Он помотал головой, потер лоб и глаза и обратился к Ламии, что прислонилась спиной к двери:
– Несчастная, – в его голосе послышалась жалобная, тоскливая интонация, – что вы собираетесь делать?
– Исполнить ее просьбу.
– Какую?
– Мы решили умереть вместе.
– Но как?
Он проследил ее руку, медленно указующую на ночной столик – там тускло блестела не замеченная им поначалу опасная бритва. Он отрешенно уставился в пол, чувствуя, как откуда-то из глубины вздымается холодная боль.
– И что вы хотите предпринять сейчас?
– То же самое.
Она не сводила с него взгляда. Экзальтация обреченности бросала огненный отблеск на ее щеки.
Доппельгангер подошел к ней, решив применить силу в случае, если она захочет взять бритву. Минуту они оставались в неподвижном молчании.
– У меня есть оружие. – Она рассекла молнию своего анорака.
Он инстинктивно согнул руку в защитном жесте, и она улыбнулась:
– Не волнуйтесь, я не причиню вам зла. Я должна умереть, поймите. Вы поможете мне, правда? Я не могу оставить ее. Да и что меня ждет? Тюрьма или клиника. Мне уже двадцать пять лет… Я довольно пожила. Еще час назад я думала убежать от этого кошмара. Но разве от судьбы убежишь? Когда я встретила вас на пляже, то поняла: надо вернуться сюда и умереть рядом с ней, как обещала.
Он хотел ее перебить, она резко откинула прядь волос:
– Секунду. Я прошу вас, мой роковой друг, поверенный моей тайны, помогите мне. Это так просто. Окажите мне эту услугу – вы согласны, не так ли? – и потом унесите бритву. Бросьте в море, и песок ее быстро затянет.
Ламия говорила как во сне, голосом мягким и монотонным. Начала раздеваться, готовясь лечь в постель, и глядела на Доппельгангера с нежной признательностью. Потом приблизилась к нему совершенно спокойная и посмотрела в его глаза глубоким взглядом:
– Если вы хотите…
Когда Доппельгангер очнулся, у его кровати стояли незнакомые люди. Один из них усмехнулся:
– Не тревожьтесь, любезный. Вы, верно, считаете, что здесь ночлежка.
Какой-то мужчина подошел вплотную и возмущенно проговорил:
– Эй, вы! Вставайте! Я агент по недвижимости, и никто не имеет права заходить сюда без моей санкции. Вон отсюда! И скажите спасибо, что я не вызвал полицию.
Потом обратился к своим спутникам:
– Вот, убедитесь, как неудобно иметь дело с заброшенным владением. Продажная цена пустяковая – едва ли выше стоимости участка. Хозяева готовы на все, лишь бы избавиться от этой громадины, за которой больше не могут ухаживать…
Доппельгангер с трудом поднялся и поправил костюм. Бессмысленно огляделся. Он чувствовал себя до крайности неловко и принялся извиняться.
– Ладно, ладно, – проворчал агент. У него явно была куча дел.
Остальные смотрели, улыбаясь, на заспанного человека, который уходил, пятясь и бормоча какие-то глупости. Один из них миролюбиво сказал:
– Простите, что нарушили сон праведника.
Доппельгангер удалился при всеобщем оживлении.
Он вернулся в отель, недоумевая, где же все-таки провел ночь. Потом узнал, что пять лет тому назад в заброшенной вилле нашли двух зарезанных женщин, лежащих в одной постели. Таинственную драму так и не удалось распутать. Не нашли ни убийцы, ни орудия преступления. Это понятным образом затруднило продажу недвижимости.
«Пять лет тому назад… – размышлял Доппельгангер, когда остался один. – Пять лет…»
Черт его знает, где он был тогда.
Нефритовое сердце
Что я могу искать, кроме возвращения?
Волосы тусклые, матово-рыжие, лицо блеклое и нарумяненное, улыбка застывшая, глаза беспокойные и в то же время отсутствующие… Одетая в длинное платье из экзотического шелка в изумрудно-аметистово-рубиновых тонах старая женщина или, лучше сказать, женщина без возраста, вне времени, сомнамбулически вошла в зал, где размещалась экспозиция.
Наши глаза встретились. Несмотря на жалкую свою патетику, эта женщина, которая казалась воплощением смерти, меня потрясла.
В момент появления она произвела среди приглашенных на светский вернисаж некоторую сенсацию. Хозяева приема почти не скрывали улыбки, глядя на нее; служащие гардероба принялись шушукаться, а посетители оборачивались, когда она проходила мимо.
Откуда взялась эта креатура? Вероятно, с какой-нибудь картины Энсора, из фильма Феллини или с двусмысленной античной фрески. Она шла медленно, маленькими шагами, и можно было вообразить, что ее плохо сгибающиеся колени должны скрипеть при ходьбе.
На выставке произведений искусства Центральной Америки в мраморном холле солидного банка экспонировались удивительные фрагменты цивилизаций доколумбовой эпохи из Мексики и Гватемалы.
Эта старая дама, столь причудливо одетая, распространяла атмосферу странную и необъяснимую. Мы случайно встретились около ниши, где стояла терракотовая статуэтка, изображающая, по всей видимости, танцора.
– Вещь очень редкая, – обратилась она ко мне, торопясь поделиться своим энтузиазмом. – Взгляните на это подобие крыльев за спиной. И на волшебный оттенок свежей глины.
Я кивнул, решив поскорей отойти, дабы не общаться с обладательницей хриплого голоса, розовато-гипсового лица и прически цвета тусклой меди.
– Подойдите-ка сюда, – продолжала она. – Здесь нечто весьма любопытное.
В ее глазах сверкнул неожиданный блеск, огонек наслаждения или вызова. Она дотронулась до моей манжеты и увлекла меня к скульптурной группе – творению, как мне показалось, скорее коллективно-фольклорному, нежели индивидуальному.
– Посмотрите. Среди этих простеньких фигурок имеется одна, которая может вам кое-кого напомнить. А именно даму, которая в данный момент с вами беседует. – Она кокетливо улыбнулась. – И вправду, я нахожусь здесь. Фантастическая встреча через века…
Скульптурную группу составляли маленькие женщины, толкущие зерно или несущие корзины, музыканты, воины, спрятанные за большими щитами.
– Простите, но я не вижу вас.
– Вы плохо ищете. Смотрите внимательней.
И в самом деле. Я заметил двух несколько схематично изображенных собак в эротическом соединении. И самка, хотя я не очень хорошо разглядел голову, самка, почти женщина, едва деформированная анимальностью, поразительно походила на мою собеседницу.
– Ну! Что скажете?
– Потрясающе!
– Общая экспрессия этого животного поистине человеческая, и мы обнаружим аналогичный замысел во многих других статуэтках, выставленных здесь. Это часто встречается в терракоте и керамике доколумбовой эпохи. У меня имеются экземпляры еще более шокирующие, нежели на этой экспозиции. Я их вывезла из Веракруса много лет назад – когда мой муж был дипломатом в Мексике.
Я великолепно попался на крючок, и, когда она пригласила меня посмотреть ее коллекцию, вид у меня был весьма озадаченный. Она засмеялась моему смущению. В ее смехе звенели молодые и энергичные нотки:
– Ведь пожилые месье приглашают молодых женщин полюбоваться японскими эстампами!
Мы формально представились друг другу и посвятили некоторое время осмотру, который оказался приятным и полезным благодаря эрудиции и хорошему настроению моего добровольного гида.
Мы вышли вместе. Служащие гардероба, знавшие меня в лицо, разглядывали нас с большим интересом. Признаться, я не очень-то стремился афишировать себя в обществе этой персоны с лицом мумии, одетой словно ацтекская императрица. Она взяла меня за руку и тяжело оперлась, поскольку визит ее утомил. Моя машина стояла неподалеку. Она устроилась с трудом – ее старые суставы прямо-таки затрещали при хлопотливой посадке. Однако ей хватило присутствия духа беспечно поглядеться в ретровизор и взбить свои рыжие волосы. Она жила в предместье, которое потеряло престиж, но где еще остались изящные аристократические особняки, – наниматели, правда, часто менялись и большинство дверей и подоконников нуждалось в основательной покраске. Во время поездки моя новая знакомая не проронила ни слова. Я решил, что она задремала, и моментами предполагал самое худшее, так как не улавливал даже легкого дыхания.
Я остановился по указанному адресу, и она довольно ловко вышла из машины. Особняк серо-голубого камня с тремя фасадными окнами. Матовое стекло входной двери украшала причудливая металлическая резьба.
Моя спутница долго копалась в сумочке, достала наконец ключ и широко раскрыла дверь. Пахнуло пропыленными коврами, тканями, съеденными временем, – специфическим запахом музея.
– Это запах изгнания, – грустно улыбнулась она. – Запах прошлого. Для всех, кто был вынужден покинуть родину, прошлое сокровенно. Единственное, от чего невозможно освободиться. Но, слава Богу, у меня остались еще кое-какие привязанности. Вы увидите.
Она вошла бодрой походкой, контрастирующей с мертвой усталостью предыдущих минут, и усадила меня на кожаное канапе цвета горшечной глины. В комнате, весьма обветшалой, кроме канапе стоял еще низкий столик из какого-то черного камня. Она принесла поднос с бутылками и бокалом:
– Прошу вас. Я скоро вернусь.
Я рассмотрел бутылки, налил и выпил. Чем все это кончится? Через некоторое время владелица особняка предстала передо мной в просторном нефритово-зеленом халате. Она также сменила черные туфли с позолоченными каблуками на простые сандалии с ремешком между пальцами. Ее ноги поразили меня: ноги молодой женщины, отнюдь не отмеченные усталостью или возрастной деформацией.
– Я живу в курьезном пространстве посреди двух миров, – сказала она, усаживаясь подле меня. – Одновременно в очень далеком прошлом и в настоящем, которое быстротечно и неуловимо. И никогда не знаю точно, где я. Конечно, хочется поверить в неукоснительные законы игры жизни и смерти, когда все безгранично позволено и все обещано… понимаете, все.
Но вдруг откуда-то вздымается чудовищная волна ужаса, и почва уходит из-под ног, и я шатаюсь, погружаюсь, утопаю. Вам еще не дано познать зыбкого и едкого страха неопределенности, который обезоруживает и уничтожает все, буквально все. Если бы вы знали, в каких страданиях и в какой безнадежности переживаются подобные состояния!