Херим испытывал страх. Он знал, что Даго приказал его убить, но потом отозвал свое указание. Еще знал он и то, что предал Даго по причине своей любви к Зифике.
— Так что сделать с трупами? — повторил свой вопрос Спицимир.
Это не было только лишь вопросом, но проверкой верности и чувства вины. Только лишь белый плащ Херима не был запятнан кровью. Не ожидали ли от него чего-нибудь такого, что поразит всех своей жестокостью?
— Трупы убитых следует бросить среди льдины в реке. Всех. Мужчин, женщин и детей. Пускай раздавят их ледовые завалы и понесут туда, куда еще не распространяется твоя власть, Пестователь. Правитель должен пробуждать страх.
Так сказал Херим, и Даго согласно кивнул.
— Ты прав. Разбуди воинов, сделайте все до рассвета. Потом вызовыи женщин из посадов, пускай вымоют полы и лестницы во дворище. Меня уже начинает мутить от запаха крови. А вечером, Херим, приготовь пир, поскольку возьмешь в жены Людку, которая ожидает тебя в моих комнатах. Ведь ты же похитил эту женщину, выходит, сильно ее желаешь.
Поклонился Херим и по деревянному помосту вернулся во дворище, чтобы разбудить воинов и побросать трупы в реку.
А через какое-то время Херим записал:
«Кто желает стать повелителем, должен перестать быть обыкновенным человеком. То, что обычного человека позорит — повелителя возносит и укрепляет. То, что у обычного человека является слабостью, у повелителя становится силой, грех становится добродетелью, а жестокость приносит великие плоды. Увидал плывущие по реке голые трупы последний из Дунинов, Дунин Лебедь, господин града у слияния реки Велны с Вартой, и охваченный страхом прислал Пестователю своего первородного сына и пятьдесят оружных воинов, чтобы Пестователь взял их в свое пестование и сделался более сильным. Благодаря этому, не погиб род Дунинов, но по милости Пестователя прибавил лишь могущества. Подобно, и один их комесов в краю пырысян, за рекой Нотець, когда услышал про трупы, плывущие по Варте, хотя перед тем замыслял отправиться к Познании и помочь Дунинам, неожиданно сменил свое намерение и заявил, что неподходящее это время для похода, реки вышли из берегов и полны льда. А после того заключил с Пестователем вечный мир. Из этого же следует, что жестокость обычного человека следует карать со всей суровостью, но жестокость повелителя лишь укрепляет силы его державы.»
Сообщение о смерти Дунинов оба посада приняли с удивительной радостью. Улицы и градские торги зазвучали пронзительным голосом пищалок и глухими ударами в бубны. Богатые купцы выкатили из подвалов бочки с пивом и угощали им всех, кто только имел желание пить. На улицах громко пели и танцевали, по домам пировали.
Три дня и три ночи продолжалась свадьба Херима и вдовы после Дунина Толстого. На него в крепость прибыли наибольшие купцы и ремесленники, и даже многие из тех, ктоеще вчера командовал отрядами воинов Дунинов. Это к ним и к своим лесткам обратился Пестователь:
— Вот к чему приводит желание возвыситься над другими и принимать звания комесов и князей. Всегда заканчивается подобное нарушением древних обычаев. Разве это не стародавний наш обычай, что гость, прибывший в дом ваш, становится неприкасаемым? Разве не кормят его, когда он голоден, не поят его, когда испытывает он жажду, разве не отдают ему собственной жены или дочери, когда он испытывает телесное желание? И что же я, гость Дунинов, их отец и мать их, получил от своих хозяев? Измену и заговоры. Дважды моей жизни угрожала опасность, и только лишь проницательности моего канцлера Херима благодарен я, что все еще жив. Это он, когда понес его гнев, приказал убить Дунинов вместе с их потомством. Клянусь вам, что сам никогда не стану я комесом или князем, но останусь для вас добрым Пестователем.
И радовались люди тому, что новый их господин не станет возвышаться. Восхищались они и Херимом, что спас жизнь Пестователю и по праву взял в жены женщину, оставшуюся после Дунина Толстого, ведь была она молодая и красивая, а жалко ведь такую убивать.
Под конец третьего дня свадьбы вызвал Даго Херима к себе и так сказал ему:
— Возьми двадцать лестков и незамедлительно отправляйся в Гнездо. Зифика вскоре родит мне ребенка, я желаю от тебя получить сообщение, будет ли у меня наследник.
— Это же моя свадьба, господин мой. Неужто не разрешишь ты мне провести хотя бы ночь с Людкой? — удивился Херим.
— Что важнее, Херим, твоя ночь с женщиной или дела державные?
— Я могу выехать завтра. Позволь, господин мой, хотя бы одну ночь провести со своей женой.
— Ты похитил ее, Херим, не глядя на то, что это на меня падет бесславие и гнев Дунинов. Потом за твою голову заплатил своей твой слуга Зидал. На твоем месте, я немедленно побежал бы готовиться в путь, поскольку не могу я забыть, что это ты помог Зифике узнать о моей любви к княжне Хельгунде. Так что езжай в Гнездо осторожно, глядя, чтобы не напал на тебя кто по дороге, или чтобы не рассердился на тебя кто-нибудь из моих лестков. Будешь мне верно служить в Гнезде, зная, что здесь я стану опекуном твоей красавице-жене.
Молча поклонился ему Херим и сразу же выехал в Гнездо. Он держался несколько в стороне в отряде, которым командовал, ибо преследовала его мысль, что может получить удар ножом в спину. По дороге он поклялся сам себе с этого момента служить Даго так же верно, как и ранее, ибо знал уже, что у повелителя имеются тысячи глаз и тысячи ушей, а еще тысячи уст обращаются к нему, рассказывая о чьей-нибудь ненависти или же измене. Напугало его осознание того, что хоть и носит он дорогие одежды и занимает наивысший в державе пост канцлера, но в любое время дня или ночи несколько людей Спицимира в черных плащах могут закрыть его в клетку из прутов орешника и отвезти эту клетку в какую-нибудь затерянную в лесах вёску, где превратится он в животное, как было это до момента встречи с Даго.
Как только он прибыл в Гнездо, его тут же вызвала к себе Зифика. Она сидела на громадном седалище, живот у нее был громадным, лицо опухло, на коже многочисленные пятна. Она не заботилась о своей внешности, даже не расчесала своих ранее таких чудных, черных волос. Закутанная в бархатную материю, она показалась Хериму какой-то колдуньей, а не той прекрасной воительницей, которую он когда-то полюбил.
— Даго Господин и Пестователь, — поклонился Херим и в течение всей беседы не поднимал глаз, чтобы не видеть уродства Зифики. — Даго Господин и Пестователь, — повторил он, — добыл Познанию и убил комеса Дунина Толстого, а так же выбил все потомство Дунинов.
— Это хорошо, — услышал он странный, хриплый голос, а не звучный, как когда-то, голос Зифики. Неужто, беременность даже голос у женщин меняет?
— Ворожеи сказали, что я рожу мальчика, — говорила Зифика. — Мой сын должен стать князем или королем большой державы.
— Пестователь не любит подобных званий, госпожа, — обратил ее внимание Херим.
Та хрипло рассмеялась.
— А разве сам Пестователь вечен? Вскоре я вызову сюда савроматских воинов. Мы захватим во владение Край Вольных Людей, Длинноголовых и Крылатых. Мы же захватим и твердыню Гедана.
Херим молчал. Он был канцлером и был ознакомлен со всеми известиями о могуществе соседствующих с ними краев. Не слишком хорошо было бы захватывать во владение Край Вольных Людей, ибо тогда могли бы выступить пырысяне, тут же становился лицом к лицу с силами племен Волков за Вядуей. Война с Крылатыми Людьми означала войну с Караком. Князь Гедан в любой момент мог попросить помощи у наемников аскоманов. Так что Зифика говорила глупости. Но Херим молчал, поскольку поразили его слова: «Пестователь не вечен». Он чувствовал, что обязан повторить их Даго, предостеречь его перед Зификой, которая сейчас напоминала ему беременную волчицу. Только лишь волчица, воспитывающая потомство, могла быть страшнее ее. Но он подумал, что Даго и так узнает про эти странные слова Зифики, ибо, как у каждого властителя, у него сотни глаз и сотни ушей, а его слуга Спицимир слышит не только высказанные приказы, но и, возможно, слова, произнесенные где-то далеко.
Херим покинул Зифику и, чтобы позабыть о травящем его беспокойстве, приказал привести себе какую-нибудь дворовую девку. Та не была такой красавицей, как Людка, но, в конце концов, та тоже попадет в его ложе. Ночью ему снилось, что он попал в клетку из прутьев лещины, и Зифика острой веткой колет его в щели между орешинами. Он проснулся, весь залитый потом и с болью в груди. Херим понял, что по дороге в Гнездо он простудился. Но утром он отослал гонца в Познанию, в письме он сообщил о собственной болезни и словах Зифики, поскольку сон показался ему пророческим.
Тем временем в Познании, в те дни, когда жители града, а так же окружавших вёсок и городков оказывали Пестовалю честь и складывали подарки, в город на санях прибыло шесть человек, одетых в серые епанчи и кожухи из овечьих шкур. Они наняли дом в посаде над рекой; хозяину сообщили, что они купцы. Но тот высмотрел, что ночью в своей избе они зажгли свечи, на стол поставили крест, сами же, опустившись на колени, шептали молитвы на непонятном языке. Тут же узнали про них люди Спицимира, а тот сообщил про это и Даго. Задумался Пестователь, а потом приказал, чтобы люди Спицимира, переодевшись мелкими бандитами, схватили одного из прибывших и затащили в подвал во дворе, где от Толстого Дунина осталось устройство для растягивания и пыток. Ибо хотел Даго знать, кем были эти люди, откуда и зачем прибыли они в Познанию.
Поздним вечером покинул Даго Людку и спустился в подвал, где Спицимир с тремя своими вынимали какому-то мужчине руки и ноги из суставов. Этот человек знал язык склавинов, но под влиянием боли чаще выкрикивал слова на чужом языке, в котором Даго распознал греческий. И, прежде, чем скончаться, а случилось это под утро, узнал от него Даго о вещах необычайных. Так вот, во время похода ромеев на остров, называемый Крит, Великий Конюший Василий заколол военачальника Бардаса в шатре императора Михаила III и объявил себя соправителем — императором ромеев. Было это событие плохим или хорошим для склавинских народов — этого Даго не знал. Михаил III желал окрестить все склавинские страны и сделать из них, при поддержке ромеев, громадную силу, направленную против франков. Василий считал иначе. Он думал о примирении с франками и о совместном с ними походе против сарацин. И какая идея победит, если теперь они правящие совместно императоры?