Я попросил у Гильермо время на раздумья, но он ответил, что время слишком ценно. Мне дали пару дней, ни больше, ни меньше.
Посвежев после душа, я немного пришёл в норму, и мысли о бегстве и Стервятниках отпустили меня. Теперь волновало совсем другое: как бы скорее заполучить завтрак. Раньше ради этого стоило только спуститься на первый этаж в столовую, а теперь я должен был идти в октониум.
Кто-то деликатно постучался в дверь. Это оказался работник-полукровка. Он аккуратно передал мне в чехле на вешалке выглаженную форму Соларуса, которую днём ранее я поспешно оставил для него на первом этаже. Префект Комини предупреждал, что сегодня надо выглядеть с иголочки, а я вспомнил об этом только под вечер.
– Спасибо, – улыбнулся я. – Ты очень вовремя. Я только подумал о том, что пора одеться.
Это был невысокий парень лет двадцати пяти с короткими каштановыми волосами, одетый в простую серую рубашку с длинными рукавами и прямые тёмно-серые брюки. Вообще он больше напоминал какого-нибудь медбрата в больнице Святого Августа.
– Рад стараться, сэр, – полукровка весь просиял от похвалы.
– Как тебя зовут? – обратился я к нему, повесив форму на дверной крючок.
– Вы можете называть меня плебеем, сэр, – вежливо начал он. – Тут всех полукровок так назы…
– Знаю, но, – перебил я, – мне бы не понравилось, если бы меня все звали только чистокровным или патрицием. У меня есть имя. Оно есть и у тебя.
Полукровка растерялся.
– Я… – Он выглядел одновременно удивлённым и напуганным, словно никто из патрициев никогда прежде не интересовался его именем. – Я Кейн.
– Очень приятно, Кейн, – улыбнулся я. – Меня зовут Готье Хитклиф.
– Я знаю, сэр. – Он широко улыбнулся в ответ.
– Знаешь? – уточнил я.
– Плебеи в Академии должны знать всех патрициев в лицо и по именам. Я закреплён за вашей комнатой и, – он указал на противоположную дверь, – комнатой мистера Лафара.
У Кейна есть доступ в комнату Эллиота. Не знаю зачем, но мне показалось это удачным стечением обстоятельств.
– Понятно. Можешь звать меня Готье, когда мы будем одни. Мне так больше нравится.
Он в прямом смысле слова вытаращился на меня.
– Если Сенат узнает…
– Мы ему не скажем, – перебил я.
Он задумался и тихо прошептал моё имя. Затем произнёс его более уверенно, после чего согласился на моё предложение.
– Спасибо за работу, Кейн.
Он с довольным видом поклонился.
– Хорошего вам дня, патриций Хитклиф. – И тут же себя исправил: – Я хотел сказать, хорошего вам дня, Готье.
– И тебе, Кейн.
Попрощавшись с ним, я оделся, вышел из комнаты и столкнулся в коридоре с Оливером. Он выглядел мрачнее тучи.
– Не знаю, кому пришло в голову будить нас «Просыпайся, Октавия», но уверен, этот человек хуже команданте и Верховного Сизара вместе взятых. Он будет гореть в аду.
– Полностью солидарен. Не удивлюсь, если единственный человек, кому нравится подобное пробуждение, это Леон.
Оливер посмотрел в конец нашего этажа, где находилась женская половина здания.
– Подозреваю, что Лаванде тоже это нравится. Я видел её из окна. Была бодрячком. Еле подавил дикое желание кинуть в неё чем-нибудь тяжёлым.
Тут из комнаты напротив вышел Эллиот, тоже одетый в форму Соларуса. Его длинные светлые волосы были убраны в низкий небрежный хвост.
– Доброе утро, – поприветствовал Эллиот, и голос его звучал так дружелюбно, словно он искренне был рад нас видеть.
– Доброе, – ответил я ровным тоном.
– Ага, – пробормотал Оливер, топчась на месте.
Эллиот окинул нас обеспокоенным взглядом.
– Что-то вы плохо выглядите.
Скорее он имел в виду Оливера. Тот реально выглядел так, словно не спал всю ночь: бледная, почти серая, кожа, мешки под глазами, усталый, потерянный вид. Он суетливо пытался попасть ключом в замочную скважину, чтобы наконец закрыть свою дверь, но безуспешно.
– Ага, – повторил Оливер, повернувшись к нему спиной.
Эллиот смущённо посмотрел на меня, но я не издал ни звука.
– Оливер, по поводу… – начал Эллиот.
– Готье, а ты видел наше новое расписание? – вдруг громко спросил Оливер.
– Неа, – замешкался я. – Ещё нет.
– Что-то много пар поставили на понедельник, не находишь? – не унимался он.
Эллиот прикусил губу, глядя то на Оливера, то на меня. Я не знал, что и делать. Ситуация выходила до боли неловкой.
– Ладно, встретимся внизу, – вздохнув, Эллиот торопливо направился по коридору.
Когда он скрылся за поворотом к лестнице, я шёпотом спросил:
– Ты чего?
– Бесит он меня, – проворчал Оливер, всплеснув руками. – Чего они все с утра такие бодрые?
– Ты вообще спал ночью? – Я выхватил ключ из его рук и сам закрыл дверь.
– Нет. Понимаешь, это всё новые кровать и матрас. Мне тяжело даются такие резкие перемены. Только под утро получилось вздремнуть, но тут эта чёртова волынка, будь она проклята.
– Может, попросишь Ларса привезти тебе матрас из дома?
– Не знаю. Не хочу показать отцу, что я совсем беспомощный, – вздохнул Оливер. – Оливия, небось, всем довольна и хорошо поспала.
– Может, в полисе Венериана кровати получше, – усмехнулся я, и Оливер захихикал, переключившись на разговоры про Дом Венериан.
Сегодня был первый официальный учебный день в Академии. По этому случаю префект Комини собрал нас перед завтраком в гостиной и проговорил:
– Я отведу вас в октониум, а потом в аудиторию. Постарайтесь запомнить дорогу, в следующий раз отправитесь туда без меня. Евгенику ведёт профессор Прист, и это общая лекция для всех патрициев. Постарайтесь занять места поближе к преподавателю, чтобы было лучше слышно и видно. Записывайте все его лекции, он будет проверять конспекты в конце года. После у вас фехтование с патрициями Марсена.
– Почему с ними? – спросил Оливер, скрестив руки на груди.
Леон в это время протиснулся к нам и встал рядом. Я приветственно кивнул ему. Кажется, тот успел с утра даже посетить библиотеку: в руках держал увесистую книгу. Я краем глаза прочитал название: «Октавианская евгеника». Он заполучил учебник до начала лекций.
– Это не всегда так, – объяснял Киоган. – Иногда занятия будут общие, а иногда сдвоенные, и проходят они по системе: Соларус с Марсен, Меркуро с Венерианом. Меркуро часто бывает с Венерианом. Не удивительно, голубь и ласточка, крылатые Дома, они всегда хорошо ладили. Бывают дни, когда Дома меняются. Например, Соларус против Меркуро. Или Марсен против Меркуро. Реже ставят с Венерианом. Плуто обычно сами с собой.
– Почему Плуто сами с собой? – Лаванда подняла руку.
– Скоро узнаете. А теперь пойдёмте поедим.
Болтая, мы не спеша вышли из полиса, обошли сквер, – у фонтана корнамщиков не наблюдалось, – и направились в сторону октониума. Впереди нас шли патриции Марсена под предводительством префекта Брайса Кинкейда. Позади энергично шагали патриции Меркуро с Эйнсли Шоу. Венериан и Плуто я не видел. Удивительно, но мы как-то резко ускорились, так что почти поравнялись с Домом Марсен у октониума. Киоган и Брайс, не здороваясь, молча подошли друг к другу. Брайс показал три пальца, Киоган помотал головой и показал пять, на что Брайс кивнул. Они принялись качать кулаками, играя в детскую игру на жеребьёвку, одновременно проговаривая:
– Сол, Мар, Мер, Вен, Плу. – Киоган показал пальцами ножницы, а Брайс бумагу.
Киоган победоносно поднял руки, в то время как префект Марсена недовольно отошёл в сторону. И мы, патриции Соларуса, первыми вошли в октониум, под злые взгляды патрициев Марсена. Дарсериан Котияр прожигал меня глазами так, будто я лично вытолкнул его из октониума.
– Это что сейчас было? – спросил Оливер.
– Кажется, они сыграли в игру, кто первым попадёт в здание, – неуверенно ответил Леон.
– Не понимаю, это гениально или глупо, – рассуждал Оливер. – Но зато мы первые.
– Думаю, что наш префект придерживается именно этого принципа, – улыбнулся Леон.
– Вот и правильно. Везде надо быть первым, иначе зачем участвовать? – Оливер посмотрел на нас в ожидании одобрения. Леон усмехнулся:
– Ты истинный сын Соларуса.
– Почему это прозвучало, как оскорбление? – пробубнил Оливер. – Я что-то не то сказал?
– Нет, – посмеиваясь, ответил я. – Леон просто согласился с тем, что ты идеально подходишь для этого Дома.
Патрицианки Венериана уже сидели на своих местах – их столы были украшены цветами небесных оттенков – и перешёптывались, наблюдая за нами. Увидев нас, Оливия помахала рукой. Выглядела она чудесно, как и всегда. Кто-кто, а Оливия точно выспалась. Рядом с ней сидела девушка с короткой стрижкой и неодобрительно смотрела на нас. Кажется, её звали Айви Идальго.
– О нет, – простонал Оливер.
Мы направились к длинному сервированному столу, украшенному жёлтыми цветами и принадлежавшему нашему Дому.
– Что такое? – спросил Леон, присаживаясь рядом со мной.
– С Оливией сидит Айви, – зло прошептал Оливер, словно это всё объясняло.
Мы с Леоном обернулись, чтобы внимательно посмотреть на девушку, о которой он говорил.
– Айви Идальго. – Объяснил Оливер, заламывая руки – Она была нашей соседкой до переезда и дружила с Оливией в детстве.
– И что в этом такого? – прошептал я, не понимая.
– Она меня в детстве постоянно дразнила, – признался Оливер. – Я терпеть её не мог.
Леон улыбнулся.
– Может сейчас она уже изменилась.
– Вряд ли. Она всё такая же противная, как в детстве. Бесячая Айви.
Я ещё раз обернулся и посмотрел на неё. Девушка о чём-то болтала с Оливией, они смеялись. Айви в целом выглядела милой. Леон тоже украдкой её рассматривал, затем мы с ним переглянулись, и он пожал плечами, мол: «ну она вроде нормальная». Мы ещё раз посмотрели на Айви, а она в это время указала на нас, – а если точнее, то на Оливера, – и угрожающе провела пальцем по шее.
– Я же говорил! – воскликнул Оливер и шёпотом добавил, чтобы слышали только мы: – За что мне всё это? То Лаванда, то Эллиот, теперь появилась Айви.