– Я пыталась поговорить с папой о том, как вам удалось до сюда добраться, но он свалил всю ответственность на тебя. Расскажешь?
Мама наконец-то приняла удобную позу и слегка улыбнулась. Уже по-настоящему. Было видно, что она расположена на этот разговор.
– Тогда мы отмечали годовщину нашей свадьбы и об угрозе узнали через Виктора Анатольича, помнишь? Он заходил к нам однажды, папин школьный приятель. У него связи, и он, узнав про угрозу позвонил нам. Это произошло за несколько минут до атаки… Мы сели на машину и помчались к дому. Мы хотели забрать тебя, но было слишком поздно. До нас донеслись только отголоски взрыва, но и они были страшны. Мы знали, что ты не могла выжить, но я чувствовала, что ты жива! Поэтому уходя оставила записку. Наш дом сильно пострадал. Мы еле поднялись в квартиру и в спешки забрали самое необходимое.
в памяти всплыла лестница, наша входная дверь, бардак… Мысленно я дорисовывала туда родителей.
– Я тогда была чуть ли не в себе, думая, что ты погибла, и мало что соображала. Юра почти силой посадил меня в машину, и мы поехали. Тогда в Москве начались страшные пробки и давка. – На секунду мама сморщила лицо, наверное, желая показать этим жестом, какие страшные были пробки. – Мы хотели срезать дворами, но там тоже было столпотворение из людей, и машины наезжали на них, против своей воли потому, что сзади на них напирали другие. Начался такой беспорядок, что я даже не могу спокойно вспоминать об этом! Но мы оказались одними из первых, и успели прорваться до того, как по дорогам стало невозможно ехать. Казалось все покидают Москву. Несмотря на призывы оставаться на местах, и попытки организованной эвакуации. Даже прежде чем мы выехали на трассу, нам пришлось много километров маневрировать по обочинам, грунтовкам, а иногда и вообще по бездорожью пересечённой местности. Зато потом дороги опустели.
Единственное что, нам немного не хватило бензина и последние километры мы, бросив машину, тащили пожитки на своём горбу. А про этот участок узнали, услышав голоса через забор.
Мама отвернулась и снова стала шить.
Я слушала её прикрыв глаза.
– Иди отдохни. И сегодня уже ничего не делай. – Посоветовала она.
Я так и поступила. Вышла в соседнюю комнату и улеглась рядом с печной трубой, выходившей из пола и врезающейся в потолок.
На утро меня разбудили чьи-то стоны. Я поднялась с пола, на котором всегда спала. Я уже привыкла к этому, и довольствовалась просто подстеленной простынёй.
Были тёмные сумерки. Света из окна едва хватало, чтобы разглядеть предметы вокруг. Никто не спал. Недалеко от меня стояла одна из немногих кроватей. Во круг неё столпились люди. Я тоже подошла и заглянула через плечо. Там лежал дядя Стёпа. Он то бешено вращал глазами, то затихал, или открывал рот как рыба, силясь вдохнуть
– Не мешай, иди лучше помоги на кухне. – Прикрикнула на меня старушка, лицо которой я не разглядела.
Я повиновалась. Потом, позавтракав без аппетита, пошла посмотреть на то место, где вчера случилась перестрелка. На стене сидел Никита. Он дежурил. Я залезла рядом и глянула вниз. Вчерашнюю кровь присыпал лёгкий снежок, а трупы унесли, чтобы похоронить. Но по сугробам прыгали три чёрные вороны. Потом к ним прилетела ещё одна. Они искали остатки того человека, которого разорвало гранатой. Когда одна ворона выуживала из-под снега кусочек мяса, другие жадно кидались к ней и пытались отнять. Я смотрела на них, смотрела, так что даже не услышала Никиту, который что-то сказал, а на ум мне наклюнулась одна идея…
К нам подошёл пожилой человек, тоже дежуривший. Теперь мы выставляли охрану и ночью, и он как раз должен был сменить Никиту. Увидев меня, он улыбнулся, потряс мою руку и сделал комплемент. "– Браво, браво леди. У вас очень меткий глаз."
Я постаралась улыбнуться, но эти слова, это ещё одно напоминание об том, что я убийца, вызвали лишь горечь. Поэтому я предпочла уйти.
В доме тоже было не веселее. Дядя Стёпа доживал свои последние минуты. Оставались и просто раненные за которыми приходилось ухаживать.
– Когда будут похороны? – Спросила я.
– Сегодня. Вечером.
– А где трупы?
– Их перенесли в конюшню и накрыли куском брезента. На улице морозно, с ними ничего не случиться.
Проходя мимо конюшни, я услышала стук молотка и заглянула внутрь. Там в ряд лежало несколько накрытых тел, как мне и сказали. А в другом конце стоял дядя Саша (по прозвищу топор) и сколачивал гроб.
–А вы успеете к вечеру? – Поинтересовалась я, видя, что готов только один.
– Гробов не напасёшься. – Проворчал «топор». – Институт заканчивал на программиста, а вот с чем жизнь столкнула!
Саша был довольно крепким мужчиной, низкого роста и умел делать практически всё.
– Не – Продолжал он. – Гробы будут только для наших. Этих, варваров, просто закопаем, да и ладно. – Он махнул подбородком в сторону четырёх трупов, лежащих в ряд.
– А зачем вы делаете второй гроб, если убили только одного?
– Второй для Стёпки. До обеда помрёт. – Уверенно заявил дядя Саша.
– А я к вам по делу пришла. – Серьёзно начала я то, о чём давно (с самого утра) хотела спросить. – Не могли бы вы отрубить для меня руку одного из этих? – И я тоже показала подбородком на четырёх трупов.
– Руку?! Зачем тебе?
Я ожидала такое удивление и последующий за ним вопрос, поэтому быстро стала растолковывать свой план. А он заключался в следующем: Я решила охотиться, чтобы добывать мясо. Мною давно было установлено, что на старой 4G вышке, которая находилась прямо за правым нижним углом участка, если смотреть лицом от входа, гнездились вороны. На сам участок Эруан они по непонятным мне причинам почти никогда не залетали, отталкиваемые незримой силой, как будто чувствовали невидимую границу, между ним и остальным миром. Зато на вышке собирались целыми стаями. Охотиться там было безопасно. Вышка располагалась почти вплотную к забору, и на меня вряд ли кто-нибудь сможет напасть по дороге. Тем более это отличная смотровая площадка, и в случае опасности я смогу подать своим сигнал. Но если я просто залезу наверх, то птицы разлетятся, испугавшись, и вряд ли подпустят меня близко к себе. Поэтому нужна приманка, в качестве которой я собиралась использовать мясо. Но не те драгоценные запасы, от которых теперь всецело зависела наша жизнь, те последние крохи, которые стали ценнее всех богатств мира, а ту даром пропадающую массу, которой суждено перегнить в земле, не для чего не пригодившись, то мясо, которое, я надеюсь, мне никогда не доведётся отведать. Я собиралась использовать человечину. Для этого мне и понадобилась отрубленная рука.
Таким образом получалось, что я смогу охотиться и добывать пропитание. Преимущество этого плана заключалось в том, что мне не придётся тратить на это ружейные патроны, которых и так был дефицит, потому что я могла стрелять из арбалета, а выпущенные стрелы потом находить, или делать новые.
Саша-топор в принципе одобрял мою идею, но решил посоветоваться с остальными. Здесь разгорелся горячий спор. В первую очередь на моей стороне оказался папа, зато мама была категорически против. Она считала, что это слишком опасно. Что со мной может что-нибудь случиться или кто-нибудь напасть. На этот случай, сторонники моей идеи предложили приставить ко мне опекуна с ружьём, чтобы он защищал мою персону при случае, и оберегал от всевозможных опасностей. На эту роль сразу же выбрали кандидата в лице Никиты. Ему самому, по его словам, было всё равно, где дежурить, на башне, или у забора.
Другая проблема заключалась в том, что многие считали негуманным отрезать мёртвым руки, даже врагам. "– Так мы совсем потеряем человечность!" Говорили они. Но больше оказалось таких, кто хотел есть мясо, хотя бы и воронье. К тому же прибавился и мой новый авторитет меткого стрелка.
В итоге мой план одобрили со словами "Почему бы и не попробовать. Может у неё и вправду получится. В конце концов мы при этом ничего не теряем."
Руку для меня согласился отрубить дядя Саша. Он изо всех сил размахнулся заточенным топором над сизой, одеревенелой конечностью. Раздался звук чем-то похожий на тот, когда в мясном магазине мы покупали мясо на кости для шашлыка и просили разрубить его на кусочки. Потом звук повторился снова, и снова. Наконец Саша сказал " – Бери" и я брезгливо, двумя пальцами положила отрубленную кисть в приготовленное для этого ведро, после чего мы оба присоединились к общей процессии похорон.
Земля была мёрзлая. Трупы глубоко закапывать не стали. "Врагов" мы похоронили за стеной, а наших там же где и Розу. Дядя Стёпа, как и предрекал «топор» умер ещё до обеда. Все бросили по горсти земли. Установили самодельные кресты. Некоторые плакали. Снова тяжёлое угнетённое настроение сообщилось всем. Кто-то начал причитать, что все мы так и поляжем, но его грубо одёрнули и наступила тишина. Потом разошлись.
…
На следующее утро я рано разбудила Никиту.
– Пойдём. – Шепнула я ему.
Он быстро оделся, сбегал за ружьём, и мы отправились к вышке.
Сначала мы шли по натоптанной дорожке, но после конюшни она заканчивалась, потому что раньше никому не приходилось забираться в тот край участка, и мы пробирались по снежной целине. В одной руке у меня было ведро с кистью руки, молотком и гвоздями, а в другой – арбалет. На спине висел мешочек со стрелами, что-то вроде колчана.
Кое-как мы перелезли через двойной забор и подошли к самОй башне. Лезть было высоко и трудно. Особенно по холодной, вертикальной, присыпанной снегом пожарной лестнице. На середине я посмотрела вниз и мне сделалось страшно. Чем дальше я карабкалась, тем крепче цеплялась обледенелыми руками за круглые железные перекладины. А лестница всё не кончалась. С низу башня казалась гораздо меньше, теперь же я находилась на головокружительной высоте. Всё выше и выше… За мной на почтительном расстоянии лез Никита. "Если я упаду, то прямо на него." Пришло мне в голову.
И наконец я забралась наверх. У меня даже пальцы стали хуже сгибаться от холода и напряжения. Несколько ворон слетели с карканьем вниз, испугавшись. Здесь на верху была небольшая площадочка метра два нА два, огороженная хлипкими перилами, приваренными к четырём стойкам по углам. Тут я смогла немного отдохнуть.