– Потерплю. Главное пережить занятие, а потом приложу что-нибудь холодное и буду отдыхать. – Сменив тему, он добавил: – Профессор Прист, кажется, недалеко ушёл от команданте. Тоже противный тип. Не знаю, как буду выдерживать его евгенику. – Черепашьим шагом мы почти добрались до зала, когда у дверей Оливер дал нам знак, что нуждается в передышке. – Такое чувство, что мой отец их всех сюда набирает по одним идеологическим настройкам.
– Наверное, у ректора Брума действительно есть критерии отбора, что-то в духе: «Насколько вы ненавидите полукровок и низших по десятибалльной шкале?», – проговорил я.
– Ага, или: «Насколько вы любите издеваться над чистокровными, только что поступившими в Академию?», – поддержал Оливер. – Уверен, что у профессора Бертрана десять из десяти. У меня сложилось ощущение, что он нас всех ненавидит. Мы только вошли в зал, а он сразу приказал бежать двадцать кругов, так ещё орал на нас, словно мы полукровки из Запретных земель.
Профессор Бертран считал, что «если чистокровный в наше время не владеет шпагой, его незамедлительно стоит выдворить из Октавии». С первых слов стало понятно, что он ещё доставит всем нам ворох проблем.
– Как вы думаете, что сделает профессор Прист, если Скэриэл появится на его лекции? – спросил Леон, когда мы вошли в зал.
Отказавшись от дальнейшей помощи и стараясь, как можно менее заметно хромать, Оливер пошёл вперёд.
– Боюсь представить, – ответил я. – Если профессор Прист так ненавидит гнилых чистокровных, то от полукровки на своей паре его хватит по меньшей мере инфаркт.
– Надеюсь, что всё так и получится, – добавил Оливер
Посмеиваясь, мы присоединились к остальным патрициям Дома Соларус. Они, одетые в белые фехтовальные костюмы и уже вооружившиеся, непринуждённо болтали. Я был рад сменить пластиковую детскую шпагу на свою, недавно купленную вместе с Люмьером. Мы долго и нудно выбирали её, так что я был в какой-то мере горд держать в руках октавианский клинок. Кто-то из патрициев продолжал разминаться, готовясь к занятию, кто-то демонстрировал свою шпагу или маску, хвастаясь, что заказаны они прямиком из Парижа. Французские клинки, как сказал Люмьер, всегда соперничали с октавианскими. Сам он был за Октавию и поддерживал местных мастеров.
– Ты не знаешь, почему заниматься с Плуто сложно? – спросил я у проходящего мимо Эдмунда.
Он развернулся и задумчиво ответил:
– Мне говорили, что их трудно собрать в полном составе, но я не знаю, насколько это правдиво.
У противоположной стены уже стояли патриции Марсена. Они то и дело бросали в нашу сторону враждебные взгляды, словно Брайс Кинкейд целыми днями только и делал, что настраивал их против нас.
– Повезло, что у нас пока такая шпага, – пошутил Оливер, указывая на оружие в руках. – А то они бы с радостью нас на неё накололи.
Наши шпаги были с защитными наконечниками, но профессор Бертран всё равно перестраховался и строго-настрого запретил кому-либо поднимать лезвие.
– Клинками вниз! – в очередной раз громогласно сказал он, стремительно заходя в зал. – Или я лично высеку это правило на ваших лбах! Вы не увидите остриё шпаги, пока я не удостоверюсь, что вы понимаете, с чем придётся работать. – Профессор перешёл на воодушевлённый тон, и в его глазах было столько страсти к фехтованию, что мы боялись случайным движением или шумом остановить этот пылкий монолог. – Вы держите в руках оружие. Не хватало только, чтобы в начале курса кого-то из вас проткнули на дуэли. Кто осмелится снять защитный наконечник без моего разрешения – мигом вылетит с занятия, это ясно?!
– Да, сэр! – построившись с его появлением в длинную шеренгу, хором выкрикнули мы.
– Как у него голос не садится от этих криков, – прошептал Оливер.
– Всё дело в практике, – ответил тихо Леон.
– Разговоры! – незамедлительно рявкнул мужчина.
Мы замолчали.
– Все собрались? – спросил он.
– Да, сэр!
Профессор Бертран одобрительно посмотрел на нас и проговорил:
– Фехтование всегда было утончённым и опасным искусством. Оно может забрать чужую жизнь, а может подарить искупление, – продолжал он со всей страстью, а сделав паузу, добавил: – Сейчас вы распределитесь по парам Соларус и Марсен. Леон Кагер и Винсент Романо, прошу выйти.
Леон прошёл к центру зала, а из Марсена, ухмыляясь, вышел высокий парень с острыми чертами лица и короткой стрижкой. Это был тот самый патриций, который в комиции красовался в круглых солнцезащитных очках. Леон поприветствовал соперника и, – как мне показалось, – дружелюбно протянул руку, на что патриций Марсена даже не среагировал. Смотрел он так надменно, будто ему не руку дали пожать, а предложили лизнуть жабу.
– Вот ублюдок, – выругался Оливер.
– Готье Хитклиф и Дарсериан Котияйр.
Твою ж мать! Самое время подумать об отчислении вслед за Оливером.
– Проткни его шпагой, мы всё поймём, – напутственно прошептал Оливер, на что я лишь еле заметно кивнул ему.
Дарсериан и я нехотя встали в пару справа от Леона и Винсента. Уверен, наши лица выдавали всё, что мы думаем друг о друге.
– Котийяр, – произнёс я в знак приветствия, пытаясь быть вежливым.
Мы взрослые люди, почему же ведём себя как капризные дети?
– Хитклиф, – ответил он, глядя прямо на профессора Бертрана.
– Слушай, может…
– Заткнись, будь добр, – перебил он, даже не смотря в мою сторону.
Я сжал кулаки, сдерживаясь, чтобы не сорваться на грубость. Жаль, шпагу выдали с наконечником. Теперь я понимал, чего опасался преподаватель.
– Лаванда Фло и Лилит Лестьенн, – объявил профессор Бертран.
Лаванда воодушевлённо подошла, встав слева от нас, а Лестьенн, та самая подруга Дарсериана, проходя мимо, ударила парня в плечо, на что Котийяр только усмехнулся. Эдмунд Хартманн встал рядом с Родериком Йонесом, и на удивление, они быстро нашли общий язык. Даже руки друг другу пожали. Так вскоре почти все разбились по парам. С каждой фамилией патрициев в шеренге становилось всё меньше. Остались только Оливер и Эллиот. Насмешка судьбы, не иначе.
– Патрициев Марсена меньше, чем Соларуса, так что Брум и Лафар, – закончил распределение профессор Бертран, – вы в паре.
Оливер скривился, но ничего не сказал. Эллиот пожал плечами и, захватив шпагу, направился за Оливером. Они встали у края, так как все места в центре уже были заняты.
– En garde! – возвестил профессор Бертран. Он напомнил про правильную стойку, откорректировал её у нескольких патрициев и объявил, что сейчас начнётся отработка выпадов. Убедившись, что все готовы, он рявкнул: – Allez![4]
Мы с Дарсерианом молча выполняли упражнение. Его шаги и движения были агрессивными. Он словно пытался напугать своим напором. Пару раз Дарсериан так сильно ударил по моей шпаге, что я подумал: сейчас её опять выбьют из рук, а все вокруг станут свидетелями этого позора.
– Halte![5] Передышка! – спустя долгое время крикнул профессор Бертран. – Клинки вниз!
Время так медленно тянулось, что мне чудилось, будто мы в этом зале уже вторые сутки. Шумно выдохнув и размяв кисть, я оглянулся. К моему удивлению, Леон и Винсент не остановились. Винсент нападал, в то время как Леон мастерски отбивался.
– Романо, я сказал: Halte! Стой! Опусти шпагу, иначе вылетишь с занятия!
И только после этих слов Винсент Романо остановился и размашистым движением снял маску. Выглядел он так, словно собирался биться до победного. Похоже, он тот ещё задира. Я наивно полагал, что главная заноза в заднице среди патрициев Марсена досталась мне.
Осмотревшись, я заметил Лаванду, которая что-то заговорщически шептала своей партнерше. Та закатывала глаза и морщила симпатичное личико. Может, Лаванда пыталась заманить патрицианку Марсена в свою очередную организационную канитель, по типу танцев. Тогда я вполне мог понять реакцию Лестьенн.
Скрестив руки на груди, Оливер, стоявший с другой стороны зала, отвернулся от Эллиота. Он явно старался беречь больную ногу. Леон был прав, следовало отправить его в медицинский центр. Хорошо, что пара по фехтованию подходила к концу. Эллиот хмуро смотрел прямо перед собой. Кажется, холодное отношение Оливера его задело. Пожалуй, Оливер слишком зациклился на том, что Эллиот – сын команданте. Из-за этого столько демонстративной неприязни? Тут мы с Эллиотом столкнулись взглядами, и я ободряюще улыбнулся, на что тот одарил меня ответной смущённой улыбкой. Теперь он выглядел немного растерянным, словно не ожидал, что кто-то может заметить его грусть.
Дарсериан проследил за моим взглядом, демонстративно цокнув языком. Я откашлялся и отвернулся. Вскоре профессор Бертран возобновил отработку выпадов, и мы работали до конца занятия, сделав ещё одну передышку в процессе. Я был благодарен Люмьеру за тренировки, иначе точно бы сегодня попал впросак. Складывалось впечатление, что все патриции далеко не новички в фехтовании.
Возвращаясь в строй, Леон тихо спросил Оливера:
– Всё хорошо?
– Жить буду.
– Осталось немного, – проговорил я.
– Ну и как тебе этот Романо? – спросил Оливер, вытирая пот со лба.
– Он силен, но действует на эмоциях, – хладнокровно заметил Леон. – А Эллиот?
– Нормально. Думал, будет хуже. – Оливер пожал плечами.
– У него не могло не быть подготовки, с таким-то отцом, – вмешался я, проведя пятернёй по влажным волосам.
– Как тебе Котийяр? – шёпотом спросил Оливер, когда профессор Бертран вновь построил нас в шеренгу.
– Лучше не спрашивай.
– Так всё плохо? – удивился он.
– Да. И плох был именно я.
Тут дверь открылась, и на пороге появился префект Плуто, Рамси Мур. Профессор Бертран тут же неторопливо направился к нему. Они о чём-то долго говорили. Профессор размахивал руками и качал головой, а Рамси, – лицо у него было такое, словно он сам не рад здесь оказаться, – разводил руками, но никуда не уходил.