А вообще, всё обстояло не так плохо, как могло бы. У нас имелась еда, вся моя семья была жива и даже здорова. Чего ещё можно желать? Думаю, мы жили лучше многих людей на земле.
Только с мамой я могла поделиться своими переживаниями. И то редко. Мы с папой стали замечать, что она, поддаваясь общему настроению, делалась всё раздражённее.
Я помнила маму другой. Сильной, красивой и стильно одевающийся, уверенной в себе женщиной. На её раньше красивые шелковистые волосы, теперь лучше было не смотреть. Но и я, наверное, выглядела не идеально. Мылись мы крайне редко. Воду приходилось сначала носить из проруби, а потом разогревать в печке. Хотя в доме Нуарельди была вполне себе человеческая ванная.
…
Вот мы похоронили ещё двоих. Обе их смерти наступили внезапно. Мужчина лет 60, его мы просто нашли мёртвым на утро, хотя ещё вчера он был совершенно здоров, Мария предположила, что это остановка сердца. «Но чем она вызвана? Вот моя мама, сегодня она бодра, и даже смеётся, но что с ней будет завтра, никто не знает.» Женщина, лет 40, умирал от двухдневной горячки.
Теперь всех охватил страх, и в этой нездоровой, унылой обстановке росли и распускались коварными цветами новые болезни, новые беды.
Я заметила, что папа в последнее время стал реже заходить в кузницу. «Что-то случилось? Или и этому есть простое объяснение, как нашлось простое объяснение, маминым серёжкам.» Я уже устала волноваться за своих родителей, искать в них признаки болезни, и одновременно надеяться, что их нет.
Папа так же работал, уходил в лес за дровами и проводил мало времени в доме, но мне казалось, что, что-то изменилось в нём. Что он что-то от всех скрывает. Но этому не было никаких доказательств.
– Почему ты больше не ходишь в кузницу? – Прямо спросила я у него, пришедшего поздно вечером с дежурства.
– А что мне там делать… Есть гораздо более важные дела. – Устало ответил он. Наверное, и ему тоже передалось общее настроение, когда уже не хочется творить и мечтать…
Похоронили Георгия Павло-де-Санчос. Теперь на нашем кладбище появился ещё один новый крест, с длинным именем.
Про него мы тоже знали мало. Но говорили, что во время катастрофы он был где-то в ближнем Подмосковье. «Это совпадение? Или следующими будем мы? Если да, то лучше спрыгнуть с башни, чем умирать вот так. А я уже довольно насмотрелась на лица умирающих людей!»
Минутами всё казалось мне подозрительным. И я уже не могла отгонять от себя эти мысли и сопротивляться им. Я стала придавать значение жестам, выражениям и интонациям. Я вспомнила, что когда-то давно мама рассказывала мне про то, как они добирались до дачи. Тогда она на секунду сморщила лицо. «Было ли это случайным мимическим жестом, или подавленным выражением приступа боли?»
"Может они с папой уже больны, но скрывают от меня это? Но как же я чувствую себя нормально, когда мои родители почти что умирают! Так, не надо торопиться с выводами. Может это всё мне только кажется. Может я просто себя накручиваю. В конце концов никаких явных признаков нет. Но тогда почему мама сегодня такая бледная, а может она всегда была такой, а у папы появились мешки под глазами. Но может это просто усталость. Но тогда почему они проснулись сегодня позже обычного? Разве это не признак?»
Умерла женщина у которой кололо в боку. Её смерть показалось самой ужасной. Мне было противно даже заходить в комнату из которой слышались душераздирающие крики. Я никогда не испытывала такой сильной боли, чтобы она заставляла меня кричать и извиваться в судорогах, хватаясь за простыню. Её тело то как будто скручивала то подбрасывала какая-то неведомая сила. Наконец у неё хлынула кровь из горла, и она захлебнулась в ней.
Говорят, она тоже жила рядом с центром.
После этого случая все оставшиеся разделились на два отряда. Одни бодрились и старались казаться весёлыми, их было меньшинство, другие же с покорностью принимали свою судьбу. Им стала безразлична жизнь, и они переставали бороться за неё. "Это конец света". – Говорили они. "Его нельзя пережить, спрятаться в уголке. Можно только умереть. Смерть придёт за каждым."
Мама тоже стала более печальной, зато папа, несмотря на то, что сильно уставал, приходя вечером домой всегда старался улыбаться и иногда даже шутил с нами. Но маму это только раздражало. Я чувствовала, что она впадает в всеобщее уныние, и что потеряв опору сама, она уже не сможет поддерживать меня. Поэтому я старалась держаться за папу. Я всегда радовалась ему и тоже улыбалась в ответ. Иногда это помогало и на душе становилось немножечко теплее.
Моя проблема заключалась в том, что у меня было слишком богатее воображение. Конечно, это нельзя сравнить с тем, что было в детстве, кода я могла придумать и представить всё что угодно, но из-за этого мне становилось трудно воспринимать события такими, какие они есть. Обстоятельства казались мне либо слишком мрачными, и детали к ним я додумывала сама, или вполне себе сносными, когда я не замечала деталей.
Я продолжала стрелять ворон на вышке. Совпадение или нет, но в последние дни их стало прилетать меньше. «Вообще их количество всегда колебалось, но чтоб несколько дней подряд…» Это тоже гложило меня. «Вдруг вороны закончатся или просто улетят в другое место? А на них все уже рассчитывали.» Поэтому я решила убивать не больше двух птиц за день.
Да и на башне мне становилось всё тоскливее. Иногда я даже жалела, что Никите разрешили не ходить со мною. Раньше я была молчаливой, и мне никогда не было скучно одной. Я могла часами размышлять над чем-то, но теперь… Тяжёлые мысли окружали меня со всех сторон и тёмным кольцом смыкались над головой, и я искала спасение только в разговорах.
Консервов в кладовой осталось совсем немного. С каждым днём становилось яснее, что запасы рассчитывались на трёх, четырёх человек. Хватило бы даже на десять, но не на целую общину. Несмотря на то, что некоторые умерли, нас всё равно было слишком много.
А ещё в добавок к этому, в свой дом могла вернуться Эруан с родичами или другие Нуар, чтоб они все сдохли. Что тогда они сделают с нами?
И этими опасениями я не могла поделиться уже ни с кем. Никто не знал правды.
…
На нас снова налетел ураган. Два дня в окнах было темно от проносящегося снега. Зато, когда мы вышли на улицу разгребать его, я заметила, что он уже не такого тёмного цвета. Ново нанесённый был светлее! Значит что-то на земле меняется в лучшую сторону. Может атмосфера становится чище? Так или иначе, этот снег вселял надежду.
В спокойные пасмурные дни я продолжала всматриваться в облака. И иногда мне начинало казаться, может только казаться, что слой серой дымки местами истончился и через него хочет пробиться голубе небо.
И птиц сегодня прилетело как обычно много. Под конец дня у меня даже поднялось настроение.
На утро, когда выпала свободная минутка, я решила прогуляться по той самой роще, в которой меня когда-то застала Эруан.
Роща сильно поредела из-за вырубки. Но я помнила её прежнюю красоту. Помнила изумрудную траву, цветы и солнце, сочащееся через ажурную листву. Вот здесь стояла скульптура девушки, а возле её ног валялся кувшин, из которого бил ключ. Где же она теперь? А вот, присыпанная снегом. На его фоне белый мрамор смотрелся совершенно по-другому. Всё это было так не похоже на те воспоминания об роще, которые я хранила в голове до сих пор.
А где же та многофигурная скульптура? Нужно пройти ещё немного вперёд. В роще был не вычищен снег, и я с трудом пробралась туда.
Фигуры, немного крупнее человеческого роста стояли по бёдра в сугробе. Я нащупала ногами твёрдый постамент и встала на него. Поднявшись на цыпочки смахнула снег с их лиц. «Застывшими бесчувственным окаменевшими взглядами они смотрели куда-то вдаль. Они были прекрасны. Их лица красивее и величественнее чем у людей, всё-таки отталкивали. Было в них что-то… злое. Скорее даже не злое, а безразличное. Да, да! именно безразличное ко всему. Они спокойно взирали на всё, что происходит. Как я наблюдала за насекомыми в лесу, они внимательно следили за тем, как гибнет человечество. И я знала, что именно так смотрят на нас народ Нуарельди.
Когда я первый раз увидела эти лица, я ещё ни о чём не знала. Я думала, что у меня впереди вся жизнь…» Горькая усмешка пробежалась по моим губам. «Они стоят точно так же. Даже держат свиток в руке. А интересно, немного зная их язык, смогу я разобрать хоть слово из того, что здесь написано?»
Ровными, аккуратно высеченными буквами выведены незнакомые мне слова, в которых я узнавала лишь отдельные символы. Зато снизу нацарапана, явно недавнего происхождения, приписка. Раньше её точно здесь не было. Буквы кривые, совсем бледные, но что такое… я понимала слова! Здесь предложения строились именно из тех фраз, которые заставляла меня учить Эруан, когда мы жили в пещере………………………………………. Значит…… она всё знала! А ведь и правда, иногда она заставляла меня зубрить совершенно неожиданные словосочетания!»
Я вдруг как будто снова почувствовала на своём плече прикосновение её руки.
"Рэф," было написано русскими буквами. Дальше на языке Нуарельди: " Если все вокруг тебя умрут…" Я не знала слова "умрут" по-ихнему, поэтому оно снова было написано по-русски. "Ели все вокруг тебя умрут, уходи в ближайшие горы. Мы примем тебя как свою и позволим жить среди нас до конца твоих дней."
На этом записка заканчивалась. Прочитав её в первый раз, я даже не поняла её смысл, и только прокручивая предложения в голове, стала осознавать. «Когда все умрут»… «А с чего она взяла, что ВСЕ умрут? И каким образом тогда буду жива я? С другой стороны, там было написано "если". Может, она имела в виду (То, что записку написала Эруан я не сомневалась), что, если вдруг такое случится, что по стечению обстоятельств и так далее. Ещё вопрос, про какие горы она могла говорить? Ближе всего от нас были Уральские горы, но это всё равно неимоверно далеко. Да и как можно давать такой неточный адрес. Если бы я даже захотела уйти, то вряд ли нашла там хоть кого-нибудь. Да и не собиралась я отсюда уходить!»