Командир уже связался с Комбатом, командирами ШО – но и их птички тоже не могут пока помочь, работают далеко от нашей цели. Очень удачно противник подловил момент для атаки.
–
Взлетаем, – Оператор быстро проходит предполетную подготовку. Птичка уходит в небо, пять минут, и мы снова над полем боя.
Нашим совсем плохо, в живых осталось всего двое, их зажали в углу и забрасывают гранатами. В какой-то момент кажется, что пацанам удаётся отбиться, но со стороны зеленки запрыгивает ещё две тройки противника.
–
Всё, абзац котенку, – на секунду становится очень грустно и противно.
Хохлы добивают наших, и падают на дно окопа, начинают перезаряжаться, о чем-то переговариваясь.
–
А вот хер вам, – наших бойцов в окопе больше нет, а значит можно начинать работать артой без боязни зацепить своих. – На крайних установках, огонь – получают команду все наши орудия.
Разрывы начинают путаться и сливаться в один. Камера разведчика прыгает с одного края зеленки на другой. Первым же снарядом накрываем курящую тройку, взрыв возникает точно между ними. Двое какое-то время ещё дергаются и затихают, третий выскакивает из окопа и пытается добежать до зеленки – там отрыт очередной укреп, думает, что под деревьями его будет не видно. Зря, в апреле и так с листвой не густо, а тут еще и все деревья посечены осколками. Мы переводим огонь на этот укреп. Зеленые повязки растягиваются вдоль дороги, кто-то начинает зарываться в землю.
–
На тебе! Смотри, он терминатор что ли?
Снаряд падает прямо в яму от разрыва, где прячется противник. У того явно перебиты ноги, но он всё равно пытается ползти и стрелять в сторону наших.
–
Бредли! – со стороны деревни несется эвакуация.
–
Х-едли, Белый, перенос огня, правее 0,7, дальность больше 500 – один огонь.
Снаряд ложиться рядом с остановившимся транспортером противника, как раз тогда, когда в него начинают грузить раненных. Водитель, не выдержав близкого попадания, на полном газе уводит машину обратно. Видно, что ему машут, что-то кричат вдогонку.
–
Белый, на тех же установках три беглым огонь, – три разряда с интервалом в 20-30 секунд накрывают место эвакуации. – Полетели жопы, – удовлетворенно хмыкает Командир и глубоко затягивается.
Еще через полчаса звучит команда всем орудиям “Стой записать”. Птичка невидимо сопровождает последний эвакуатор противника смотрим куда везут 300-тых. Через час стемнеет, вернемся домой, поменяем камеру на ночную.
После 21:00 сегодня будет много работы.
Глава 15 Два из десяти
Вы когда-нибудь видели, как плавает кастрюля с борщом? С таким самым настоящим, сваренным буквально пару часов назад. Чтобы прямо красный, с гвоздичкой, картохой – вот, прямо чтобы ложка стояла, а в желудках после еды такая приятная тяжесть?
И, да, вокруг суета, беспокойство и даже местами тревога: парни бегают, шумят. С неба льёт как из ведра, палатки уже почти скручены, шмурдяк и оружие складировано под деревом на набитые полки для продуктов, а ты такой стоишь среди вот этой всей суеты единственный в резиновых сапогах и молча наблюдаешь, как в мелькании света от налобных фонариков плывет белая кастрюля свежесваренного борща с поварешкой. Сразу, между прочим, после чьих-то сланцев.
Как так получилось? Да, очень просто – мы разбили свой палаточный лагерь под самым большим деревом на поляне. Очень, между прочим, цивильно и удобно – четыре палатки вкруг, два стола, опять же на стволе дерева сделали полки для консервов и прочего хлеба. Почти неделю погода баловала солнышком и зноем. Работа на свежем воздухе подубрала жирок, одновременно наметив небольшие кубики в районе брючного ремня.
Ну, хорошо, хорошо – кубики, конечно, это перебор, но в целом вид стал цветущий, а вечернее купание в озере вместо теплого душа (в мае месяце) явно пошло нам всем на пользу. Главное, что ушла сонность и неопределенность бытия, вновь появилось чувство надобности и нужности.
Как мы тут оказались? Да очень просто.
Чем дальше продвигались наши в Бахмуте, тем серьезнее ощущался тот самый снарядный голод. Евгений Викторович открыто говорил, что работать уже просто нечем. Может быть, кто-то и не верил, считая Первого популистом, но я могу точно сказать, что уже в конце марта – начале апреле были такие дни, когда на смену давалось всего 10 выстрелов, и то, их необходимо было согласовывать с Комбатом. А те пороха, что находились на позициях были все, что называется “разнобой” – из разных партий, и как поведет себя очередной снаряд после выстрела – никто не мог предсказать.
Один раз нами было засечено вражеское орудие – прямо за каналом, недалеко от Часового Яра, сразу за Новомарковым мы обнаружили вражеские “777”, которые активно накидывали по нашим бойцам. В направлении на него можно было отработать “Гиацинтом”, расстояние было предельное, что-то порядка 25-27 километров, но в силу вышеуказанных причин (уставшее орудие, ограниченное количество выстрелов, разнобой в снарядах и порохах) уничтожить, да даже просто подавить американские “три топора” – задача была не из легких. Ветер в тот день был не в нашу пользу, поэтому достать его “Ланцетом” тоже не получалось. Оставалось только одно – наблюдать периодически “выходы”, наносить цель на карту и материться.
–
Смотри, – Тотем указывал курсором на соседнюю лесополосу, расположенную от той, где было замечено орудие, ближе к нам примерно на километр. – В ней тоже что-то стоит.
Он развернул разведчика немного по ветру, вывел его в круг стабилизировал и приблизил картинку. Стало четко видно, как в деревьях и листьях стоит замаскированный “Paladin” – американская самоходка.
–
Откуда она там? Мы же здесь сегодня летали днем. Кроме пушки ничего не было.
–
На ночь спать приехал, – Тотем сделал очередную пометку на карте. – До неё тоже не достанем? Ближе же находится?
Я только тяжело вздохнул:
–
Сам же видишь, нечем.
–
У вас то рубашка длинная, то х..й кроткий.
Поговорка прочно вошла в наш разговор, сказана она была однажды начальством операторов после не совсем удачного применения Мопедом по целе “Ланцета”. Мопед в итоге до окончания командировки был переведен в другую группу, а на помощь Тотему прислали сразу двоих.
–
И рубашка длинная, и х.й тоже ничего, – вздохнул я. – Я пульков нема.
В это время на гаджет прилетело сообщение от Комбата, и это было вот прямо ни есть хорошо.
С Комбатом чаще общался Командир, отчеты там всякие отправит, предложения, пожелания. В обратку тоже что-то прилетало, отчего Командир либо веселел, либо хмурился, либо хмурился очень сильно.
А вот тут прямо раз, и мне лично, видимо я немного поменялся в лице, потому что Тотем заржал и спросил:
–
Что там? Героя России дали?
–
Нет, сейчас меняем камеру, перезаряжемся и снова сюда летим.
–
Накой?
–
Есть 10 пулек, приказ – орудие уничтожить.
Тотем откинулся на стул и рассмеялся тем смехом, когда совсем не смешно:
–
27 километров, 10 пулек? Серьезно?
–
Серьезнее не бывает, ты же на “Ланцете” туда сегодня не полетел – вот теперь арта и отдувается. Приказ Комбата
–
Де-сять пу-лек, – по слогам произнес оператор и потерь устало лоб.
Примерно через полтора часа мы снова кружили над двумя лесополосами с укрывшимися в них расчетами. Что противник находился рядом с орудием в одной полосе и самоходкой в другой было видно отлично. На улице наступила ночь, и на разведчике была ночная камера. Вокруг больших прямоугольников деловито суетились серые точки, совсем даже не подозревая, что уже все они “мене, мене, текел” – “взвешены, измерены и оценены”. Дело оставалось за малым – попасть.
–
Прикинь, если будет недолёт – как раз “Паладинчика” забараним, – Тотем, как всегда, пытался немного разрядить обстановку.
–
Ага, одной пулькой причем – и сразу двух, – почему-то после этой шутки мне стало спокойно.
За время перезарядки и возвращения на точку работы я как-то сильно успел себя накрутить.
Ну, во-первых, приказ пришел напрямую от Комбата.
Во-вторых, я днём видел, как эти “Три семерки” работали куда-то в сторону наших. Несколько раз работали очень активно, и то, что для нас было просто картинкой с воздуха, для кого-то это был реальный обстрел. Быть может даже из-за того, что не могу никоем образом заткнуть, а лучше уничтожить вражеское орудие, где-то сегодня появились “трёхсотые” или даже “двухсотые”.
Буквально вчера разговаривали с Комбатом соседнего ШО – у него в подчинении были “Кашники”, мужики с проекта, которых “Первый” пригласил прямо из зон. Контракт у них был по продолжительности такой же, как и у нас – 6 месяцев.
–
Пойми, – говорил соседний Комбат, – тут же всё логично. За полгода у тебя полностью притупляется чувство страха. Они же творить начинают чёрте что, а новенькие на них смотрят и ту же херню повторяют. Ладно без каски и броника – там просто бессмертными себя начинают чувствовать. Поэтому штурмам – четыре месяца, расчетам – шесть, нам – как прикажут, и домой, в отпуск!
Я молча соглашался и пил крепкий чай. А Комбат продолжал:
–
И потом, они же почти все хотят вернуться, потому что здесь свою нужность начинают чувствовать. Не, сначала, конечно, тяжеловато с ними было, сила на силу шла. Но ты же меня знаешь, – он засмеялся и затянулся шоколадным “Чапменом”. – Я же воспитатель от Бога
Комбат точно умел находить подход ко всем – и понятливым, и не очень. Для последних у него было припасено пара убедительных аргументов. Крепкий, жилистый, всегда на позитиве, последнее время он очень выручал нас в плане работы. Где он находил снаряды – была загадка, но всё чаще мы отрабатывали по целям его орудиями.
Ему удалось даже перевести к себе из МО своего сына, чем очень гордился. Позже сын Комбата попадет под жестокий обстрел, его орудие будет взорвано прямым попаданием, а сам он почти двое суток под вражеским огнем (у хохла не было снарядного голода) со своим расчетом сначала будет прятаться в полуразрушенных домах какой-то деревни, а потом ночью будет выходить к нашим.