Проводив жену, Паскаль поспешил в «Пилот», чтобы повидаться с Метцером и сообщить о его ошибке. Профессор пил аперитив. Выпяченный живот и широко расставленные ноги придавали ему фривольный и несколько деспотичный вид. Паскаль сразу сел напротив, словно его ждали, и радостно сообщил:
– Только что проводил жену на вокзал. Я рассказал ей о нашей беседе. Представьте, ноги ее не было в вашем «Тревлинге». Вы, очевидно, обознались.
Он самодовольно разглядывал собеседника, который не скрывал недоверчивой улыбки.
– Напрасно я вам это рассказал, – вздохнул Метцер. – Я прямо-таки раскаивался после вашего ухода. Извините, прошу вас. Но имя вашей жены, ее лицо – все это было до такой степени знакомо, и потом, она так дружна с завсегдатаями этого маленького кафе, что я как-то не подумал… Впрочем, все это не имеет ни малейшего значения. Давайте не будем об этом говорить.
– Нет-нет, почему же, – настаивал Паскаль.
Он хотел казаться непринужденным, но чувствовал, что лицо искажается нервической мукой. Через силу проговорил:
– Я хочу ее немного подразнить.
– А стоит ли?
– Да. Она увидит, что я избавляюсь от угрюмого безразличия, как было в начале моей депрессии, что я способен ощущать интерес и могу сопротивляться внезапной слабости и утомлению.
Тогда профессор добавил несколько подробностей. Не очень существенных, но тем не менее любопытных. Андре произвела на него впечатление женщины остроумной и находчивой, любящей невинные провокации и внимающей без ханжества пикантным историям. Некоторые молодые люди целовали ее при встрече. Пустяк, богемный обычай…
Паскаль Арно сохранил невозмутимость и только пошутил касательно двойственности человеческой натуры, сладости запретного плода, всесильной притягательности тайны и авантюры. Но вечером, наедине с собой, он констатировал, что скрытность Андре причиняет ему нешуточную боль. Пусть все это не имеет значения и никак не отражается на их отношениях. Разумеется, его жена вольна встречаться с кем угодно и нелепо испытывать по этому поводу ревность. Но зачем отрицать и, более того… Нет, здесь что-то не так, что-то здесь подозрительно. Воспламеняясь доверием и сомнением попеременно, Паскаль Арно вспоминал счастливые дни, проведенные с Андре. Он пытался сконцентрировать ускользающее воспоминание в яркий зрительный образ, вновь и вновь переживал момент, когда ему довелось обнять стройное обнаженное тело своей будущей жены, переживал молодость этого тела, его нежную податливость. И потом, сколько терпения выказала она в последующие годы, сколько искренней благожелательности! И сейчас, сегодня, мысль, что Андре осталась чуждой в некоторых отношениях, что она в чем-то оставила его одиноким, эта мысль мучила остро и неодолимо. Но все же надо быть объективным, нельзя осуждать Андре. Прошли годы совместной жизни, они оба изменились физически и нравственно, не отдавая в том отчета. Паскаль даже припомнил, что перед депрессией он множество раз хотел завести роман. Но с кем? Настоящих искушений он не испытывал. Только смутное желание, только страсть к предполагаемой авантюре, – так многие люди мечтают о путешествии в Индию, прекрасно зная, что не поедут туда никогда.
Неделя прошла в беспрерывных терзаниях. То он убеждал себя развеять эту блажь, то умирал от ревности и отчаяния, предпочитая всему на свете гибельную правду. Он жаждал позвонить жене, написать, чтобы она приехала как можно скорей, поскольку его здоровье ухудшилось.
Наконец этот час наступил – час приезда Андре и, для Паскаля, час подведения счетов. Атака началась, как только жена сошла с поезда. Она ему солгала. Его информатор дал дополнительные уточнения, и сколь неприятно, сколь унизительно было все это выслушивать. Паскаль призывал ее к откровенности, умолял не упорствовать. Он – Паскаль – все поймет и простит. Андре разозлилась всерьез и даже повысила тон, как делала только в минуты самого дурного настроения:
– С меня хватит, в конце концов! Я хочу повидать этого типа и сказать, чтобы он оставил тебя в покое. Покажи этого сплетника, этого мифомана – пусть попробует доказать, что он меня встречал когда-нибудь. Идем!
Они пришли в «Пилот» мрачные, неразговорчивые, возбужденные сверх всякой меры. Стол, за которым обычно сидел профессор, на сей раз пустовал. Андре решила его подождать. Напрасно. Они вернулись в пансион, словно изнывая под тягостью несостоявшегося объяснения. Но Андре категорически объявила, что добьется своего, и это несколько охладило смятение Паскаля.
На следующее утро, когда он пошел за сигаретами, его ждал малоприятный сюрприз. Ручную тележку, груженную овощами, яблоками, орехами, вез субъект вполне деревенского вида, чей силуэт и осанка до крайности ему напомнили профессора Метцера. И глаза те же самые. Более того, торговец ему фамильярно подмигнул. Паскаль, ошеломленный, остановился и принялся размышлять. Вернее, он думал, что размышляет, ибо фатальность уже настигла его и судьба не зависела более от его рефлексий. Когда он решился заговорить с бродячим торговцем, того уже окружили покупатели. И, пожалуй, он был рад, что диалог сорвался.
Днем они с Андре пошли побродить по дамбе. Разговор, естественно, не клеился. Им навстречу быстро шагала женщина довольно высокого роста, которая показалась Паскалю знакомой. Да. Темно-карие глаза профессора, напоминающие глаза бродячего торговца. Поравнявшись с ними, женщина посмотрела на него и улыбнулась, как будто желая сказать: «А вот и знаменитая Андре Аш! Я ее знаю. Я часто ее вижу». Паскаль схватил Андре за руку:
– Ты заметила эту женщину? Ты ее случайно не знаешь?
– Нет. А что в ней особенного?
– Ничего. Она ужасно напоминает… профессора Метцера.
– Прекрасно. Идем его искать.
Бесполезно. Поиски не привели ни к чему.
После отъезда Андре мания Паскаля разрасталась успешно и без помех. Он стал узнавать черты «информатора» во внешности самых неожиданных персон: кучера фиакра, полицейского агента, монахини, почтальона. Всегда та же самая физиономия – округлая и лицемерная, те же самые глаза – темно-карие, светящиеся злорадным блеском. Эти встречи происходили чуть ли не каждый день. Наконец Паскаль Арно не выдержал, сел в поезд на Брюссель и отправился на поиски знаменитого злачного места, где его жена предположительно встречалась со своими обожателями. Адрес был записан на картонке из-под пивной кружки; адрес был получен от профессора Метцера.
Артистическое кафе находилось на малолюдной улице позади музея и значилось под номером 21. Но, к великому своему удивлению, Паскаль обнаружил, что жилые дома здесь давно снесли и на их месте красуется огромный административный билдинг без всякого номера и с вывеской, исключающей всякую романтику: «Телефонное и телеграфное управление 19-25». Искомое маленькое кафе было, очевидно, поглощено спрутом урбанизма.
Паскаль остался стоять, растерянный, озадаченный, не представляющий, как все это понимать. Он уже собрался восвояси, как вдруг заметил на другой стороне лавочника, скучающего у дверей своего неказистого заведения, и решил его расспросить. Маленький человечек, очень худой и бледный, встретил его с крайней вежливостью – обычной уловкой стариков.
– Справедливо, дражайший месье, справедливо. Ваши поиски не лишены оснований, отнюдь не лишены. Здесь действительно когда-то находилось кафе, коим вы по доброте своей изволите интересоваться. Его часто посещали девушки, артисты, журналисты. Но его вот уже десять лет как снесли. Весь угол вообще снесли. А ведь эти старые дома окружали прекрасные сады. Представляете, какая дорогая недвижимость в городской черте! А кафе – Господи Боже мой! Служанка мне каждый день приносила оттуда кофе.
– Может быть, вы помните название?
– Конечно. «Тревлинг». Я до сих пор не знаю, что это значит. Наверное, что-нибудь английское.
Паскаль Арно слушал вполуха. Он смотрел на местоположение «Тревлинга», где когда-то собирались оживленные компании, где любили, веселились, горевали.
– Здесь, знаете ли, произошла драма, – продолжал старик. – Молодой человек, без сомнения не в полном рассудке, застал свою жену за разговором с несколькими друзьями. Невинная вещь, сами понимаете. Скорее всего, ревнивого муженька кто-то предупредил, так как он был вооружен. Он ничего не спросил, ничего не сказал, а просто два раза выстрелил в своего воображаемого соперника. Потом вышел, достал из машины бидон с бензином, эдак хладнокровно поплескал вдоль стены и, при общем возбуждении, швырнул зажженную сигарету.
– Ничего себе, – улыбнулся Паскаль Арно, склонный, пожалуй, восхищаться подобным действием. – И что стало с этим расторопным мстителем?
Он весьма заинтересовался, ибо испытывал явное сочувствие к этому молодому человеку. Ему было приятно, что оскорбленный супруг среагировал столь решительно.
– Я думаю, этот чокнутый окончательно спятил. Его, кажется, интернировали на несколько лет. Во всяком случае, он потом проживал в провинции. Впрочем, его легко раненный соперник тоже.
– Какая любопытная история! – воскликнул Паскаль.
– Говорят, это произошло по вине какого-то неизвестного, который обратил его внимание на поведение жены и многократно сообщал реальные или выдуманные факты. И представляете, просто для удовольствия поиграть с молодым человеком, разбудить злобу и ревность бедного парня. Буквально довел его до преступления. Подумать только: выстрелы, поджог! Если все ревнивые мужья будут себя так вести, ответьте мне, в какую сторону пойдет общество?
Паскаль засмеялся, несмотря на свое замешательство.
– И что случилось с женой?
– С женой? Ничего. Воркует по-прежнему.
Старик сказал это очень добродушно, хотя его глаза странно и мрачно сощурились. Паскаль смотрел на него пристально и заметил, что черты собеседника изменились, расплылись, и перед ним возникло иное лицо, отмеченное властным участием и вожделением дурной радости. Да, это был «другой», всегда похожий и непохожий, обуреваемый дьявольской страстью мучить его. Паскаль мог не продолжать беседы, не ставить своих жалких вопросов и не получать коварных ответов. Знакомый блеск в этих глазах резюмировал все вопросы и все ответы… Кончится ли это когда-нибудь?