулевский квас.

А ты зачем приехала сюда, —

Я возразил ей, полузасыпая, —

За тем ты и приехала. О да!

Ругаешь русских, а сама такая.

Весь твой Булгаков – вздор и ерунда!

Она за пивом встала и, заплакав,

Сказала: не люблю СССР.

Один был настоящий кавалер,

И с тем – несовпаденье зодиаков.

А я сказал: пошла ты в бундесвер!

Но тут шаги послышались и стук,

Как в телефильме маленьких трагедий.

Рванулся к двери мой залетный друг,

Забыв о неодержанной победе

Под Сталинградом, хоть была без брюк.

В костюме довоенного сукна,

Тряся свежепомытыми кудрями,

Вошел красавец, стройный как сосна.

Поклон глубокий он отвесил даме —

И закричала: вот моя весна!

Я начал: Миша, что за маскарад?

Средь бела дня! Ты что, ушел от Лены?

Ушел? Друг мой, я только что не взят.

Но вот, извольте видеть, не горят.

И немка, онемев, – они нетленны!

Я написал! А я переведу!

Я покарал! Ну прямо как Всевышний!

И аз воздам! А я издам!.. Иду,

Воскликнул я, поняв, что третий лишний

Здесь непременно попадет в беду.

Но тут со стула соскользнул стакан,

И в дверь ввалился жирный недомерок

В затрюханном пальто и в драбадан.

Спросила Хельга: что за хулиган?

Представь меня подруге, Кавалеров!

А это, – начал Миша… Погляжу,

Намылился на Запад? Просишь визу?

Все строишь недотрогу и ханжу?

И немочке: а вам я доложу,

Вы в неглиже – жасмин, расцветший снизу.

А ты зато, – споткнулся первый гость, —

А ты зато работаешь на власти!

А я им мщу! Ты тайно мстишь, прохвост,

А я им льщу, выплескивая злость.

Представь меня красавице, ломастер!

А мой успех у женщин – это как?

Да взять хоть эту – чем не Маргарита?

А ты опять остался в дураках.

Представь меня! Скажи ей, вертопрах, —

Она, как роза, всем ветрам открыта.

Заспорили о технике письма,

О том, что лучше – тушь или чернила,

Но западная штучка и сама

Про все, что нужно им, сообразила —

И началась такая кутерьма,

Что затряслись соседние дома.

Нечистая торжествовала сила.

Ведь не за всякий заговор – тюрьма,

Дыра не обязательно могила,

И немцев бить мы рады задарма.

Последнее танго в Париже

Не надо, Боря, Миша не велить.

Не на добавку, с утря на поправку.

Отдзынь!

А, падла, Соня, бросим пить

И купим к ляху видеоприставку.

Ну, ты озвезденел, поена мать.

Они в комиссионке, не достать.

Тебя барыги выберут, как сявку.

Не бзди! теперь их делают у нас.

Не залупайся! наши не фурычат.

Не надо песен! гонят высший класс.

Который год талдычит и талдычит.

Раз ты не понимаешь ни пера!

А ты не лезь граблями в буфера!

Налижется – и, здравствуйте, приспичит.

Вот был бы видеомагнитофон,

Хоть поглядела б, как оно бывает.

А как бывает, подлый ты долдон?

Раз фукнет – и неделю не вставает.

Вставает, Соня, это ты не на…

Ага, повертит попкой Роднина —

И варежку пьянчуга разевает.

Та Роднина давно с тебя в обхват.

А я тебе старуха?

Ты старуха.

Так молодых дери, дегенерат!

И задеру, брать буду, бляха муха!

И выметайся, сволочь, со стола!

Сонь, уй ли ты… Сама же не дала.

Программа «Время» – первая порнуха.


1986

«Великая и малая страна…»

Великая и малая страна

Соседствуют.

Нет ничего несложней,

Пока раззявы служат на таможне,

Забыть названья, спутать имена,

Зайдя за кустик, забрести в столицу,

Попасть на подозренье как шпион,

Попасть впросак,

Врасплох

И в психбольницу,

Быть призванным в туземный гарнизон,

Участвовать в гражданской заварухе,

Жениться на последней потаскухе,

Прижить с нею полдюжины ребят,

Отправиться на пикничок на травку

Полюбоваться на свою оравку —

И угодить негаданно назад,

Где и кусты не высохли,

Как будто

Остановилось время или ты

Отсутствовал какую-то минуту

На расстоянье где-то в полверсты,

А может, и по ягоды, но где же.

На той же ноте спор из-за ветвей,

И суперделикатные невежи

Пропажи не заметили твоей.

«Твой психиатр, Сережа, костолом…»

Твой психиатр, Сережа, костолом —

Электротехник черепной коробки,

Решивший сдуру вывернуть все пробки,

Чтоб абы как не дернуло умом.


А на меня другие мастера

Нашли аналогичную управу —

Да я бы обесточил всю ораву,

Сверкни в ней хоть малейшая искра!


Но я брезглив и тучен. Ты брезглив

И тучен. Мы за скобками. Вне скобок.

И потому по-прежнему бок-о-бок,

Хоть мегаватты крутит жилмассив.

«Баюкая больную руку…»

Баюкая больную руку,

Аукая любую боль,

Так любишь собственную муку,

Что удавись – или уволь.


Все происходит не с тобою

Одним. Теперь хоронят в ряд,

Увозят целою гурьбою

И одинаково кроят.


Теперь все судьбы, семьи, связи

Переплелись в один клубок,

И путь из грязи – путь по грязи —

Проходят тысячи сапог.


Теперь одни и те же брашна

Смело, как сон, со всех столов —

И ломятся они. И страшно

Лишь от одних и тех же слов.

«Полно повсюду тихих сумасшедших…»

Полно повсюду тихих сумасшедших —

По возрасту от буйства отошедших, —

Клубятся в каждом поезде метро:

Стоят рядком, уткнувшись носом в книгу,

Сжимая губы в мысленную фигу,

Кивая равнодушно и хитро.


Стоят в одежках из недосыпанья;

Рупь на разврат и рупь в обед в кармане,

Полтинник сыну из другой семьи —

На семечки с отеческим советом.

Бренчат ключи дуэльным пистолетом,

И по-японски вечный Год Свиньи.


Я помню их в ударе и в угаре,

На Карадаге и Тверском бульваре,

В сапожных и художных мастерских,

Я помню их с гитарой и тетрадкой,

Я помню их, бушующих украдкой,

Я помню их, о, как я помню их!


Полно повсюду тихих сумасшедших —

В иное измеренье перешедших,

Перемахнувших – и не без шеста —

На вкрадчивое ложе из опилок,

Пока попутный ветер дул в затылок,

А встречный ветер веял на уста.


Когда ночное сито самолета

Отсеяло того-то и того-то,

А та и эта вздумали рожать,

Когда сошли с арены чемпионы,

Когда пошли в инстанции шпионы

И даже водка стала дорожать,


Когда – уже осанистые – дяди