– Радуга! – Оливер, держа в руках шланг, указал на воздух, где действительно появились разноцветные полосы.
– Как красиво. – Оливия подставила руку под брызги.
Леон и я повторили за ней, наслаждаясь холодной водой в жаркий солнечный день.
– Мы так в детстве играли, – проговорил Оливер, наблюдая за радугой.
– Когда в Октавии становилось совсем жарко, мама поливала нас из шланга, – добавила Оливия.
– Звучит весело. – Леон посмотрел на близнецов и чуть тише произнёс: – Я вам очень завидую. Наверное, моим родителям понравилась бы эта игра.
– Думаю, что моей маме точно бы понравилась, – проговорил я, не глядя на них.
Мы молча наблюдали за радугой, наслаждаясь прохладой, и щурились на солнце, которое нещадно припекало.
– Скоро закончится лето, – грустно вздохнул Оливер. – Мы будем жить в Академии. Оливия вообще будет в другом здании.
– Эй, – позвала его сестра. – Я тебя не бросаю.
Оливия обняла Оливера и погладила его по влажным волосам.
– Ты взрослый и сильный мальчик, ты со всем справишься, но если возникнут проблемы или тебе просто захочется поболтать, зови, я всегда приду, ты ведь знаешь?
Оливер крепко обнял сестру.
– И мы всегда рядом. Так что не переживай. Один ты точно не останешься, – Леон похлопал Оливера по плечу.
– Мы с тобой в одном Доме, так что даже не пытайся от нас избавиться, – улыбнулся я.
– Ты ещё пожалеешь, что не ушёл в Дом Плуто, – хихикнул Леон.
– Я не понял, – Оливер шмыгнул носом. – Вы меня поддерживаете или угрожаете?
Мы принялись за уборку: то, во что превратился мой двор, больше походило на результат набега мамонтов. Оливер пошёл отдавать шланг Джейкобу, а мы с Леоном собирали мусор в пакеты.
– Любой, кто пристанет к моему брату, будет иметь дело со мной. – Оливия, завёрнутая в полотенце, театрально потрясла перед нами кулаком. – Запомните это.
– Только не говори это парням из Академии, а то выстроится целая очередь из желающих достать Оливера, – рассмеялся я и поднял ладонь.
– Это точно. – Леон «дал мне пять».
– Обещайте, что не дадите Оливера в обиду. – Оливия требовательно посмотрела на нас.
– Да он сам кого хочешь обидит. – Я махнул рукой.
– Готье, – низкий голос Оливии напугал меня.
– Обещаю, – торопливо проговорил я.
– И я, – добавил Леон. – Мы его в обиду не дадим.
– Спасибо. – Оливия мигом изменилась в лице. – Я знала, что на вас можно положиться.
36
– Это Янус Двуликий, бог-покровитель Дома Соларус. – Люмьер указал на монумент в центре дворика.
Мужчина на пьедестале возвышался над нами во весь рост, – в длинном драпированном плаще, который, кажется, назывался гиматием, – но самое интересное, что у Януса было два лица. Зоркий взгляд одновременно устремлялся вперёд в будущее и назад в прошлое. Величественный образ дополняли ключи и посох в руках, а у ног свернулась кольцом змея.
Я уже видел статую, когда заезжал в общежитие, которое здесь называют полисом. Мало что знал о Доме Соларус, да и об Академии в целом, но успел прочитать буклеты, которые вместе с брошью-эмблемой доставил курьер – гонец Академии. В буклете была карта, так что я с трудом, но разобрался, где находится мой полис и в какое время лучше заезжать.
Отец расстроился, узнав, что я покидаю дом и перебираюсь в Академию Святых и Великих. За неделю до этого у нас состоялся долгий тяжёлый разговор, итогами которого по сути никто не остался доволен. Он пытался уговорить меня остаться в родных стенах. В ход, как обычно, шли торги: сначала поступило предложение остаться дома на первые два года, затем только на год, ведь первокурсникам очень тяжело и лучше отсыпаться в привычной обстановке, чем в «чужой» комнате огромного и шумного полиса. Отец уверял, что Чарли готов возить меня в Академию на занятия в любое время дня и ночи, что о дороге можно не переживать. По словам отца, Гедеон и Люмьер тоже были готовы возить меня в Академию, что уже звучало верхом абсурда, – в этот раз торги, по моему мнению, скатились на самое дно. Я твёрдо стоял на своём. И пусть я вышел победителем в этом споре, настроение было напрочь испорчено: вина не покидала меня до «дня икс».
Я был так взволнован предстоящим переездом, – никогда прежде так надолго не уезжал из дома, – что не сразу заметил, какое глубокое уныние охватило отца, Сильвию, Кэтрин, Фанни, даже Лору и Чарли, когда, попрощавшись, я сел в машину. Даже стал свидетелем того, как отец горестно уставился на забитый чемоданами багажник, который Чарли никак не мог закрыть. За всю дорогу до Академии я не произнёс ни единого слова. Чарли тоже молчал и выглядел поникшим, будто не я, а он покидает родные стены.
– Это всё сильно отличается от Пажеского корпуса? – Теперь, стоя позади Люмьера, я держал в руках травинку, которой размахивал из стороны в сторону. Солнце нещадно жгло голову и плечи. Я щурился, прикрыв глаза ладонью. Было непривычно жарко для сентября.
– Что, прости? – Люмьер, кажется, плохо расслышал мой вопрос.
Он повернулся ко мне. На нём был чёрный праздничный костюм патриция Дома Соларус, на груди красовались вышитые золотыми нитями Солнце и змея – символы нашего полиса. Мне ещё не выдали форму Академии, но я знал, что костюм будет золотого цвета, об этом успел сообщить Люмьер.
Балансируя, я забрался на бордюр и повторил вопрос:
– Спрашиваю, эти Дома, правила, учёба здесь – всё это сильно отличается от твоего Пажеского корпуса?
– Да. – Он улыбнулся. – Здесь намного легче, чем в Пажеском.
– Почему?
– Хотя бы потому, что здесь ты житель полиса и патриций Академии, а там ты – воин Октавии, будущий солдат элитной гвардии Ромуса.
– Как солдаты Благородного легиона?
Люмьер подошёл так близко, что подумалось, сейчас он столкнёт меня с бордюра. Хотя я стоял на возвышении, он всё равно был выше.
– «Я бьюсь не за себя, я бьюсь за Империю», – твёрдо прошептал Люмьер, смотря мне прямо в глаза.
– «Я бьюсь не за себя, я бьюсь за Бёрко», – подхватил я.
– Ты помнишь… – довольно заключил Люмьер и потрепал меня по волосам.
Я неловко поправил выбившиеся пряди.
– Мне нравится читать о Благородном легионе. В Пажеском корпусе…
– Не надо, – отрезал Люмьер.
– Что?
– Благородный легион. Пажеский корпус. – Он выдохнул. – Не пытайся их связать. Это кардинально противоположное. В легионе ты сражался, отдавая всего себя ради империи, ради Бёрко, а в Пажеском корпусе… – Люмьер выразительно нахмурил брови, – сейчас там всё по-другому. Все пытаются поступить в это место только из-за статуса. Ни о какой преданности Октавии не может быть и речи.
Настроение Люмьера заметно испортилось. Он плотно сжал губы, словно сдерживался, чтобы не сказать лишнего.
– Почему у него две головы? – Я указал травинкой на статую. Ответ я и сам вычитал в буклете, но мне просто хотелось отвлечь Люмьера.
Он подошёл к статуе, провёл пальцами по белому камню и проговорил:
– Янус может видеть прошлое и будущее, потому он и Двуликий.
– Но почему именно Янус стал покровителем этого Дома?
– Раньше он был божеством неба и солнечного света, отвечал за то, чтобы на небе с утра светило солнце. Соларус – это производное от латинского слово sōl, в переводе «солнце». Янус – творец мира. А появился он из хаоса. Мне кажется, что это очень подходит Октавии и династии Бёрко.
Люмьер вновь улыбнулся, щурясь на солнце.
– И что делает бог-покровитель? – спросил я, подойдя ближе. Дотронувшись пальцами до камня – кажется, это мрамор, – ощутил прохладу, несмотря на палящее солнце. Приложив ладонь к змее, свернувшейся кольцом, я пожалел, что не могу прижаться ещё и лбом, остудить голову.
– Поддерживает, – ответил Люмьер, – защищает патрициев своего Дома.
– Ты в это веришь? – С моего ракурса статуя казалась просто гигантской.
– Лично я нет, но надежда на Януса или других богов многим патрициям помогает во время сессии.
Я прыснул от смеха.
– Они здесь на полном серьёзе чтят этих богов?
– Они отдают дань уважения династии Бёрко. – Голос Люмьера стал серьёзным. – Именно твои предки основали Академию Святых и Великих и ввели всю эту систему. Давным-давно в это верили.
– А сейчас?
– Просто красивая история. – Люмьер мрачно усмехнулся. – Сейчас чистокровные верят только в своё превосходство. В Академии тебе будут напоминать об этом постоянно.
– Что-то никогда не меняется.
– Ты здесь для этих изменений.
– И в это ты веришь.
Люмьер подошёл ближе, буквально впечатывая меня в каменный плащ Януса.
– Киллиан, это единственное, во что я верю. Всё, что ты здесь видишь, все эти полисы, Дома, статуи, патриции, Сенат и прочее… Всё это создано твоим родом. На всех флагах есть беркут или крыло беркута. – Люмьер понизил голос и прошептал: – Киллиан, ты и есть беркут. Сильный, свободный, бесстрашный.
– Бога ради, отойди от него хоть на шаг! – раздался недовольный голос сбоку.
Повернувшись, я увидел Гедеона в таком же, как у Люмьера, чёрном костюме. Брат шёл мимо нас с толстой папкой в руках, но остановился, чтобы мы не забывали об его неусыпном контроле.
– А я всё думаю, кто прожигает мой затылок, – рассмеялся Люмьер, но сделал пару шагов назад.
– Будь у меня эта возможность, я бы прожёг кое-что другое. – Гедеон скрестил руки на груди и закатил глаза.
– Что-то, что находится здесь. – Люмьер положил ладонь на грудь слева, там, где билось сердце, и выдал томным голосом, от которого меня чуть не стошнило: – Ты уже это сделал.
Гедеон скорчил брезгливую гримасу, – кажется, его тоже одолели рвотные порывы, – и бросил:
– Сделай одолжение, не липни к моему брату.
– Я буду держать свои грязные ручонки как можно дальше от священного тела, – весело ответил Люмьер, подняв руки, словно сдаваясь.
– И язык попридержи. Не сморозь ничего лишнего.
– Само собой, мой друг, само собой.
Гедеон окинул нас испытующим взглядом, а потом окликнул меня: