– На прошлой неделе, – начинает она, – вы все хотели поговорить об отношениях с нашими родителями и об их возможных последствиях для нашего веса.
Я вздрагиваю. «Нашими» родителями? «Нашего» веса? О чем она? Сама, небось, даже в пальто весит не больше пятидесяти пяти килограммов. Так что я не очень понимаю, при чем здесь «мы». Ну ладно, подождем.
– Кто-нибудь хочет начать?
Фанни поднимает руку.
– Сколько себя помню, моя мать постоянно беспокоилась из-за моего веса. Контролировала все, что я ела, взвешивала все с моего раннего детства и следила за тем, чтобы в еде были все необходимые питательные вещества. Она категорически запретила мне есть магазинное печенье и пекла его сама, чтобы контролировать количество углеводов, соли…
Однажды, еще в начальной школе, я попросила у матери разрешения обедать в столовой, потому что иногда там давали запрещенные продукты, десерты и почти без ограничения – хлеб. Все то, чего никогда не было дома. Так у меня возникла фиксация на том, что не позволяла есть мать, и после поступления в коллеж[58] я начала набирать вес. Объедалась булочками с шоколадом, которые покупала на переменах, если у меня появлялись карманные деньги, тратила их на сладости и газировку. В лицее[59] у меня началось расстройство пищевого поведения; я ела без остановки, хотелось наесться до отвала и забыть, что мать считает мое тело каким-то недоразумением и ежедневно напоминает мне об этом. За два года я набрала двадцать кило, и в девятнадцать лет весила уже девяносто пять.
Не знаю, чего именно я ожидала, но тут мне кажется, будто на зал сверху опускается свинцовая плита. Я ищу взгляд Элен, но она смотрит на Эмелин – та собирается взять слово.
– Я пережила почти то же самое, что и ты, но это началось позже, когда я поступила в коллеж. Я рано созрела: появилась грудь, начались месячные, и тело у меня изменилось. Я прибавила в весе, но не в росте. Мать злилась на меня, даже если ничего не говорила, даже если я не была в этом виновата; у меня даже было относительно нормальное питание, и я занималась спортом. Она злилась, потому что дочери у ее приятельниц были стройные и одевались лучше, чем я. Думаю, она меня стыдилась. Если я хотела надеть короткую юбку и футболку хотя бы с небольшим вырезом, она меня отговаривала. Одевала меня так, словно хотела ото всех спрятать. Вся моя одежда была широкая и бесформенная. Как и я сама.
– Моя мать взвешивалась каждый день, – начинает Роза, и, слушая их, я буквально задыхаюсь. – Отец объявил, что ему не нравятся толстые. Проблема была прежде всего в нем самом. Мать взвешивалась, и если видела, что прибавила хотя бы полкило, садилась на диету и голодала несколько дней. А я довольно долго была худой и жила в уверенности, что только это и есть норма. Отец часто мне говорил, что толстые ничего в жизни не добиваются, и в подростковом возрасте, когда он бросил мать, потому что у нее появился живот и она перестала быть для него желанной, я сказала себе, что не хочу закончить так же. Меня кидало от анорексии к булимии, а от нее к гиперфагии[60], и постепенно разнесло, хотя стремилась я совершенно к обратному. После этого отец перестал со мной разговаривать. Мать тоже набрала вес.
Следом за ней о своем опыте рассказывает Диана, и ее история не менее ужасна. В конце все взгляды обращаются на меня, но я только улыбаюсь, давая понять, что мне не хочется говорить. Фанни снова возвращается к своей истории, и мне кажется, что это не закончится никогда.
В горле першит, я откашливаюсь – такое ощущение, что я проглотила насекомое. Я кашляю снова и снова, но легче не становится.
– Марни, что с вами? – спрашивает Элен.
– Наверное, слюна попала не в то горло. Извините, мне надо выпить воды.
Но вместо того, чтобы взять бутылочку со стола, я выхожу из зала с сумкой через плечо и направляюсь в туалет, чтобы ополоснуть лицо. Все эти истории… Выслушивать их слишком тяжело. Не знаю почему, но мне становится не по себе: моя мать не причинила мне и четверти того, через что пришлось пройти этим женщинам.
А проблема, возможно, именно в этом. Я оказалась здесь, потому что у меня хоть и не дальновидная, но любящая мать (в этом я никогда не сомневалась), и, несмотря на свои собственные неврозы, она, в отличие от матерей этих женщин, никогда не пыталась третировать меня.
Я закрываю глаза и открываю их перед зеркалом. Вот я и оказалась лицом к лицу с самой собой.
– Что ты здесь делаешь? Настоящие проблемы не у тебя, а у них. Может, хватит жаловаться и наматывать сопли на кулак?
Опустив голову, я сжимаю переносицу. Я смешна.
– Вы к себе несправедливы…
Я вздрагиваю и оборачиваюсь. Передо мной стоит Элен.
– Ой, я не слышала, как вы вошли.
– Не извиняйтесь. Хотите об этом поговорить?
Да… Терапевт в ней никогда не спит.
Я смотрю ей за спину, вдаль – сеанса психотерапии в туалете у меня еще не было!
– По-моему, я ужасно эгоцентричная.
– Почему вы так думаете?
– Почему? Но это же очевидно. Девушка на тридцать кило больше меня приглашает меня в путешествие, чтобы помочь мне воспрянуть духом. Я еду в трагическом настроении, постоянно ною, а та, у которой есть все основания вести себя так же, меня утешает.
– Именно так вы видите свою поездку?
– Оглядываясь назад, да. Посудите сами: она не замужем, мечтает встретить кого-нибудь и создать семью, ей одиноко; а я в отношениях с мужчиной, который меня любит, но мучаюсь мыслями о том, что ожирение не даст мне родить ребенка. И все это я на нее вываливаю! Какая же я после этого подруга? А насчет женщин, которые сегодня делились опытом, то они пережили действительно ужасные вещи. А я – нет. Но я все-таки прихожу в эту группу. Да, думаю, я ничего не вижу дальше своего носа.
Взгляд Элен абсолютно серьезен.
– Какой гнев вы к себе испытываете… Нельзя измерить страдания людей линейкой. Когда вам больно, для вас важны только вы и никто другой, поэтому любые ваши сильные переживания совершенно нормальны. Сомнения делают вам честь, но ваше присутствие в этом зале также оправданно, как и у остальных. Так же оправданно, как и мое.
Это, безусловно, самое важное из всего сказанного, но я хмурюсь.
– Не хочу быть бестактной, но вы уже второй раз намекаете на то, что избыточный вес – и ваша проблема тоже. Вы так сказали и в начале дискуссии.
Она улыбается.
– Ладно, наверное, не стоит вести этот разговор в туалете. Если присоединиться к нам будет вам не под силу, предлагаю подождать меня в холле и можем пойти выпить кофе, если вы свободны.
– В таком случае я лучше подожду вас уже в кафе. Встретимся в «Карамели»? – это кафе в центре города.
– Отличная идея, тогда увидимся через час.
Когда Элен входит в кафе, на часах уже почти восемь, и из-за туч наконец-то стало пробиваться солнце. Погода хорошая, поэтому я села с чашкой кофе на веранде, хотя и знаю, что бессонница мне теперь обеспечена.
– Садитесь, что будете пить?
– Честно говоря, я хочу есть. Полагаю, вы тоже еще не ужинали?
– Нет, можно заказать что-нибудь здесь, если хотите.
Она улыбается. Кажется, с Элен не так уж трудно выйти за рамки отношений клиента и терапевта.
Мы обе заказываем один и тот же салат. Не знаю, с чем связан выбор Элен – может, она следит за фигурой, но я хотела именно такой – с горкой чесночных гренок и яйцом в мешочек.
– Я очень удивилась, когда сегодня вас увидела, – признается она.
– И я вам тоже удивилась, но это вполне логично, вы же не случайно отправили меня к «Пышкам за солидарность».
Она снова улыбается.
– Нет, правда. Я помогла открыть эту ассоциацию лет десять назад, но от активной деятельности уже отошла, прихожу только время от времени, если мне интересна тема. То есть многих участников я даже не знаю. Например, вашу подругу Фран.
– Десять лет! Я и не думала, что она такая старая.
И тут я прикусываю язык, поняв, чтó сейчас сказала.
Элен хохочет.
– Расслабьтесь, Марни! Я старше вас, и мы обе это знаем. Лучше скажите, что вас сегодня к нам привело?
– Дело в том, что в моем списке есть пункт «говорить с матерью», но я не могу этого делать.
– Почему?
– Потому что мне кажется, что я просто ищу, куда выплеснуть свои обиды. Моя мать совершала ошибки, но мы все их совершаем.
– Я вижу, сегодня ваши взгляды подверглись серьезному испытанию; похоже, вы нажали красную кнопку. До сих пор вы почти не говорили о матери, и хорошо, что наконец решились.
– Знаю… Ненавижу себя за то, что постоянно раздражаюсь и виню ее в том, что она якобы внушила мне неуверенность в себе.
– Почему «якобы»? Она могла сделать это ненамеренно. Хотите знать мое мнение? Главный вопрос в том, на кого вы больше злитесь – на мать или на себя? Потому что я вижу, что кое-кто слишком сильно себя во всем винит.
Официант приносит нам салат. Я сразу же набрасываюсь на гренки – никогда не могла перед ними устоять – но на этот раз ем безо всякого аппетита.
– Вы найдете решение, Марни, я в этом уверена, оно внутри вас самой. И вы почти его нашли…
Я поднимаю руку и скрещиваю пальцы. Пора сменить тему.
– А вы? Мне показалось, вы упоминали о своих проблемах с весом?
Я не хочу, чтобы это выглядело так, словно я ее осуждаю – вдруг и ее мать терроризировала, чтобы заставить похудеть?
Элен глубоко вздыхает.
– В виде исключения я сейчас выйду из роли психотерапевта. Думаю, мой опыт поможет вам понять, что не бывает ничего очевидного, как бы нам ни казалось.
Я киваю, и вся обращаюсь в слух.
– Я была тучная, даже толстая, – начинает она. – Я уже родилась с ожирением и оставалась такой до тех пор, пока… не достигла вашего возраста.
И тут я просто теряю дар речи! Потому что невозможно поверить, что она когда-нибудь могла носить размер больше тридцать восьмого!