В половине шестого на вахте старший помощник капитана Виталий. Он у нас новенький, только-только прибыл с последней подменой.
Перед приходом на промысел Виталий пригласил к себе всю палубную команду, — мы уже знали, зачем.
Положив на стол альбом, он медленно перелистал его страница за страницей. Фотоплакаты в альбоме взывали:
«Остерегайся колышек!» — то есть нераскрученных петель на тросах. А не то захлестнет руку, — матрос, «прощайся с ней, прощайся с ней!»
«При работе на турачке стой от барабана не ближе, чем на метр!» А не то захватит одежду, рукавицу, намотает тебя самого на вертящийся барабан лебедки или шпиля, — и готов шницель.
«Не ставь ногу в бухту!» — то есть в свернутый кольцом канат или трос. А то пойдет конец за борт, и ты вместе с ним — ау!
«Не стой под стрелой!» А то сорвется куток с рыбой и расплющит тебя, что камбалу.
Все эти вдохновляющие заповеди мы знаем наизусть, не новички. Попробуй только их соблюсти, если время считанное — на секунды, и азарт — рыба идет…
Но если, не дай бог, что случится, первым делом спросят со старпома: «А вы ознакомили команду с техникой безопасности?» И заглянут в книжицу.
Поэтому каждый новый старпом повторяет всю процедуру сначала.
— Распишитесь!
Мы по очереди ставим в книжице свои подписи. Каждый по-разному. Тралмастер — с ворчливой миной: вот где у меня, мол, ваш формализм сидит! Боцман Генка — с усмешечкой: боитесь, мол, ответственности? Ладно, сами ответим! Матросы — серьезно, сосредоточенно, как присягу: готовы-де ко всему!
Капитан, заглянувший в каюту под конец церемонии, несколько разряжает атмосферу:
— Главное, ребята, — не спешить! План планом, а в конце концов, бог с ней, с рыбой, голова дороже!
Мы улыбаемся. Хороший он все-таки человек, не всякий на его месте так скажет.
Тралмастер распределяет посты: кому на траловую лебедку, кому на палубу, к носовой доске, кому на шкафут, к кормовой.
На каждом месте положено по два человека. Но нас, не считая тралмастера, всего трое. Вторым номером у каждого будут работать кубинцы. Мы отвечаем за них…
В воде трал напоминает гигантскую змею с разинутой пастью. Поплавки-кухтыли на верхней челюсти и грузила на нижней не дают пасти захлопнуться, а распорные доски в углах растягивают пасть до ушей.
Осмундо вскакивает на планшир, словно птица на насест.
— Сто-оп!
Лебедка замирает. Я изо всех сил натягиваю трос, чтобы выбрать слабину, а Осмундо, придерживаясь одной рукой за стойку, — иначе недолго и «сбалансировать» в океан, другой, изогнувшись, словно выжимая трехпудовик, вдевает в скобу тяжеленный крюк.
Теперь быстро освободить литую цепь, удерживающую доску у борта. И окованный железом щит — двести пятьдесят килограммов — свободно повисает над водой.
— Готово!
Доски медленно уходят в воду.
Судном сейчас командует тралмастер.
— Полный вперед!
Сотрясая палубу, взревела лебедка. Со змеиным посвистом пошли разматываться натянутые, как струны, стальные вожжи-ваера.
Василий с Генкой стоят по обе стороны лебедки, стиснув рычаги тормозов: ваера должны разматываться втугую, не то завернутся доски, запутается трал. Тормозные колодки скрежещут, визжат, дымятся. Ветер швыряет в глаза окалину. А Василий с Генкой стоят, лицом по ходу судна, с развевающимися волосами, голые до пояса, у бешено крутящихся барабанов и ждут, когда мечущийся под водой дракон трала сядет на дно.
Двести метров… Триста… Четыреста… Пятьсот… Длина ваеров должна быть в три раза больше глубины… Шестьсот!
Чтобы трал под водой не вздумал своевольничать, а шел прямо за судном, обе вожжи надо зажать в одном кулаке — взять ваера на стопор.
Мы с Осмундо застыли у стопора. Головы отклонены в сторону на полметра, у него — влево, у меня — вправо: соскочит гак и закатит в лоб — ахнуть не успеешь!
Еще немного, еще чуть-чуть. Есть!
Тут не зевай, подводи под ваера стопор — голову, голову береги! — и замыкай его штырем.
— Порядок!
Ваера зажаты намертво. Расходясь углом от стопора, они ведут далеко вниз, до самого дна, где, вздымая тучи ила и грохоча железом по камням, покорно волочится за нами огромный дракон, заглатывающий разинутой пастью все, что попадается на пути, — водоросли, медуз, крабов, моллюсков, губки, ракушки и, конечно, рыбу.
А у нас — тишина. Лебедка умолкла, — ни визга, ни грохота. Только ровный гул машины да журчание воды за бортом.
Можно пойти умыться, позавтракать и даже попытаться наверстать недоспанное. До выборки полтора часа. На мачте горит огонь: «Иду с тралом».
День в полном разгаре. Солнце жарит вовсю. Месяц за месяцем бьют его отвесные лучи в слепящее зеркало Мексиканского залива и, кажется, прогревает воду до самого дна. Отсюда начинает свое великое шествие на север, к берегам Канады и Европы, Гольфстрим.
Ваера выходят из зеленой воды, унизанные сверкающими каплями. Капли соскальзывают обратно в море, срываются от легкого ветерка, разбиваясь на тысячи радужных брызг о планшир, о наши руки, о палубу.
Уже можно различить в зеленовато-синей толще темные спины досок. С хлюпом вынырнув из воды, они подходят к борту, бьют об него под ритм зыби. Мы, балансируя над морем, сажаем их на цепь, освобождаем ваера. И в этот миг на поверхности появляется, словно серебряная колбаса на зеленой скатерти, полный рыбы куток.
Его подтягивают вручную, под ритм зыби. Пошел борт крениться к воде — выбирай! Пошел подниматься — стоп, заводи сеть под планшир, прижимай! Снова борт идет вниз, — раз-два, взяли! Да гляди, чтоб грузилом ногу не отдавило. И опять стоп! Так — шаг за шагом, метр за метром.
Вся команда на палубе. Слева от меня — Осмундо. Успевает в паузах улыбнуться — на губе темный пушок — и подмигивает. Слева — Лазаро Мачадо. Тянет с гоготом, с визгом, с воплями, черное тело лоснится, лоб «господа бога» на его спине весь в крупных каплях пота. За ним — Рене. Красавец парень, высокий, ладный. Правая рука в запястье перетянута бинтом — успел вчера потянуть сухожилие. Дальше — боцман Генка. Бросается на сеть с озлоблением, словно воюет с ней врукопашную. Еще дальше — Вильфредо. Невозмутимый, сдержанный. И у самой носовой доски — Володя Микулин.
Все стоят в ряд, объединенные одной сетью, одним усилием, одним ритмом. И чувство общности — с людьми и с морем, задающим работе свой ритм, — удесятеряет радость удачи, особенно когда в трале, как сейчас, тонн пять рыбы, даже если это не первая, а десятая выборка за день и в голове гудит, как в котле. Недаром, значит, все наши труды.
Пять тонн на борт СРТ-Р сразу не взять, надо делить. Для этого поперек кутка есть дележный строп. Тралмастер цепляет его вытяжным крюком, Генка включает лебедку. Половина рыбы пересыпается ближе к горловине, а остаток тугим двухтонным шаром переваливается через борт — «Полундра!» — и, ударившись о чугунные стойки, шлепается на палубу.
Подскакивая и трепеща, расплескивается по настилу серо-розовая масса, — дай бог ноги тому, кто поблизости. Черт его знает, не притаилась ли в этой каше ярко-желтая пятнистая рыба-змея мурена, — ее укус ядовитей гадючьего. Или какая-нибудь сифонофора, — вон сколько лиловых и сиреневых парусов выставили они над поверхностью…
Сифонофора похожа на медузу. Нежное, красивое создание, прозванное моряками «португальским корабликом» — португальцы любили раскрашивать свои парусники в яркие цвета. Но на самом деле это не медуза, а целая пиратская команда полипов, которые собрались под одним парусом и распределили между собой обязанности — кому захватывать добычу, кому убивать врагов, кому держать судно на плаву, кому варить пищу. Парус наверху помогает колонии передвигаться по ветру. А длинные щупальца имеют стрекательные клетки, в них — самый быстродействующий и сильный из всех животных ядов. Обнимет тебя такая сифонофора — отнимутся руки, наступит слепота, удушье, и отдашь богу душу в страшных мученьях. На Кубе осенью из-за этих сифонофор закрывают пляжи.
Но нам разглядывать улов некогда. Мы снова заводим строп, выбираем через стрелу остаток сети. И еще три тонны на палубе. Рыбы — по колено.
Ее нужно рассортировать, разложить по ящикам — и в трюм. Да поскорее, пока не завяла, — жара набирает силу.
Тралмастер с Генкой выстукивают кухтыли — не расплющило ли их давлением? Растянув трал над палубой, осматривают сеть — не порвало ли? Как не порвать, — только, слава тебе, дыры невелики.
Матрос на траулере тоже не просто морской маляр да морской грузчик. Помимо «веревочной науки» — такелажа и обычных судовых механизмов — грузовых лебедок, стрел, брашпиля, он еще должен уметь работать на сете- и ярусовыборочных машинах, на траловой лебедке и на шпиле, уметь настроить, поставить, выбрать и отремонтировать снасть, рассортировать, обработать и погрузить рыбу. Только постигнув все это, получаешь право называться, как значится в судовой роли, «матросом-рыбаком первого класса».
— Готовы! — кричит Василий, задрав голову к рубке.
Судно снова ложится на циркуляцию. Швырнув в море куток, мы разбегаемся по местам, подключаем доски. Снова ревет лебедка, разматывая ваера. Снова Генка с Василием стоят у вращающихся барабанов, стиснув рычаги тормозов. Стопор — и тишина. Над судном поднят черный шар: «Иду с тралом».
Пока мы ставили трал, на палубе соорудили разделочный стол — длинный желоб на ящиках вместо ножек. На сортировку выползают все — и первый помощник Кандилыч, и непоседливый Санин негритенок Мануэль, и шепелявый, неуклюжий кок Нельсон, и длинный худой Хуан, которого все наши кубинцы иронически зовут Маринеро — «Моряк». На Маринеро майка с эмблемой профсоюза пекарей, но у нас он учится на рыбмастера. В море Маринеро впервые и боится его куда больше пуль, которые не раз свистели у него над головой во время охоты на «гусанос», заброшенных в джунгли американцами. Но рыбмастеров на Кубе не хватает, и если революция приказала: «В море!» — значит, в море.
Вильфредо и Лазаро в высоких резиновых сапогах, по колено в рыбе, подают ее на стол сачком на древке — «зюзьгой». Остальные стоят по обе стороны желоба и разбирают ее по сорту и виду, — мелкая к мелкой, крупная к крупной, серая к серой, красная к красной. Каждая в свой ящик.