– Господин Пьяцци, я ждала вашего звонка, – вранье! – Добрый день!
– Вы вообще о чем думаете? Я одобрил новых моделей, но так и не дождался результатов фотосессии. Где они?
У меня готов ответ, но боюсь, он ему не понравится.
– Буонджорно, синьор Пьяцци!
Наступает пауза: я застала его врасплох.
– Что это значит? – наконец, произносит он еще более раздраженно.
– Ну, поскольку вы никогда не отвечаете на мое приветствие, я подумала, что вы не знаете, как это сказать по-французски.
– Долго еще вы собираетесь тратить мое время?
– Ну же, давайте, господин Пьяцци, маленький «бонжур» еще никому не навредил, наоборот, заряжает положительной энергией.
Если я стараюсь сохранять юмор, то он, напротив, никогда не скрывает своего плохого настроения. В ответ он прямо-таки лает:
– Плевать я хотел на ваши реверансы, я вам это уже сказал, как и то, что если вы не способны делать то, о чем вас просят, вам надо сменить работу! Полагаю, вы никчемный работник, мадемуазель Сандре, вы просто ничего не сделали и теперь пытаетесь выиграть время!
У меня за спиной десять отвратительных дней, я с три короба наврала Арману, чтобы отвести опасность от Фран, я погрузилась с головой в дела, чтобы перестать думать о ней и об отчаянии, которое чуть ее не убило; я разрывалась на части, забыла о себе и старалась стать хорошей подругой, хорошей возлюбленной, хорошей коллегой и умиротворительницей котов, так что я не позволю изводить меня какому-то макароннику, забывшему, в отличие от своих соотечественников, что значит вести себя прилично! И я завожусь с пол-оборота:
– Знаете что, господин Пьяцци? Вы – самый грубый, нудный и самовлюбленный тип из всех, кого я знаю; вы сексист и ничтожество. Мне осточертели вы и ваши повадки неандертальца. Проблема не во мне, а в вас. Так что идите-ка вы с вашей гребаной рекламной кампанией вашей гребаной косметики знаете куда? Правильно: в жопу. Поищите кого-нибудь другого!
И я вешаю трубку.
Берни, Жанин и стажерка смотрят на меня с испугом. Они не могут опомниться – и я, честно говоря, тоже. Но как описать выражение лица Аны, которая, уж конечно, не упустила ни слова, прислушиваясь к нашему разговору из своего кабинета?
– Ты спустила клиента с лестницы… – бормочет Берни, процентов на сорок – восхищенный и на шестьдесят – удрученный.
Зато я на сто процентов вляпалась. Ана не сводит с меня глаз, она даже прищуривается и жестом приказывает подойти. Кажется, она с самого утра в плохом настроении? Вот и нашелся козел отпущения, никаких проблем…
Я оглядываю свой рабочий уголок, мелкие личные вещи, чашку «Women Are Universe[63]», стикеры в форме сердечка на ноутбуке, мини-кактус, который я купила по приезде… и вздыхаю. Скоро мне, очевидно, придется со всем этим попрощаться – но что поделаешь, я готова!
Я помню все, что говорила мне Ана о Пьяцци, о том, сколько мы на нем зарабатываем, об обязательствах агентства, но я не стану работать с таким козлом. Валяй, старушка, выше нос и оберегай свой стейк!
Я вхожу к ней в кабинет и останавливаюсь на пороге.
Ана сидит, сложив руки на столе, и барабанит пальцами по поверхности. Разговор нам предстоит тяжелый…
– Закройте дверь и присядьте, пожалуйста.
Я сажусь; сердце бьется, как перепуганная птица в клетке.
– Можете мне объяснить произошедшее?
– Прежде всего я хочу, чтобы вы знали: я не жалею ни о едином слове из того, что наговорила этому гусю. Можете меня уволить, если хотите, но извиняться я не буду.
Она собирается что-то сказать, но тут звонит телефон, и она снимает трубку.
– Господин Пьяцци, добрый день…
Она включает громкую связь.
– Это недопустимо, это невыносимо, какой позор! Я требую извинений от этой некомпетентной коровы, которая на вас работает!
У меня перехватывает дыхание, когда я это слышу.
– Объясните мне, какие слова моей сотрудницы вызвали у вас такой гнев? – отвечает Ана с олимпийским спокойствием.
– Этой жирной, мерзкой и скучной идиотке нечего делать в таком престижном агентстве, как ваше. Она позволила себе в разговоре со мной неприемлемый тон. Я хочу, чтобы вы выгнали ее немедленно, иначе я гарантирую вам убытки и неустойки, от которых вы уже не оправитесь!
Ана поднимает голову и смотрит на меня.
– Что она вам сказала?
– Я не помню точные слова.
– Очень жаль…
– Да какая разница, это было нечто неслыханное, можете мне поверить!
– Я далека от того, чтобы подвергать сомнению вашу… чувствительность, господин Пьяцци, но полагаю, что доказательств у вас нет.
Я не верю своим ушам.
– Простите? – говорит Пьяцци. – Я не обязан предоставлять доказательства, эта блаженная дура меня оскорбила, и одного моего слова достаточно!
Ана молчит несколько секунд, прежде чем ответить.
– Вы совершенно правы, этого нельзя так оставлять. Я приму меры.
Ну вот. Приехали… Какую-то долю секунды я надеялась, что Ана встанет на мою защиту, но нет. Бизнес прежде всего!
– Я не ожидал от вас другого, Ана, – любезно отвечает он. – В отличие от этой безмозглой жирной индюшки с полным отсутствием вкуса и привлекательности, вы – женщина умная.
– Я очень умная, господин Пьяцци, боюсь, для вас – даже слишком.
Пауза.
– Я не понял, что вы сейчас сказали? Можете повторить?
– Разумеется, я могу выразиться еще яснее: идите к черту.
Она кладет трубку, а я остаюсь сидеть с открытым ртом. И тут она улыбается.
– Вы знаете, что за оскорбления и травлю предусматривается уголовная ответственность?
– Э… да.
– Оказывается, у Серджо Пьяцци в этом большой опыт. Я только что узнала, что на него подана жалоба за сексуальное домогательство и насилие. Сегодня он вас унизил, и я была тому свидетелем. Агентство больше не будет иметь дел с таким персонажем.
– А как же… контракт, неустойка?
– Не волнуйтесь, я решу этот вопрос.
– Спасибо вам за поддержку, Ана, но я тоже его оскорбила.
Она делает удивленное лицо.
– Неужели? Я ничего не слышала. А если вы беспокоитесь из-за Берни, Жанин и нашей стажерки Софи, то я готова поспорить, что они тоже не слышали ни слова.
Она швыряет на стол папку с контрактом и встает, прихватив свой пиджак.
– Хорошо! Не знаю, как вы, а я умираю от голода. Могу я пригласить вас на обед в «Семь»[64]?
В этот вечер Элен слушает меня, ни разу не открыв рот, – так много мне нужно ей рассказать. Попытка самоубийства Фран, ее любовник, Пьяцци, реакция Аны… Она таращит глаза, прищуривается, приоткрывает рот от удивления. Необыкновенная реакция для человека, который обычно непробиваемо бесстрастен.
– Ну и ну, через что вам пришлось пройти… И как вы себя после всего этого чувствуете?
– Немного устала… – я ограничиваюсь этим ответом и улыбаюсь.
– Еще бы! А по поводу вашей подруги Фран – что вы чувствуете?
– Сильный гнев, но также и глубокую признательность…
– Ей?
– Ей, жизни, Вселенной, которая мне ее послала… В реальности все перемешано: я злюсь, когда думаю о том, как она страдала, и признательна за то, что встретила ее.
Элен кивает.
– Вы так это воспринимаете?
– Да… У меня странное чувство, что наша встреча и то путешествие были нужны только для того, чтобы научить меня свободе, и теперь, после попытки самоубийства Фран, пора воспользоваться этим уроком на практике. Как будто все это уже было предопределено, чтобы у меня открылись глаза. Наша встреча, ее отчаянный поступок. Понимаете, Фран изменила мою жизнь. Я вычеркнула из своего списка почти все пункты, но я не просто переступила через себя – думаю, они стали частью моей жизни. Только когда Фран чуть не умерла, я поняла, что жизнь стоит прожить. И поняла, что больше никогда не стану запрещать себе того, что мне хочется.
Я вижу, что Элен немного взволнована.
– Вы сильно продвинулись вперед, Марни, это очевидно. Может быть, теперь мы могли бы видеться немного чаще?
Я соглашаюсь, поскольку чувствую себя более сильной и уверенной.
– Вы мне очень помогли, Элен.
– Нет, я направляла вас, а все остальное вы сделали сами.
Она смотрит на часы и встает, чтобы проводить меня до двери; сеанс окончен.
Мы прощаемся, она уже готова закрыть дверь, но вдруг останавливается.
– Ах да, Марни, просто хочу уточнить. Вы сказали, что вычеркнули почти все пункты из своего списка. А вы планируете в ближайшее время реализовать какой-нибудь из оставшихся?
Я улыбаюсь и шумно вздыхаю.
– Да, поговорить с матерью.
– У вас есть какие-то представления о том, что вы ей скажете?
Нет нужды долго обдумывать ответ.
– Да, я уже знаю.
Элен улыбается.
– И я уверена, что все пройдет очень хорошо. До свидания, Марни!
– До свидания!
Глава 25
День возвращения Фран из санатория спустя три долгие недели совпадает с началом учебного года. До вчерашнего дня, когда мне пришло сообщение из центра, что сегодня вечером Фран прибудет на вокзал, у меня не было от нее никаких вестей. От мысли, что я снова ее увижу, учащенно бьется сердце. Стало ли ей лучше? Удалось ли оставить прошлое позади? Хватит ли у нее сил и мужества, чтобы продолжать жизнь без Армана? Столько вопросов, которые я не стану ей задавать, хоть они так и вертятся у меня на языке!
Я решила сделать ей сюрприз и приехать на вокзал с Индиго, и теперь он мяукает в переноске, как великий страдалец, которого несут мыться в полный собак бассейн. Люди, проходя по перрону, останавливаются, чтобы посмотреть на него и немного погладить. Но у месье сварливый нрав: он не любит, когда его трогают, и непрерывно плюется.
– Тебе лучше вести себя с Фран хорошо, – недовольно говорю я ему. – Тогда я не скажу ей, что ты каждую ночь выдергивал из горшка мои цветочки и дважды написал на мой любимый пуфик.