– Здесь у нас медицинский центр «Валетудо», с латинского означает здоровье. Если плохо себя чувствуете – бегом сюда. Если совсем плохо, то вызываете врача, он придёт к вам в полис. Это можно сделать по телефону, но если будет занято на линии, смело отправляйте любого плебея за врачом.
– А плебеи здесь тоже лечатся? – спросил кто-то из патрициев.
– У них отдельный вход и крыло. Вы с больными плебеями не столкнётесь. – Все одобрительно загудели.
Пройдя ещё немного, мы встали у здания, в котором я уже был с Люмьером.
– Это музей имени Бодлера. Здесь есть интересные экспонаты и каждый сезон проводятся выставки. Каждое третье воскресенье туристы и жители Октавии могут попасть на территорию Академии и посетить наш музей.
– А попасть в наши полисы? – спросила Лаванда, что-то усердно записывая в блокнот.
– Нет. В полисы им нельзя. В этот день в Академии усиливают контроль. Туристы могут посетить только музей, наш кафетерий и посмотреть озеро Эрнана. В остальные здания их не впустят.
Пока мы шли за префектом дальше, Оливер проговорил:
– Интересно, много ли здесь бывает туристов по воскресеньям.
– А мне интересно, когда появится Скэриэл и появится ли вообще, – ответил я.
– Будем надеяться, что скоро мы его увидим, – добавил Леон.
Префект Киоган остановился, – рядом с нами потеснился Дом Венериан. Киоган кивнул, улыбнулся Вирджинии – та одарила его милой улыбкой, – и указал нам на здание.
– Это Октониум, наш кафетерий, столовая, считайте как хотите. Мы зовём его кратко – Окто. Здесь недурно кормят. Плебеи едят отдельно, их столовая называется термополий, он находится в десяти минутах отсюда. Так что не переживайте, кто волнуется, что придётся есть с плебеями.
Оливия встала чуть поодаль от нас и помахала рукой. Мы ответили ей тем же.
Уйдя вглубь, мы добрались до двухэтажного широкого здания.
– Это клуб фехтования «Сталь и блеск», – проговорил префект. – Здесь очень строгие мастера, так что упорно тренируйтесь. Я не хочу потом из-за вас краснеть. Но если произойдёт что-то серьёзное – «Валетудо» рядом, подлечим.
Мы все захихикали, но, кажется, Киоган не шутил.
– Это у нас дуэльная. – Он встал рядом со входом в новое здание. – У вас будет важный предмет – дуэлика. Здесь мастера поединков расскажут вам, как себя вести во время дуэли на тёмной материи и как победить. Мастера дуэлики не прощают лентяев. Я же надеюсь, что вы не станете заядлыми бретёрами, чуть что, провоцирующими всех подряд на дуэли. Этим у нас страдают старшие патриции. Не берите с них пример.
Я подумал, что Люмьер вполне мог быть таким бретёром, готовым сразиться с любым, кто нелестно выскажется о династии Бёрко.
38
В полисе был длинный свод правил, которых следует придерживаться, если не хочешь загреметь в Центумвир – местный суд – и оказаться в карцере, своего рода тюрьме для всех в Академии, включая даже префектов. Люмьер рассказал, что однажды префект Плуто, Рамси Мур, просидел сутки в карцере за то, что два его патриция подрались и загремели на неделю в медцентр «Валетудо», а тот не то что не доложил ректору Бруму, но сам был не в курсе ситуации. К слову, Рамси даже понравилось в карцере, ведь это просто комната, из которой нельзя выбраться самостоятельно, а он и не сильно горел желанием куда-то выходить. А тут на сутки изъяли телефон, все от него отстали, – Мур впервые за долгое время смог выспаться.
Правило, которое удивило меня больше всего: запрещалось посещать полисы других Домов. Я мог находиться только на территории полиса Дома Соларус. Если меня поймают на территории Марсена, Меркуро, Венериана или Плуто, то коллегия Центумвира имеет полное право применить наказание. Хотя, как оказалось, несмотря на это, патриции посещали чужие полисы, но умудрялись делать это скрытно.
В полисе я жил на втором этаже. У каждого патриция была своя комната – вдвое меньше моей дома – с отдельным санузлом, где вместо ванны стояла душевая. Эта комната, хотя я бы назвал её комнатёнкой, оказалась втрое меньше той ванной, что я имел раньше. Первое время казалось, что у меня начинается клаустрофобия, но после двух ночей, проведённых здесь, я свыкся с размерами своих новых апартаментов.
В комнате было всё, что нужно: кровать с тумбой и лампой, дубовый письменный стол со стулом, два вычурных шкафа для одежды и книг и узкое старое кресло со светильником-канделябром, который я поклялся сменить как можно скорее. Широкие окна выходили на двор и огромную статую Януса Двуликого. Моими соседями оказались Леон – справа и Оливер – слева, а напротив жил Эллиот Лафар. Этаж делился на мужскую и женскую половины, и я уже знал, что комната Лаванды Фло в самом конце этажа. Она сразу принялась собирать у себя всех сокурсниц, чтобы организовать то ли девчачий клуб, то ли ещё какое-то очередное мероприятие. Её комната мигом стала самой шумной на этаже, из-за чего Оливер очень возмущался и обещал, что если так будет продолжаться, он непременно пожалуется префекту Комини.
Меня же возмущало совсем другое. Каждое утро, кроме воскресенья, – спасибо и на этом, – часов в семь в сквере у фонтана появлялись корнамщики и исполняли «Просыпайся, Октавия!», от которой я моментально подскакивал с кровати. Ума не приложу, сколько потребуется времени, прежде чем я привыкну к подобному подъёму. Оливер тоже раздражался, зато Леону нравилось под музыку делать пробежку. Вставал он на полчаса раньше, чем начиналась волыночная пытка, и встречал корнамщиков уже на улице, бодрый и полный сил, чего не скажешь о нас с Оливером.
За порядком в полисах следили префекты. Киоган сказал, что хоть полукровки-плебеи каждый день наводят чистоту в Академии, патриций сам отвечает за состояние своей комнаты. Плебей может приходить с генеральной уборкой только раз в месяц и в дни, когда патриций болен. Раз в неделю по средам префект Комини делал обход по комнатам, чтобы убедиться, что мы не потонули под слоем грязного белья и пыли. Мне это напомнило слова Люмьера про Пажеский корпус, только там был осмотр каждое утро, а получить наказание было намного проще. И карцер куда суровее, чем здесь.
В каждом полисе имелось всего шесть этажей. В цокольном находился маленький и скудный кафетерий для того чтобы, не выходя из здания, выпить кофе и перекусить, например, сэндвичем или пирожным; гостиный зал, где можно понежиться на мягких креслах, почитать, поиграть в бильярд и провести вечеринку, конечно, заранее получив разрешение на это; учебная комната, где можно позаниматься, а также офис и личная комната префекта Киогана Комини, стойка для охраны, – охранник был полукровка, добрый и приветливый здоровяк, – и в самом конце комната отдыха плебеев, работавших в полисе. На первом этаже жили студенты первого курса, на втором – студенты второго, и так до последнего – этажа выпускников. Люмьер устроил мне экскурсию по зданию и даже показал свою комнату на пятом этаже. Я поразился его идеальному порядку. Всё-таки не зря в Пажеском корпусе следят за чистотой. На крыше полиса были построены три уютные беседки. Люмьер привёл меня туда утром, и мы застали двух патрицианок, фотографировавшихся внизу на фоне статуи Януса Двуликого и верещавших от восторга.
Оливия рассказала, что рядом с полисом Венериан есть маленький ботанический садик, который в юности открыла её мама. Теперь все патрицианки Венериана ухаживали там за цветами и очень гордились этим уютным уголком.
– Мама хочет открыть большой ботанический сад для всех патрициев Академии, но папа говорит, что у него здесь нет столько свободного места.
– Я тоже хочу личный ботанический садик для Соларуса, – воскликнул Оливер. – Это нечестно, что только у вас он есть.
– Тебя же никогда не интересовали цветы, – проворчала Оливия на это. – Ты даже дома в Центральном районе игнорировал мамин сад.
– Это к делу не относится. – Оливер недовольно скрестил руки на груди.
Мы – Оливер, Леон и я – уселись в самом конце длинного стола Соларуса в октониуме и пили газировку, купленную в местном магазине, когда к нам присоединилась Оливия. Никто не знал, можно ли патрицию другого Дома подсаживаться за наш стол, но мы решили, что в случае чего прикинемся дурачками. Это было совсем не сложно, ведь первокурсникам могли простить такой проступок «по первости».
Леон сделал глоток из яркой банки и, придвинувшись ближе, проговорил:
– Оскар сказал, что если загремишь в Центумвир, префект и наставник станут твоими защитниками на суде. Ещё не страшно, если получишь устный выговор, он ни на что не влияет. А вот выговоров с занесением в личное дело стоит избегать. Могут ещё и оштрафовать, тогда считается, что легко отделался. Самое серьёзное наказание: пребывание в карцере, но иногда доходит и до отчисления. Больше всего все боятся именно последнего.
– Люмьер рассказал про префекта Плуто, Рамси Мура, – добавил я, отпивая свою газировку. – Он отсидел сутки в карцере и ему даже понравилось.
Все за столом рассмеялись.
– Может, карцер не так и плох, – предположил Оливер.
– Рамси Мур очень странный тип, про него хотят разные слухи, так что я бы ему не шибко верила, – скептически отозвалась Оливия; она протянула руку, забрала газировку Оливера и, сделав маленький глоток, вернула обратно.
– Что ещё интересного узнали у наставников? – спросил я.
– Николас рассказал, что первый этаж библиотеки доступен для всех учеников, а второй – только для преподавателей. – И Оливер шёпотом договорил, переглядываясь с нами: – Там много запрещённой литературы. Они как-то с Гедеоном и Оскаром туда пробрались, но вынести ничего не смогли.
– О, – охнул я. – Даже не знал об этом.
– Это было на третьем курсе. Им чуть не влетело. Хорошо, что так никого за руку и не поймали, хотя проводили своё расследование. Даже хотели отчислить тех, кто пробрался на второй этаж.
– Я надеюсь, что вы ничего такого не устроите. – Оливия строго на нас посмотрела.
– Нет, конечно, – первым ответил Леон.