вары. Только не согласился Гедан на это выгодное предложение купцов из Хедебы[11], так как опасался он того, что в устье Висулы могут зайти не только купеческие суда, но и пиратские, впрочем, аскоманские купцы иногда бывал и пиратами. Так что воспылали жаждой мести еще и купцы из Хедебы, вот только мысли и деяния купцов идут иными путями, чем у воинов. На своем тайном собрании решили они, что следует поменять в Витляндии князя на такого, который согласится с их предложениями и разрешит их судам войти в Висулу. Точно таким же образом поступили они и в Юмно, где князь Хок поначалу не соглашался с тем, чтобы корабли аскоманов заплывали в реку Вядую, называемую еще Оброй, по которой они плыли против течения вплоть до края богемов, торгуя не только с ними, но и с могучим князем Ростиславом, повелителем Великой Моравы. Щедро разбрасывая золото, вызвали купцы бунт в Юмно против власти Хока, которому пришлось пойти на условия бунтовщиков, если хотел он остаться правителе в Юмно. Так что с тех пор аскоманские суда могли плавать вверх по Вядуе. Так почему бы нечто похожее не могло случиться и в Гедании?
Поначалу десятью военными судами на Геданию напал кунинг Опир, только его не только отпихнули, но и полностью разгромили боевые суда Гедана. После того аскоманы напали на Город Около Берега[12] и сожгли дотла как град, так и порт. Но это лишь укрепило могущество Гедана, поскольку с тех пор он перехватил всю торговлю солью в этой части Сарматского моря, соль же, как это уже было сказано, он чуть ли не даром принимал от полян, которые были слишком слабы, чтобы заявить о честном урегулировании купеческих расчетов. С тех пор Гедан заделался гордым и начал думать о королевской короне, сам себя заставил называть королем Витляндии, принимая смиренных послов от эстов, которым соли не хватало, ведь ранее они покупали соль у поморских народов в Граде Около Берега. Раскидывали купцы из Хедебы свое золото среди воинов вождей Витляндии, организовывали всяческие заговоры против Гедана, только все эти заговоры выявлял и подавлял жестокий Гаут, норманн по происхождению, ставший командиром дворцовой стражи Гедана, он был хорошим воином и хитроумным человеком. Так случилось, что в бою с войсками Опира погибли три сына Гедана, и остался один лишь средний, слабый умом Йонкис. Так что все указывало на то, что в конце концов владычицей станет Гедания, возьмет она себе местного мужа — может быть, и того самого Гаута — и укрепит могущество Витляндии в качестве самостоятельной владычицы.
Гауту было уже сорок лет, имелось у него трое жен и куча детей. Только все это никак не мешало ему размышлять о том, что появится случай взять в жены Геданию и сделаться повелителем Витляндии. Догадывался ли об этих планах старый Гедан — сказать трудно. Точным здесь было лишь то, что знала о них сама Гедания, была она этим планам противна, и с тех пор исполнилось ей восемнадцать лет, и как погибли ее братья, постепенно брала в свои руки власть в Витляндии, пытаясь убрать Гаута то ядом, то рукой подкупленного человека, вооруженной стилетом. Гаунт избежал смерти, только сделался более осторожным, чем до того, более старался об охране здоровья и жизни Гедана, прекрасно понимая то, что как только его самого не станет, слуги Гедании его убьют. Ибо Гедания, как мало какая женщина, желала власти исключительно для себя, как и многие аскоманские женщины, которые покоренными норманнами землями управляли так же хорошо, как и мужчины. Слыхала Гедания саги, что пели об этих женщинах, более всего понравилась ей рассказ о «рыжей девушке», предводительнице одной из армий викингов. Потому-то тренировалась она в конной езде, метании копьем, владении ножом. Начто нужен был ей муж, раз она была уверена, что сама лучше всех сможет управлять Витляндией.
Тем временем, в далеком Византионе, в императорском дворце ромеев, бывший Великий Конюший Василий, которого Гедания узнала, будучи маленькой девочкой, заколол стилетом не только военачальника ромеев, Бардаса, но, хотя и роллучил должность соправителя, приказал убить и Михаила III, что случилось в собственной того спальне, где он спал, пьяный, после банкета. Еще раз подтвердились науки Книги Громов и Молний, что стилет и яд скорее всего открывают дорогу к трону.
Новый император ромеев, Василий I, тут же поменял отношение к Старой Роме и правящему в ней римскому папе. Мечтал он о громадном совместном походе против изводящих как ромеев, так и франков — сарацин. Потому-то начал он искать согласия с папой, убрал с трона патриарха Фотия, на созванном в Византионе соборе позволил он легатам папы Адриана II предать анафеме Фотия и его учение. Василий не понимал того, что таким вот образом, от его влияния выскользнуть как Болгария, так и Великая Морава, ибо, как оказалось, Константина беззаконно держали в плену в в Риме, где он вскоре и умер в одном из монастырей; Мефодия же немецкие епископы точно так же бесправно лишили церковных функций и закрыли в одном из монастырей Швабии. Василий и новый папа пытались все эти проблемы устроить полюбовно таким образом, что, в конце концов, Булгария имела патриарха из империи ромеев, а вот епископов — из Старой Ромы. Начали вестись какие-то действия по освобождению из монастыря Мефодия, что завершил только лишь папа Иоанн VIII. Тем не менее, отношения с франками значительно улучшились, между двумя империями оживилась торговля. А то, что Маре Интернум было чрезвычайно опасным по причине курсирующего в нем сарацинского флота, купцам из Хедебы показалось важным открыть новый путь между Византионом и франками. Так что дорога по Висуле вновь сделалась весьма важной, ведь повсюду рос спрос на восточные товары, на благовония, на пряные приправы, шелка, меха и золото. Только Гедан оставался таким же неуступчивым, отказывался он впустить чужих в реку Висулу, укреплял защитные валы, увеличивал число своих воинов. Его преследовали призрак предательски сожженного Друзо и мысль об отрубленной голове князя Акума.
Вот только купцы бывают более искусными и разумными, чем многие, занимающиеся искусством войны, ибо к разуму они обращаются с помощью звонкой монеты, а не меча. Да и договориться друг с другом они умеют гораздо легче, чем повелители различных стран. Рассказывают, что, обменявшись друг с другом письмами, как купцы из Византиона и греческих колоний на Понтийском море, так и купцы из Хедебы, Бирки и даже Готеборга, обратили свои взоры на нового повелителя полян, некоего удивительнейшего Пестователя, который не позволял называть себя князем, хотя в его руках уже была вся давняя держава Пепельноволосых. Когда сравнял он с землей Калисию, и там сгорело множество складов с товарами, несколько купцов понесло громадные потери. Тогда договорились они, что станут обходить Гнездо, и приходилось им делать серьезный крюк, ведя караваны возов к эстам, курам или вдоль побережья Сарматского моря, либо же идя через Страну Крылатых Людей. Их раздражало то, что Пестователь выделял баварских купцов, находящихся под властью Карломана; он же дал им привилегию не платить какие-либо пошлины в Гнезде, Познании и Крушвице. Но возможность открытия нового, более выгодного пути к Понту заставляла забыть о старых обидах. Весной в Гнездо прибыл огромный караван купеческих возов из Вроцлавии по дорогн за янтарем самбов. Купцы попросили Спицимира, как управляющего Гнездом, права на постройку нескольких складов в посаде, разложили они и свои товары с целью продажи и обмена. Обрадовало это Даго, который подумал, что закончился бойкот его державы после разрушения Калисии, и теперь его главный град возьмет на себя роль уничтоженного. Чтобы показать купцам, насколько он их уважает, Даго приказал Спицимиру пригласить купцов во дворище на аудиенцию. Так Пестователь познакомился с купцом Гудмундом, который был родом из Скани, но вот уже пару поколений свои крупнейшие склады с товарами семья его держала в Майнце и Хедебе, он свободно говорил по-сарацински и по-тевтонски и даже на языке иудеев. Но с Даго он разговаривал на донск тунга, как будто бы знал, что Пестователь какое-то время жил среди аскоманов.
Гудмунд носил черное бархатное одеяние, длинные, до самых колен, белые чулки из шерсти, на груди его висела золотая цепь, из рукавов блузы выглядывали драгоценные кружева. На нем был плащ, подбитый мехом выдры, громадная шапка из того же материала, перепоясан он был кожаным ремнем с золотыми бляшками; за пояс был заткнут стилет, рукоять которого играла драгоценными камнями. Будучи купцом — точно так же, как кмети и ремесленники — должен был он опуститься перед Пестователем на колени и низко опустить голову. Только он тут же поднял ее и гордо глянул в глаза Даго, и лицо его было светлым, окаймленным короткой, седеющей бородой, глаза у него были черными и проницательными.
— Я принял тебя с почестями, — Даго указал рукой на стоявших рядом с троном Херима и Спицимира, а так же воинов с факелами, — поскольку ты первый купец, который отважился прибыть ко мне с тех пор, как перестала существовать Калисия. А ведь я обещал безопасность купцом, ндущим через мой край.
— Все так, господин, — кивнул головой Гудмунд. — Вот только в Калисии были склады наших товаров, которые были сожжены или ограблены. Вольные купеческие города — это основа нашего бытия, ты же не уважил Калисию. Злятся на тебя за это крупные купцы, так что сделай для них что-нибудь хорошее, чтобы они могли тебе служить.
— Не будет Вольных Городов в моем краю. Впрочем, правитель Калисии, которого выбрали купцы, вместо того, чтобы заниматься только лишь торговлей и не вмешиваться в дела властителей и государств, дал убежище Лже-Хельгунде, в результате чего навлек на себя много беспокойств.
Язык глаз купца давал Даго понять, что тот желает поговорить с ним один на один. Так что подал Даго знак рукой, чтобы им подали мед и еду в соседнюю комнату, куда и пригласил Гудмунда, и там уже сел с ним за одним столом, что в те времена считалось большой честью.