– Дай-ка посмотреть, – говорит она.
И осматривает мой купальник, морща нос.
– Честное слово, он такой же уродский, как у пловчих с Востока! Уверена, даже моя бабушка бы им не соблазнилась.
Я выхватываю его у нее из рук, немного обиженная.
– Отличный был купальник, очень мне подходил! Но теперь он все равно дырявый! Ничего не поделаешь.
Она улыбается.
– Хорошая попытка, но сама знаешь, в холле есть бутик.
Я понимаю, что отвертеться мне не удастся. И буквально заставляю себя идти за ней, хотя шопинг в халате выглядит довольно нелепо. А Фран, как всегда, до лампочки. Меня это изумляет.
Магазин довольно беден на купальные принадлежности, и на сей раз я даже рада, что найти размер 44/46 не удается. Больше 42 ничего нет. Все складывается в мою пользу. Ровно до того, как на продавщицу снисходит озарение.
– О, кажется, у нас на складе остался один раздельный купальник вашего размера, сейчас принесу.
И не успеваю я сказать ей, что не стоит беспокоиться, как она уже исчезает.
– Все приходит в свое время для тех, кто умеет ждать, – смеется Фран, ловя мой разочарованный взгляд.
Но когда продавщица возвращается с купальником, я чуть не падаю в обморок. Бюстгальтер из двух треугольников и трусики с большим бантом сбоку, которые едва прикрывают ягодицы и не доходят до пупка. Да я в жизни такое не надену!
– Он черный, простой, но хорошо держит форму, – уверяет меня продавщица. – Если хотите примерить, кабинка здесь.
Я иду к кабинке, но внутри у меня все кипит. Сколько еще раз мне придется пережить такую ситуацию?
«Столько, сколько понадобится, чтобы сдаться», – отвечает мне тихий голос. Тот же самый, который подтолкнул меня согласиться на эту поездку.
– Ну как? – спрашивает продавщица.
– Нормально…
По крайней мере, с точки зрения размера, потому что видок у меня еще тот… Живот колышется, как желе, складки обвисли, пупок растянут – словом, полный комплект. Но спору нет, мою маленькую грудь бюстгальтер обтягивает красиво.
Фран без церемоний просовывает голову в кабинку.
– Вот черт, какая ты красивая!
Я таращу глаза. Слышать это от нее – странно.
– Знаю, это все субъективно – и на самом деле не имеет значения, – добавляет она, – просто ты меня вдохновляешь! Этот купальник подчеркивает и задницу, и грудь! И потом, у тебя все равно нет выбора – он единственный. Знаешь что? Я тебе его подарю.
– Даже не думай!
– Все, я решила.
И она исчезает.
Я не могу опомниться. Даже цену посмотреть не успела.
Ну вот, это произошло. Бассейн с морской водой и люди вокруг… и никто на меня не смотрит. Тем лучше, потому что когда я сняла халат, крепко сжав бедра и прикрыв руками живот, с бешено, как после пробежки, колотящимся сердцем, я наверняка выглядела нелепо. Торопливо погружаюсь в воду – мое последнее прибежище, где даже на глубине никто не станет открывать глаза и смотреть, что там происходит под водой, чтобы в глаза не попала соль.
Вода – это волшебство: в ней забываешь обо всем и чувствуешь себя легкой, как перышко. Мы с Фран проплываем от бортика до бортика два-три раза и идем обсыхать. Наша первая процедура начнется через десять минут.
– Мадемуазель, – обращается ко мне мужчина, лежащий на шезлонге рядом. – Вы забыли снять с купальника этикетку.
– Э-э-э… Что?
Кладу руку на ягодицы и нащупываю мокрую картонку на веревочке. Вот стыд-то!
– А-а-а… спасибо, месье.
Он лишь улыбается, закрывает глаза и снова погружается в нирвану.
– Вот видишь, это не смертельно, – говорит Фран, тщательно вытирая ноги, попеременно ставя их на шезлонг, тогда как я поспешно кутаюсь в халат, не вытираясь.
Я сама на себя удивляюсь. По-моему, я слишком уж быстро уступаю.
– А в следующий раз поиграем в водяные бомбочки, а потом – в сквош на пляже, – добавляет Фран.
– Ты заходишь слишком далеко, Морис![35]
Она смеется.
– Ладно, пойдем. А то опоздаем. Перед процедурами лучше быстренько принять душ.
Мы снова идем в раздевалку; Фран так и не надела халат, и только я собираюсь снять свой, чтобы встать под душ, как мимо нас проходит со своей матерью мальчик лет шести и, глядя на Фран широко открытыми глазами, спрашивает:
– Мама, а почему эта тетя такая толстая? Она слишком много ест?
Я бледнею, прихожу в ужас и ищу взгляд Фран. Но она, как обычно, выходит из положения в сто раз лучше меня.
– Да, слишком много, – отвечает она ему, пока мать пытается заткнуть сыну рот. – Каждое утро съедаю по мальчишке!
Она поднимает руки, скрючивает пальцы, словно когти, и грозно рычит.
Ребенок взвизгивает, мать оскорбляется, а я лишь наблюдаю, разинув рот.
Фран встает под душ, словно ничего не случилось и она привыкла к публичным оскорблениям, быстро обдает себя струей воды и надевает халат.
Не могу сказать, что оценила теплое глиняное обертывание с массажем и следующий за ним массаж с кунжутным маслом, зато я почувствовала себя тестом для гигантской бриоши, которое долго месят, прежде чем сунуть в печь. Это особое ощущение, даже немного унизительное. Но больше всего мои мысли занимает Фран, ее непринужденность и легкое ко всему отношение – моя полная противоположность. Когда массажистка спрашивает, все ли в порядке и смогла ли я расслабиться, мне даже плакать хочется. Потому что на самом деле, каким бы мощным ни был наш защитный рефлекс, нельзя не признать: кое с чем приходится бороться. Всем. Включая Фран.
Час спустя мы спускаемся в общую гостиную – она пуста и полностью в нашем распоряжении. Шезлонги, расслабляющие травяные чаи, голубое небо, а прямо перед нами, насколько хватает глаз, простирается пляж.
Сейчас отлив, серебристая вода отступает с невероятной скоростью, оставляя за собой на мокром песке кружево. Я уже и забыла, что Ла-Манш такой красивый и спокойный.
Мы с Фран садимся в шезлонги с чашками в руках. Но как только я пытаюсь вытянуться в нем всем телом, спинка подозрительно скрипит. На всякий случай я снова принимаю вертикальное положение.
– Может, расскажешь, что тебя так расстроило? – начинает Фран.
Бесполезно ходить вокруг да около, с ней это не прокатит.
– Не понимаю, как ты это выдерживаешь.
– Слова ребенка? Я слышала и похуже, из уст менее невинных.
– Разве тебе выть не хочется?
– Раньше хотелось, теперь нет.
Вздыхаю.
– И тебя это совсем не ранит?
– Однажды, на последнем курсе – я училась в Лилльском университете – меня позвали на студенческую вечеринку. Музыка, алкоголь, аперитивы без ограничений. Было не меньше тридцати человек, и я знала далеко не всех. Кроме того, я не заметила, что почти все девушки имели лишний вес. Атмосфера была классная, приятные люди, я отлично повеселилась и испытывала прекрасное чувство единения с другими. Но в самый разгар вечера музыка сменилась барабанной дробью, какой-то парень всех оттеснил, и я оказалась в центре. Другой подошел ко мне с гигантской чипсиной из папье-маше, не очень похожей на настоящую, но догадаться было можно. Он протянул мне ее и сказал, что я получаю приз как самая толстая любительница «Принглз» и что если я когда-нибудь приду к ним с чипсами весом с меня, то смогу накормить весь кампус.
– Что? Вот ублюдок!
– Точнее, целая свора ублюдков. Всех девушек с лишним весом тщательно отбирали с одной-единственной целью – унизить самую толстую. Этим ребятам было по двадцать три, но по умственному развитию они все были на уровне новорожденной устрицы. Хотя это даже оскорбительно для устриц. За всю свою жизнь я больше не испытывала такого унижения, так что реплика ребенка – это ерунда.
Она проводит рукой по волосам и подмигивает мне.
А я даже боюсь себе представить, что ей пришлось пережить, чтобы стать настолько неуязвимой.
– Тот случай послужил триггером, – продолжает она. После этого я решила, что всю оставшуюся жизнь буду жрать столько чипсов, сколько захочу, а если это кого-то шокирует, то это его проблемы.
– Со мной никогда такого не было… – я словно думаю вслух.
– Потому что есть мишени и покрупнее тебя, дорогая! Я тебе это уже говорила.
Какой же дурой я себя чувствую… Вся моя жизнь вращается вокруг моего веса и восприятия себя. И, в отличие от Фран, я не делала ничего, чтобы выбраться из этого круга.
Мне становится не по себе: оказывается, я не из тех, кого надо жалеть в первую очередь. Я могу сесть куда хочу, могу ходить и не слишком задыхаться, и никто никогда не был жесток со мной из-за того, что считал меня слишком толстой. А Фран через все это прошла, но держится. Чего же я тогда жду?
В эту минуту в гостиную входит супружеская пара лет тридцати в купальных костюмах и небрежно роняет нам приветствие. Оба они стройные, мускулистые, ухоженные благодаря искусственному загару, спа и спорту. Их презрительный взгляд в нашу сторону действует на меня как ледяной душ, и мой первый порыв – запахнуть халат поплотнее. Я смотрю на Фран: она лежит на шезлонге с закрытыми глазами, растопырив пальцы ног. Ей на все плевать. Мне тоже хочется на все наплевать.
Я энергично встаю, снимаю халат и, уронив его на пол, вытягиваюсь на шезлонге.
Большой живот, толстые ляжки, мои растяжки, маленькие груди, вся я – мы хотим существовать и занимать все предоставленное нам место.
Я уже полностью расслабляюсь, когда спинка шезлонга решает сыграть со мной злую шутку: она подается назад, и я, вскрикнув от неожиданности, опрокидываюсь. И лежу, болтая в воздухе руками и ногами, как перевернутый жук.
– Вот черт! – вскрикивает Фран.
Она наклоняется надо мной, а я верчу головой, ища глазами вновь прибывших. Они так и стоят ошеломленные, явно напуганные представлением, которое я им устроила. Их гладкие мордашки – как у Кена и Барби – застыли в гримасе неописуемого отвращения. Какие же они уродливые! Этого более, чем достаточно, чтобы меня рассмешить.