– Эллиот показался мне приятным парнем, – задумчиво проговорил Леон. – Он и в детстве не создавал проблем.
– А зачем он пытается со мной сблизиться? – горячо возразил Оливер. – Он что-то задумал! А ты помнишь, кто его папаша? Этой семейки стоит опасаться.
– Эллиот пытается с тобой сблизиться? – переспросил я.
– Да, он уже несколько раз пытался со мной поговорить, но я его избегаю. Мне хватило Лафара-старшего.
Когда все места в Октониуме заняли, – последними появились немногочисленные патриции Плуто, – члены Сената во главе с ректором Брумом поднялись из-за стола с бокалами в руках. Все патриции тоже поднялись и взяли бокалы, которые минуту назад принесли плебеи. Я сначала даже не заметил Кейна, орудующего за моей спиной. Он подмигнул мне и приготовился к подаче блюд.
– Доброе утро, уважаемые патриции! Я рад, что мы с вами все собрались в этом прекрасном октониуме. Начнём наш Лукуллов пир!
Вскоре на столах начали появляться одно блюдо за другим. Нам только и оставалось, что дождаться, пока закреплённый за патрицием полукровка поднесёт еду. Голод был ощутим, но даже так я понимал, что её слишком много. Так я смог съесть запечённые овощи с куриной грудкой и выпил кофе с сахаром и сливками. Кейн, как опытный официант, обслуживал помимо меня ещё и Эллиота, который сидел чуть дальше.
– Слышал, что этот профессор по евгенике та ещё заноза в заднице, – сказал Оливер между глотками кофе. Он выбрал на завтрак яичницу и бекон.
– Он раньше жил в Септентрионе и преподавал в Пажеском корпусе, – вдруг проговорил низкий худощавый чистокровный, сидящий напротив нас. – Был какой-то скандал, и он переехал в Ромус.
– Что за скандал? – спросил у него Леон, медленно поедающий йогурт.
– Не знаю.
– Разговоры о профессорах за столом портят мне аппетит, – произнёс я в шутку.
– А мне портит аппетит вид довольной Оливии под ручку с Айви, – проворчал Оливер.
Плотно позавтракав, мы под предводительством Киогана первыми вышли из октониума и отправились на долгожданную лекцию. По дороге к нам присоединился тот чистокровный, что сидел рядом, и произнёс:
– Меня кстати зовут Эдмунд Хартманн. – Он протянул руку.
– Готье Хитклиф. – Я пожал его ладонь.
– А Гедеон Хитклиф случайно не…
– Да, он мой старший брат. Ты его знаешь?
– Можно сказать и так. Он местная знаменитость, его все знают. Моя двоюродная сестра учится на втором курсе, она в него влюблена, но он, кажется, её отшил и правильно сделал. Она та ещё дурнушка. – Тут Эдмунд обратился к Леону и Оливеру: – А вас, джентльмены, как зовут?
– Леон Кагер.
– Ты… – Эдмунд выглядел удивлённым. – Разве ты не танцор балета?
– Да, верно, – Леон кивнул.
– Боже. – Эдмунд энергично пожал руку Леону. – Я был на твоём «Щелкунчике» с семьёй. Это потрясающе. Ты должен будешь дать автограф для моей мамы и сестры. Они твои фанатки.
– Да, конечно, – смутился Леон.
– А ты? – спросил Эдмунд Оливера, но, кажется, ещё не до конца отошёл от разговора с Леоном, потому что периодически бросал на него восторженные взгляды.
– Меня зовут Оливер Брум, – лениво ответил Оливер. Кажется, он тоже понимал, что теперь Эдмунд думает только о том, как скорее передать семье автографы.
– Ректор Брум, – Эдмунд запнулся, – твой родственник?
– Он мой отец.
– Ну вы даёте, господа! – воскликнул он. – Какая великолепная троица.
Болтая с ним, мы поднялись на четвёртый этаж первого тектума, вошли в аудиторию, после чего Киоган напомнил нам о достойном поведении Дома Соларус и ушёл. Это была большая аудитория, где собрались все патриции-первокурсники, в общей сложности больше ста человек. Я сел между Леоном и Оливером; переговариваясь, мы не спеша доставали вещи из сумок.
Тут раздались какие-то выкрики, и я увидел столпотворение у входа в аудиторию. Дарсериан Котийяр вцепился в форму чистокровного из Дома Меркуро. Девушка, по всей видимости подруга Котийяра, патрицианка Марсена, встала между ними и что-то гневно шептала Дарсериану в лицо – скорее всего, пыталась его остановить.
– Котийяр ко всем лезет в драку? – спросил Оливер, лениво наблюдая за переполохом.
– Ага, – кивнул Эдмунд. – Характер у него тяжёлый, но они весь последний год так с Гэтсби выясняли отношения.
– Гэтсби? – спросил я.
– Последний год? – уточнил Оливер.
– Я с ними с первого класса в Северном лицее, – ответил Эдмунд, сложив руки на груди. – Эта троица: Дарсериан Котийяр, Лилит Лестьенн и Гэтерсби Флинн. Раньше они дружили, были популярной компанией у нас в Септентрионе, а потом перестали общаться. Дарсериан с Лилит игнорировали Гэтерсби. Как вы заметили, время от времени они дерутся.
– А почему поссорились, не знаешь? – спросил Оливер.
– Нет, – Эдмунд помотал головой. – Хотел бы я сам узнать.
В это время в аудиторию вошёл крупный чистокровный с коротко стриженными волосами и в чёрном, стилизованном под офицерский китель, костюме и застал этих троих вместе.
– По местам! – холодно велел он. – Надеюсь, что вы так рьяно обсуждаете евгенику, других причин для столь бурного выяснения отношений я не приму.
Дарсериан с Лилит сели к патрициям Марсена, Гэтерсби направился к Меркуро.
– Доброе утро. – Большими размашистыми буквами мужчина написал на доске своё имя. – Меня зовут Герман Прист, для вас профессор Прист. – Мужчина сел на краешек письменного стола и сложил руки на груди. – Весь год я буду вести у вас евгенику, или по-другому её называют расовой гигиеной, расовым индивидуальным здравоохранением. Предупреждаю, что в конце года вас ожидает сложный экзамен. Я внимательно слежу за двумя вещами: вашей посещаемостью и наличием всех конспектов. Это будет влиять на оценку за курс.
Мы молча смотрели на него. Даже патриции Плуто сидели тихо.
– А теперь правила. Опаздываете на лекции, прогуливаете, срываете мои занятия, – и я обещаю вам большие проблемы на экзамене. Нет, я не преувеличиваю, не угрожаю и не лукавлю. Я предупреждаю. – Профессор Прист окинул нас долгим изучающим взглядом. – Всем всё понятно?
Все сидели не шелохнувшись. Кто-то закашлялся и прочистил горло.
– Раз всем всё понятно, тогда начнём. Сегодняшняя лекция вводная. Нас окружают разные люди. Давайте составим иерархию. Кто будет на вершине?
На вершине, которую создали сами чистокровные, путём обмана и насилия? Даже не знаю, дайте подумать. А есть варианты?
Эдмунд поднял руку, и профессор Прист разрешил ему ответить.
– Чистокровные, сэр.
– Твоя фамилия, патриций.
– Хартманн, – тихим голосом ответил Эдмунд.
– Патриций Хартманн, ты знаешь, что чистокровные тоже бывают разные. Есть истинные чистокровные, а есть те, кто очерняют нашу репутацию, портят нашу кровь.
Он говорит про отщепенцев. Я был в этом уверен на сто процентов. По коже пошли неприятные мурашки.
– Я не знал этого, сэр, – неуверенно признался Эдмунд.
Профессор Прист встал перед нами.
– Чистокровные в свою очередь делятся на истинных, гнилых и отщепенцев. Поднимите руку те, кто знает, кто такие гнилые чистокровные.
Я обернулся. Меньше половины аудитории подняли руку. Я знал этот термин после сеанса с миссис Рипли, но решил не подавать виду.
– Гнилые чистокровные существуют в нашем обществе. Их ничтожно мало, но они всё ещё есть. Это чистокровные, рождённые у родителей, которых мы вполне можем называть истинными. Гнилые чистокровные выглядят как мы, говорят как мы, получают те же привилегии, что и мы. У них бледная кожа, светлые волосы и глаза, они финансово стабильны, и, скорее всего, их семьи занимают высокие посты, они имеют всё, за одним исключением. Они не владеют тёмной материей. По силе они на уровне низших.
По аудитории прошёлся гул, все стали переглядываться.
– И вот вопрос. Имеют ли гнилые чистокровные равные с нами права? Можем ли мы воспринимать их, как истинных чистокровных? Подумайте об этом. Это будет темой для эссе в качестве домашнего задания. Я жду к четвергу не менее пяти листов с рассуждениями.
Оливер нервно поправлял перчатки, в то время как я и Леон в полной экипировке ждали его, усевшись на широкий подоконник. Нам следовало поторопиться в спортивный зал, ведь до начала занятия оставались считанные минуты. После лекции по евгенике с профессором Пристом стояли пары по фехтованию. Сначала наш поток целый час разминался и отрабатывал стойки с выданными пластиковыми шпагами, прежде чем профессор Бертран, преподаватель в местном клубе «Сталь и блеск», разрешил, – я бы сказал, милостиво снизошёл до просьб патрициев, – сделать двадцатиминутный перерыв, посетить душевые и переодеться в фехтовальные костюмы. Оливер, кажется, потянул ногу после бега, а у меня разболелось ребро, о котором я за это время успел благополучно позабыть. Из нашей троицы только Леон чувствовал себя превосходно, будто весь этот часовой ад был для него пустяковым, не стоящим внимания делом.
Когда Леон завёл речь о том, что Оливеру стоит посетить медицинский центр, тот был крайне категоричен в этом вопросе.
– Ни за что. Это первый учебный день, – решительно объявил Оливер, беря с подоконника чёрную маску с металлической сеткой. – Я не дам отцу в очередной раз поглумиться надо мной. Занятия только начались, а я уже на больничной койке.
– Не думаю, что тебя уложат туда из-за растяжения, – возразил Леон, но встретив недовольный взгляд Оливера, закончил: – Но суть мы уловили. Тогда никакого «Валетудо». Обопрись на меня, чтобы лишний раз не наступать на ногу. И дай мне свою маску со шпагой.
Так мы не спеша направились в сторону зала. Леон придерживал Оливера с одной стороны, а я с другой. Хотя, по большей части, его нёс именно Леон.
– Какой ты порой упрямый, – с улыбкой заметил я, держа в руках наши с Леоном маски и шпаги.
– Мне больше нравится «непоколебимый», – парировал Оливер, хихикая.
– Не представляю, как ты сейчас будешь фехтовать, – произнёс Леон. – Ноге необходим покой.