В обед сварили плов в огромном казане, Кроха принёс откуда-то свежестряпанные беляши и пирожки с мясом. Кроха был из местных, воевал с 2014, и очень ждал отпуска. Он был наводчиком, и отпустить его домой могли только после того, как будет найдена или выращена замена. Замена подрастала, но медленно. Кроха не брился и не стригся с начала командировки, и походил уже не то на Лешего, не тот на домовенка Кузю. Позже я начал замечать, что он часто задумывался о чем-то, уходил глубоко в себя, на вопросы отвечал неохотно. Иногда его словно пробивало, уходила надменность бывалого бойца, и он начинал что-то рассказывать, шутить. Шутки были смешные, рассказы интересные. Но продолжалось это обычно недолго. Кроха замыкался в себе, и опять отвечал нехотя и грубо.
–
Чего это с ним? – спросил я у Смурфа
–
Не обращай внимание, устал братец, вбил себе в голову, что может не дожить до конца командировки. А ещё хернёй страдает, что много трупов на его счету. В отпуск ему надо.
Ночью дежурили у рации по-очереди по часу. Дежурство состояло из просмотра сериалов, записанных на флешке. Мне, как новичку, было без разницы что смотреть, а парни уже видели их и не по одному разу. Для особо одарённых, можно было запустить один из трёх фильмов с порнухой. Но тогда просыпался Чеддер, и с криком:
–
Блядства не допущу, – мог запустить чем-нибудь в дежурного, сидящего в кресле.
Ещё была небольшая подборка книг, детективы из 90-тых, с картинками на обложке: автоматы, ножи, пиджаки и Мерседесы. Две или три книжки про похождение Эммануэль – такой набор я потом часто встречал в располагах, иногда его разбавляли детективы покетбуки, иногда, что реже, классики советской истории.
Читать ночью было неудобно, общий свет выключался, работал только телевизор. А налобный фонарик всегда мог пригодиться для работы у орудия. Чеддер ворочался, парни храпели в соседней комнате, часы отсчитывали дежурный час. Было время на подумать.
Думать, это вообще там было тяжело. Потому что нет интернета, нет информационного шума из телевизора, разговоры крутятся вокруг того, кем был дома, что делали днём, ну, и, как где-то что-то прилетело и взорвалось. Голова постоянно с мыслями, синапсы пробуждаясь активируют далёкие воспоминания. Иногда становится страшно и стыдно, иногда – весело и легко.
Один раз ночью я проснулся с тем, что воевать как раз и должны вот такие как я – сорокалетние и старше. Хорошо помню, как во сне доказывал кому-то, что в 18 лет учить мальчишку воевать и отправлять стрелять во врага – самое нерациональное дело. Доказывал как-то с использованием деревянных счётов, костяшки щелкали, как выстрелы, и было, как это обычно во сне, стройно и понятно. Проснувшись, старался вспомнить ход рассуждений и очень расстроился, что не удалось.
Орудие после нескольких выстрелов должно “сесть” в землю, закопаться. Наш “Гиацинт” в своё время закопался знатно, по самое не хочу. Уже почти час мы пыхтели с лопатами и ломами. Броники скинули на ящики для снарядов, туда же скоро отправились ватники и куртки. Скоро должен был приехать Урал, и мы пипец как не успевали.
–
Согласно наставлениям, перевод орудия “Гиацинт-Б” из походного положения в боевое и наоборот занимает не более 4 минут, этой полезной информацией Чеддер поделился с нами вот время очередного перекура.
–
Поэтому, – подытожил командир, – нефиг яйки мять.
Кое-как свели станины, орудие было с консервации, виднелись следы сварки. Год выпуска “1983” делал “Гиацинтик” моим ровесником.
–
А вот и девочки едут, – Чеддер вытер пот и махнул в сторону подъезжающих машин. – Сейчас разомнемся.
Недалеко от сложенного “Гиацинта” лежали серые снаряды.
–
Опять же из ТТХ, – просветил командир, почему-то тяжело вздыхая, – вес каждого снаряда составляет 45-48 килограмм. А всего у нас больше 80 пулек. Не работали недельку, поломались немного.
Путем нехитрых арифметических вычислений удалось высчитать, что погрузить надо будет почти 4 тонны, что составляет примерно по 800 кг на каждого. И это ещё без учёта зарядов, которые тоже лежали рядышком и золотились на редком декабрьском солнце.
Глаза боятся, а руки делают, – отец так всегда говорил, когда в детстве приезжали полоть картошку. Здесь ситуация была немного другой, и пословица сразу же модернизировалась, – вот пусть и делают, а я то-то тут причем.
Подаем, таскаем, подаем. Иногда машина сдаёт назад, значит очередной склад разобрали и можем переезжать к следующему. Все снаряды без ящиков – с работой нашей артиллерии такого запаса хватило бы максимум на 1,5 – 2 суток.
Видно, как приседает под тяжестью Урал, но это и хорошо – подавать приходится не так высоко. Первая машина ушла, приехала вторая. Парни уже не шутят, и не разговаривают. Ещё надо будет загрузить шмурдяк, командирскую кровать и казан с телевизором. Перекат, мать его.
Спина что-то ноет невнятное, мы сидим в кузове Урала и нас куда-то везут. На улице туман и ночь. А может и нет тумана, но ночь точно есть. Правда скоро утро.
Сквозь тент виден подпрыгивающий на кочках “Гиацинт”. Ну как виден, после того, что мы с ним вчера сделали, у меня образовалась ментальная связь. У парней она уже давно, а я же новенький, я же свежий. Лежим в кузове на рюкзаках, спальниках, касках. И со всеми этими болтаемся из стороны в сторону, со всем этим подпрыгиваем. Вчера закончили грузиться поздно ночью, ночевали где-то в разрушенной деревне, вшестером на одном разложенном диване. Я то ли спал, то ли сидел – было холодно и мокро. С вечера был такой туман, что мы пропитались им насквозь. Уже засыпая, узнали, что принято тактически правильное и единственно верное решение – передвинуть орудие ещё ближе к ЛБС, поэтому утром поедем дальше. Честно говоря, было пофиг, спать хотелось до жути.
С утра туман стал ещё гуще, его буквально можно было нарезать и складывать в карман, или наливать в кружку. С разных сторон дороги проступали неявные контуры разбитой и взорванной техники. Остатки грузовиков, разорванные каркасы автобусов, иногда легковые автомобили – военной техники почти не попадалось. Толи здесь работали по мирняку, толи военные утащили своë, оставив гражданский транспорт.
Вдоль обочины, на деревьях мелькали белые ленты – это сапёры разминировали обочины, но съезжать с дороги не рекомендовалось.
–
Тут бэтэр один недавно решил по обочине колонну обогнуть с еба**тых спросу нет, – Смурфик затянулся очередной сигаретой. Сигареты были “Мальборо”, но местной табачной фабрики. Пахли Погарской Примой. – Рвануло так, что собирать было некого.
Смурфик попал в расчёт на пару недель раньше меня, и теперь ему было в радость рассказывать мне страшилки. По сравнению с ним, и его опытом работы на орудии, я был – капец, салабон. Парни беззлобно подшучивали над ним. На вид ему было лет двадцать, может чуть больше. Как я понял, парень был из детдомовских, и обладал специфическим жизненным опытом. Однажды, вот так на раз выдал:
–
Дрочить не стыдно, стыдно – спалиться.
У меня сын по возрасту старше Смурфика, и такое поведение ой, как знакомо, проходили. Поэтому я слушаю его разговоры и наставления с должным вниманием и пониманием. Парню явно хочется выговориться и немного самоутвердиться.
Нас обгоняет УАЗик, и наша машина останавливается. Выпрыгиваем из кузова, туман немного рассеялся, осторожно подходим к обочине, оправляемся.
–
Комбат, – уважительно говорит Кроха и кивает в сторону остановившегося пикапа.
В свете фар, сквозь молоко тумана проступают чёрные фигуры большая и плотная – это наш Чеддер, и сухая, и подвижная – Комбат.
–
Чичас чего-то будет, – в тон Крохе добавляет Смурфик.
Тень Комбата жмет руку тени командира, слышен хлопок двери, звук отъезжающей машины. В нашу сторону движется необъятное чёрное пятно Чеддера.
–
Сейчас к нам машина с новым орудием подъедет, перецепим их, и надо будет выверку сделать.
–
Командир, не видно же нифига, – Кроха показывает Чеддеру вокруг себя
–
Комбат сказал, что он с туманом договорился, через час рассеялся, – устало и несмешно говорит Чеддер. – Поехали
Мы снова трясемся в кузове, туман ослушался Комбата, а может что-то недопонял. Когда мы въезжаем на какую-то площадь перед бывшим сельсоветом и зданием “Новой пошты”, занавес окончательно вокруг нас закрывается. Даже птицы не поют, хотя на часах не меньше 9:00
–
Так обычно фильмы ужасов начинаются, – мрачно шутит Смурфик.
И вот мы сидим у орудия, жгем остатки какого-то ящика, найденного здесь же, и ждём, когда рассеется туман.
Тушёнка согрелась, чай вскипел – уже хорошо и сытно.
Кроха сходил до разрушенной церкви, вернулся опять молчаливый и задумчивый – его похоже опять накрыло.
Чеддер рассказывает что-то про Сирию, про американские вертолёты и садыков. Я честно слушаю вполуха, борюсь с зевотой и сном. Гиацинт смотрит куда-то в сторону опоры с оборванными проводами. Опоры уходят в туман и там теряются – по ним должны будем сделать выверку прицела. Если мокрая гадость вокруг нас это дозволит сделать.
–
Да не кисни ты, – Чеддер хлопает Кроху по плечу, – я утром Комбату про тебя и твой отпуск напомнил. Он сказал, что после Нового года точно пойдёшь.
–
Да не кисну я, просто, ты же знаешь – мать уже 8 лет не видел.
–
Вот и здорово будет, приедешь такой весь с медалями и при деньгах. Не зря тут пи**сов крошишь.
–
Ты же знаешь, убивает снаряд, а я только его навожу, – Кроха смотрит на Чеддера из-под заросших бровей. Этот разговор уже ни в первый раз начинается у них, оба знают его бесполезность, и его необходимость.
Крохе реально последнее время внутри очень непросто. Для него это непросто специальная военная операция, для него это настоящая гражданская война. Он воюет на своей земле, но понимает, что с другой стороны есть его земляки.
–
И хорошо наводишь, качественно, – хохочет Смурфик.