Взглянув на часы, я осознал, что если хочу добраться до пристани и там осмотреться, лучше поспешить. Я был у озера только раз, в день экскурсии. Не знал, найду ли его ночью, а главное, разрешено ли патрициям блуждать в темноте. Префект ничего не говорил о ночных вылазках, запрещал только пьяным подходить к воде. Но никто и не заикнулся о прогулках при луне.
Я торопливо оделся в простые брюки и тёмную футболку, накинул на плечи лёгкую ветровку и тихо спустился на первый этаж. Повезло, что никого в полисе не встретил. Убедившись, что охранника нет на посту, – какая удача, сам Янус Двуликий благоволил мне, – я прошмыгнул на улицу. Было ещё тепло, хоть и дул прохладный ветер. К моему безграничному удивлению, со стороны Дома Плуто доносились крики и музыка. Кто-то рассказывал, что за их полисом есть подпольный бар, но я думал, это только слухи. Интересно, а разрешено ли посещать бар чужого Дома?
Я решил избегать фонарей, боясь попасться на глаза префектам или кому-то из Сената. Как оказалось, от моего полиса до пристани быстрым шагом чуть больше получаса ходьбы. Пару раз я забредал не в ту сторону, – заодно вспомнил, где находится конюшня и клуб для стрельбы из лука. Экскурсия Киогана не прошла даром, в итоге я успешно добрался до озера. К слову, на пути попался незнакомый мне патриций, он шёл неспешно, гуляя, так что раз он ничего не опасался, то, быть может, и мне не стоило.
Пристань ночью выглядела одновременно умиротворённой и жуткой. Рядом никого не было. Мелькнула мысль, а не пытаются ли меня разыграть, – самое время подумать об этом, – но, взглянув на часы, я понял, что пришёл слишком рано. До появления Стервятников было ещё добрых двадцать минут. Луна, полная и яркая, отражалась в спокойной воде. Под ногами скрипели доски. Любой случайный звук – треск ветки или шуршание травы – заставлял меня насторожиться. Я всё ждал, что кто-то выйдет ко мне из темноты. Стоял в предвкушении и одновременно боялся, мял в руках таинственную визитку с птицей.
– Рад, что ты пришёл, – послышалось за спиной. – Если ты здесь, значит не стал жаловаться брату. – И незнакомец дважды одобрительно хлопнул в ладоши: – Похвально.
Я обернулся. Со стороны леса ко мне вышел чистокровный в очках. На нём был строгий модный костюм, явно сшитый на заказ, в руке – сигарета.
– Кто ты?
Он затянулся и выпустил табачный дым в сторону.
– Меня зовут Гильермо де Фария, я патриций Дома Марсен, пятый курс. И ещё я лидер тайного общества под названием «Стервятники». – Он кивнул на визитку у меня в руках.
– Стервятники? – переспросил я, ещё раз оглядев визитку с переливающимися серебряными буквами. – Что это?
Парень подошёл ближе и встал в пяти шагах от меня. Он был такой же высокий, как Оскар и Люмьер.
– Если присоединишься к нам, то всё узнаешь.
– Как я могу присоединиться к тем, о ком совсем ничего не знаю, – возразил я.
– Гедеон тебе ничего не рассказывал? Я даже не удивлён, – улыбнулся он.
– Вы с ним друзья? Или враги? – уточнил я.
– Друзьями нас нельзя назвать, но и врагами мы никогда не были. Я бы сказал, что мы с Гедеоном вечные соперники. Сражаемся во время дуэлей на тёмной материи или на шпагах, в шахматных партиях или на лекциях и семинарах. Мы уважаем друг друга, но не прощаем ошибки.
Гильермо де Фария. Я никогда о нём не слышал от Гедеона.
– Расскажи мне о «Стервятниках».
– Наше тайное общество основано Люсьеном Немо Бёрко.
– Бёрко? – удивился я.
– Да. Единственный Бёрко, попавший в Дом Марсен. Обычно все из императорской семьи поступали в Соларус. Но Люсьен был другим.
Я растерялся. Должно быть, всё читалось у меня на лбу, потому что Гильермо понимающе улыбнулся, а голос его слегка потеплел, словно он уже не раз рассказывал про это и каждый реагировал примерно одинаково.
– Его называли мятежным принцем. Люсьен не хотел жить по правилам Октавии и своей семьи.
Казалось, Гильермо издевался надо мной. Он знал, что я из рода Бёрко?
– Зачем ты меня позвал? – Мой голос прозвучал слишком натянуто.
Гильермо глубоко затянулся и вновь выпустил дым в сторону.
– Ты хочешь знать правду? Я могу тебе её дать.
Он сделал ещё пару шагов, и теперь мы стояли совсем близко.
– Готье, ты подписал рекомендательное письмо для полукровки, верно? – вкрадчиво начал он.
– Откуда тебе это известно? – насторожился я. Хотелось отодвинуться, отступить. У Гильермо была слишком подавляющая аура. Я словно говорил с самим Гедеоном.
– Мои родители состоят в Совете старейшин. И к слову, отец мечтает избавиться от полукровки. Он не хочет допускать его в Академию.
– А ты? – нахмурился я. – Тоже хочешь избавиться от него?
Усмехнувшись, Гильермо слабо помотал головой.
– Мне пытались промыть мозги всей этой пропагандой о чистокровных, но не получилось. Им меня не переубедить. Я знаю правду.
– Какую правду?
– Я тебе расскажу, – напомнил он, – если ты присоединишься к нам.
– Ты предлагаешь мне стать Стервятником?
– Да.
– Почему?
– Каждый год только четыре первокурсника принимаются в общество, – ответил он. – Я предлагаю тебе.
– Но… – замялся я, – почему именно я?
– Ты подписал рекомендательное письмо, – непринуждённо сказал Гильермо, обходя меня по кругу, и я еле сдержался, чтобы не повернуть голову за ним. – Хоть ты младший брат Гедеона, он не стал твоим наставником.
– Допустим, но причём тут мой брат?
Гильермо вновь остановился передо мной. Казалось, что он волк, застывший перед нападением, в то время как я – загнанный в угол зверь.
– Он раньше состоял в нашем обществе. Гедеон был лидером братства, а я его заместителем. Пока он не предал нас. Будет здорово, если младший брат Хитклифа станет одним из Стервятников. С нами ты узнаешь то, о чём нельзя говорить в Октавии. Всю правду о чистокровных.
– Ты хочешь так наказать Гедеона? – неуверенно спросил я.
– Звучит слишком серьёзно, – отмахнулся Гильермо. – Как насчёт поставить его на место? Гедеон сказал, что больше никогда не вернётся к Стервятникам. Один Хитклиф покинул нас, а другой присоединился. Почему бы и нет?
Я старался не ляпнуть ничего лишнего. Гильермо говорил просто и в тоже время очень сложно, словно пытался обмануть. И их отношений с Гедеоном я всё ещё не понимал.
– Мне нужны гарантии, – отчеканил я, на что Гильермо изумлённо вскинул брови.
– Гарантии?
– Что ты действительно знаешь больше, чем остальные.
– Так проверь меня, – хитро улыбнулся он. – Спроси о чём хочешь.
Гильермо наклонился и облокотился на перильное ограждение, рассматривая мутную гладь воды в свете луны. Я молчал, не зная, что спросить. Столько вопросов было в голове, а теперь они все разом исчезли.
– Или давай спрошу я, – проговорил он, не отрывая взгляда от своего отражения в воде. – Что отличает нас от полукровок и низших?
– Тёмная материя. – Я встал рядом на расстоянии вытянутой руки и тоже взглянул на воду. – Внешность.
– Правильно, – Гильермо кивнул. – А что ты скажешь, если узнаешь, что всё это взаимосвязано?
Я в замешательстве уставился на него. Он запутывал меня всё больше и больше.
– Веками, – продолжил он, – аристократы использовали тёмную материю, и цвет их кожи, глаз, волос посветлел. Наша с тобой внешность, Готье, это не дар божий, не признак голубой крови, мы не избраны богом или людьми. Мы украли эту силу. Присвоили её себе. Октавианцы так долго используют тёмную материю, что она повлияла на нашу внешность. Никакой чистоты крови нет. Мы расхитители чужой культуры. Во главе Октавии одни лжецы и плуты. Мы опошлили всё, до чего добрались.
– Не может этого быть, – прошептал я.
Гильермо устало выдохнул, словно слышал это столько раз, что не счесть.
– Поговаривают, что первый император Блэзиус Ксавьер Бёрко был брюнетом. И его дети и внуки тоже. Никто из них ещё не владел материей. Это скрывали и продолжают скрывать до сих пор.
Ошеломлённый, я не знал, что ответить.
– Чистокровные – жалкие, жаждущие власти люди. Они готовы пойти на всё, лишь бы себя возвысить. Раньше, если в семье чистокровного рождался ребёнок с тёмным цветом волос, тёмными глазами, от такого ребёнка избавлялись. Мы вели себя хуже полукровок и низших. – Гильермо посмотрел на меня и зло проговорил: – Это та история, о которой тебе не расскажут в лицее или в Академии. Но если ты станешь Стервятником, Готье, ты узнаешь больше.
У меня затряслись руки. Неужели всё, что он говорит, правда? Желудок скрутило, и комок подступил к горлу.
– Посмотри вокруг, – Гильермо раскинул руки. – Вся Академия зиждется на чистокровной идеологии, созданной из лжи, лицемерия и ненависти.
Он замолчал и сосредоточил на мне взгляд. «Ну же, Готье, – было написано на его лице. – Тебе ведь интересно».
– Ты сказал, что… – запнулся я, – что октавианцы – расхитители чужой культуры. О чём ты?
– Стань Стервятником, и всё узнаешь.
40
Утром я проснулся от энергичных звуков корнами и вдобавок к этому ритмичных и громогласных ударов барабанов под окнами. Конечно, выступление устроили в сквере у фонтана, но казалось, весь оркестр Академии собрался у моей кровати. Я яростно взвыл в подушку. Накануне заснуть совсем не получалось: слишком много мыслей было в голове после встречи с Гильермо. Через стенку я услышал отчаянный крик Оливера, который, уверен, разбудил тех, до кого не добралась октавианская волынка. Хотя, казалось, такого быть не могло. Вся Академия сейчас содрогалась от этой ужаснейшей музыки.
– Прекратите! Изверги! – Следом послышались смутные, неразборчивые возгласы, скорее всего ругательства, но потонули в звуках волынки.
Как вишенка на торте, Оливер кинул что-то тяжёлое в стену, отчего я испуганно вздрогнул. Что в итоге поспособствовало, – ругань Оливера, его попытки проломить стену или наши общие мольбы, – но оркестр закончил выступление и смиренно затих.
Теперь-то я осознал, как прекрасно было просыпаться дома в своей комнате, под хлопотливое воркование Сильвии, – подумать только, раньше её голос с утра раздражал, но теперь меня охватила щемящая тоска. И как хорошо жилось до всех этих секретов о Бёрко, чистокровных и Октавии. Конечно, была возможность в любой момент отказаться от проживания в полисе, но я посчитал бы бегство постыдной слабостью. Возможно, Скэриэл не зря однажды назвал меня тепличным цветком. Мысли о «родном саде» были под запретом. Да и он не спас бы от мучительных мыслей, свалившихся на мою голову.