На бедном предприятии стоять в очередях приходилось, как в «общих», — лет по 15. Возникали несправедливости, порой довольно неприятного свойства. Например, в Таллине выстроили два новых района: Силламяэ и Мустамяэ. Благоустроенные квартиры в них получали рабочие, инженеры и прочие сотрудники крупных производств. А были они в основном русские.
Старый район Таллина, средневековый немецкий город, очень оригинален и красив. Узкие кривые улички пересекаются под самыми причудливыми углами, много памятников старины, близко от парка Кадриорг и площади Рынок… Но одно дело приехать туристом, а совсем другое — жить в квартирках без горячей воды и перспектив расселения разросшейся семьи. Жили же там в основном эстонцы, понятное дело.
Национальная проблема усугублялась тем, что «коренные» имели счастье смотреть из своих полуподвалов, как проходят мимо их домов «оккупанты» и «мигранты», в кармане у которых позвякивают ключи от современных просторных квартир.
При распределении же квартир на предприятиях ли, в порядке ли «общей очереди» хотя бы в теории соблюдалась справедливость. Многодетные, хронические больные и «заслуженные» имели право на первоочередное вселение, и их право реально осуществлялось. В Красноярске и сейчас одна семья живет в квартире, сделанной из двух: трехкомнатной и четырехкомнатной. В этой семье было 7 детей, и квартиру им дали «сдвоенную».
Санитарная норма была невелика — 9 квадратных метров на человека. Встать в очередь на расширение можно было, если на члена семьи приходилось 5 метров или меньше (в некоторых городах — 7 метров). Немного? Но, во-первых, учитывалась только площадь комнат. Кухня, коридоры, кладовки, ванная и туалет не учитывались.
Во-вторых, сдавалась квартира «под ключ», она если и требовала ремонта, то чисто косметического.
В-третьих, квартиры были если и тесноваты, то теплыми и удобными.
Кандидат наук имел право на 10 квадратных метров дополнительно. Доктор наук — на 20 метров, или на отдельную комнату, под кабинет. Я лично знаю людей, которые осуществили это право, оно было вовсе не иллюзией.
Квартиры нельзя было покупать и продавать. Но ведь и выгнать человека из квартиры было никак невозможно.
Фактически семья вселялась в квартиру навсегда. Были случаи, когда людей из квартир выгоняли — например, если умирал глава семьи, крупный ученый или композитор. А семья не имела ученых степеней и особых заслуг, ей полагалась квартира поменьше. Или когда человека за «излишнюю» политическую активность высылали из столичного города. Но таких случаев за все 18 лет «застоя» было… ну, может быть, несколько сотен или тысяч, не больше. Намного больше примеров того, как разросшиеся семьи «расширялись».
«Хорошо» или «плохо» мы жили?
На протяжении всех «годов застоя» уровень жизни в СССР только рос. Не только во время Голодомора, но и после войн в СССР был настоящий тяжелый голод.
Во время голода 1946–1947 годов Косыгин руководил оказанием продовольственной помощи наиболее пострадавшим районам. В большинстве случаев запросы местных властей оставались без ответа, оказываемая помощь поступала к голодающим в сокращенном объеме и с большой задержкой.
В феврале 1947 года председатель Костромского облисполкома Куртов умолял Косыгина в виде исключения выделить для 12 тыс. человек стариков и детей спецпоселенцев, находившихся в сельской местности, хотя бы 100-граммовые пайки хлеба, но получил категорический отказ.[124]
Еще в 1963 году сельские жители в Белоруссии если не голодали, то недоедали. При Брежневе не было ничего даже похожего.
За 18 лет правления Брежнева реальные доходы населения выросли более чем в 1,5 раза. За период 1970–1990 годов объем национального дохода увеличился в 2 раза, на душу населения в 1,7 раза. Население России в те годы увеличилось на 12 млн человек.
Разумеется, все жили очень по-разному. В 1970-е годы доживали свой век старушки на «колхозные» пенсии в 7, 12 или в 20 рублей. По сравнению с ними даже их «городские» сверстницы с пенсией в 60 или 70 рублей казались «богатыми». Все познается в сравнении.
Были многодетные семьи, родители которых не утруждали себя заботами о воспитании детей. Дети, подброшенные бабушкам с колхозной пенсией, работали с 14 лет, а в столовой брали «гарнир» или «два гарнира» — порция гречки или макарон «с подливой» стоила 7–8 копеек. Правда, на портвейн им почему-то всегда хватало денег.
Были мамы, растившие троих детей на зарплату в 80— 100 рублей.
Какой процент населения относился к категории нуждающихся, я не могу сказать. При советской власти эти данные были «закрытыми», то есть говоря попросту, засекреченными. А бравые «перестройщики», уличавшие советскую власть в преступлениях, и совершенных, и несовершенных, как-то не интересовались этим вопросом.
В любом случае средний класс был намного многочисленнее бедняков. Инженерно-технический состав, рабочие с квалификацией, работники торговли и сферы обслуживания, все бесчисленные категории интеллигенции — все мы имели, по крайней мере, крышу над головой, вполне добротную пищу и одежду. У нас был дефицит машин, поездок за границу, цветных телевизоров и престижных вещей. Но предметами первой необходимости были обеспечены практически ВСЕ.
Даже бедняки, те же трое детей матери-одиночки, могли питаться скверно и нерегулярно, но даже и это был не голод. Они могли десятилетиями жить впятером в двухкомнатной квартире, но, по крайней мере, это им было совершенно гарантировано. Им всегда было что надеть, пусть одежда была непрестижной и считалась некрасивой.
И все они реально могли получить образование, включая и высшее образование. Они могли получать справки о состоянии здоровья и больничные листки, лечиться — в том числе у хороших специалистов.
Гарантированность быта и доступность основных благ была исключительно высока. Ни в одной западной стране, при сколько угодно высоком уровне жизни человек не имел такого уровня социальной защищенности.
Люди привыкли к тому, что они это имеют и что им все это «полагается». Они не испытывали удовлетворения от того, что все это имеют. Большинство людей хотели иметь больше, чем имели в данный момент, и считали, что им «недодают». Вот как обширно процитированный мною товарищ из Интернета — мало было цветных телевизоров и электронных часов! Подумаешь, состыковались в космосе «Союз» и «Аполлон»! Даешь больше!!!
Это тем более странно, что люди имели беспрецедентно высокий уровень доступа к достижениям науки и культуры. Такой, которого нет и в помине в самой развитой стране современного западного мира. И такую медицинскую помощь, о которой даже жители самых развитых стран могли бы только мечтать.
Глава 8«ЗАСТОЙ» В КУЛЬТУРЕ И НАУКЕ
— Леонид Ильич! Наука вон до чего дошла! По Луне наш «Луноход» начал ходить!
— Это еще что… Наука вон до чего дошла: даже я могу немного ходить…
— Так он же, «Луноход», еще и человеческий разговор понимает!
— Подумаешь… Мне вот таблетку дали — я второй день еще что-то понимаю…
Эту главу писать еще труднее, чем предыдущую. Во-первых, потому, что всякое повествование о мире музыки, литературы или науки волей-неволей предвзято. Как бы ни стремился автор к объективности, все равно что-то обратило на себя внимание, а что-то — нет, что-то кажется исключительно важным, а что-то не кажется.
Из колоссального потока людей, событий и фактов приходится выхватывать «что-то свое». Наверняка читатели захотят отметить других художников и литераторов, чем автор, не согласятся с его оценками или даже возмутятся чем-то сказанным.
Например, я не стал писать о театре и о музыке «годов застоя», потому что не люблю театра и ничего не понимаю в музыке. А может, для кого-то из читателей это и есть основное, что делалось в «годы застоя» в области культуры?!
Во-вторых, писать крайне трудно потому, что если в экономике 1964—1980-х не было никакого даже подобия застойности, то тем более не было его в области культуры. Все области культуры в «застой» развивались с невероятной скоростью, взрывообразно!
«Годы застоя» — это множество самых невероятных экспериментов, причудливых и удивительных. Часть этих экспериментов как-то незаметно ушла в прошлое, как песенки Юлия Кима или фантастика Казанцева, многие барды, писатели, художники-абстракционисты забылись… Но в эти же годы формировалось все то, чем мы во многом продолжаем жить до сих пор. То, что по справедливости вошло в золотую сокровищницу российской и русской культуры. Пласт «новой и новейшей классики», как назвал это явление один неглупый историк.
«Эпоха застоя»…. А точнее сказать, эпоха, облыжно оболганная «застоем», — это время развития русского рока, Бориса Гребенщикова, митьков и фильмов Рязанова, эпоха творчества братьев Стругацких и Астафьева, грустного «Сталкера» Андрея Тарковского и веселых «Джентльменов удачи». Бывает трудно что-то особо выделить, так все многочисленно, разнообразно, ярко, интересно, богато.
Я торопливо, неизбежно поверхностно пробегусь по разным областям: просто чтобы было понятно, о чем вообще идет речь.
Начну с того, что сфера культуры вовсе не была в СССР чем-то маловажным, периферийным, незначительным. Вот уж нет… во всем мире, пожалуй, только во Франции уделялось такое внимание культуре во всех ее проявлениях. Потому культура и становилась полем идейной борьбы.
Критерии определения «нашего» и «не нашего» были просты, как банный веник: за кого автор? На чьей он стороне в классовой борьбе пролетариата? Слушается ли начальство и знает ли свое место?
Но правительство действительно ХОТЕЛО, чтобы писатели писали книги, восславляющие Страну Советов, художники рисовали «правильные» оптимистические картины, а на сцене ставились бы идейно выдержанные пьесы. Члены ЦК, что характерно, не вызывали вопроса: а умеют ли они вообще читать (как иные современные чиновники)? Они и читали, и интересовались происходящим в мире, а порой и создавали культурные нормы.